На следующий день в обеденную перемену я оглядываю толпу учеников в поисках Пайпер, твердо намереваясь не заходить туда в одиночку. Сама бы я об этом не подумала, но после первого урока Пайпер написала мне сообщение: Уже решила, где будешь обедать? Еще нет. Тогда жди меня у торговых автоматов. Я подумаю. Не изображай из себя героя. Мимо проходят знакомые армейские ботинки, вчера невольно разделившие со мной обед. Я подумываю о том, чтобы снова укрыться в анонимности кулис, когда приходит очередное сообщение от Пайпер: Ты идешь или нет? Никто не выживет тут в одиночку. Раздумывая, идти в столовую или нет, я вдруг замечаю на двери туалета афишу с рекламой весеннего мюзикла. В прежней жизни я ходила на прослушивание с друзьями, была частью компании. А теперь я одиночка. Может, Пайпер права – чтобы прожить здесь две недели нужно найти свое место, хоть какое-то. В столовой шумно, пахнет жареным картофелем и потом. Я распахиваю дверь, и руки начинают зудеть. Сидящие за ближайшим столом девушки одновременно поворачиваются ко мне. Я делаю вид, что не замечаю, как они тут же склоняются к телефонам и начинают судорожно переписываться. Зуд усиливается, и я чешу руку. Где же Пайпер? Наверное, я выгляжу растерянной или заторможенной, подтверждая всеобщую уверенность, что мой рассудок пострадал не меньше, чем тело. Шум усиливается, и я жалею, что нельзя надеть наушники. Я уже готова развернуться и бежать прочь, в укромный уголок за сценой. – Ава! Никогда еще я не испытывала такого облегчения при звуках своего имени. Пайпер машет мне из-за столика в дальнем углу. Наконец-то я разглядела ярко-розовые полосы ее компрессионной одежды среди толпы. – Добро пожаловать на Остров бракованных игрушек! – говорит Пайпер, когда я подхожу к ней. Остальные ученики за этим столом ничуть не разделяют ее энтузиазма. Вскользь глянув на меня, они возвращаются к еде. Парень возится с кларнетом, протирая его трость рубашкой, прежде чем сунуть обратно в мундштук. Одна девушка сосредоточенно смотрит в учебник математики, а другая жует сэндвич, не отрывая взгляда от телефона. Пайпер хлопает по стулу рядом с собой. – Вообще-то я знать не знаю, чем эта троица занимается после уроков, – шепчет она. – Но моя банда вроде как распалась недавно, а, как я уже говорила, в одиночку не выживешь. И хотя я ощущаю направленные на меня взгляды, есть за столом гораздо приятней, чем прятаться за сценой. За болтовней Пайпер о терапии и об учениках и учителях, которых стоит избегать, я даже не замечаю, как обед подходит к концу. К нашему столику приближается какой-то парень, и только когда он показывает мне поднятый вверх большой палец, я понимаю, что это вчерашний надоеда, не имеющий понятия о личном пространстве и неспособный воспринимать всерьез мои безмолвные намеки не лезть. Во внезапном приступе гиперактивности я дважды меняю положение рук и наконец опираюсь на ручку инвалидного кресла Пайпер, пытаясь вести себя непринужденно. Кровь приливает к лицу, и я даже рада, что оно больше не может покраснеть. – Девушка с рукой из космической эры! – перекрывая гам столовой, вопит парень. – Значит, нам не удалось напугать тебя? Он усаживается между Пайпер и мной. Я туже натягиваю бандану, как никогда остро ощущая отсутствие уха. – Ну, вы были близки. – Она умеет говорить! – восклицает парень. – Вы знакомы? – Не переставая жевать, Пайпер удивленно поднимает брови. – Мы сидели рядом на естествознании, но нас друг другу не представили, – говорит парень. Пайпер принимается рыться в своем пакете с едой и между делом знакомит нас. – Асад, это Ава. Ава, это Асад. Парень так крепко стискивает мою ладонь, что я вздрагиваю. Встав со стула, он изящно взмахивает рукой и кланяется. Прямо здесь, в столовой! Длинные темные волосы падают ему на лицо, но даже сквозь них я вижу его улыбку с ямочками на щеках. – Асад Ибрагим, к вашим услугам. Пайпер закатывает глаза. – Не обращай на него внимания. Он считает, что весь мир – театр. – А мы – актеры, – лучезарно улыбаясь, заявляет Асад. Просто невозможно не улыбнуться ему в ответ, но это получается у меня так же плохо, как и попытки вести себя естественно. Я снова проверяю, что бандана прикрывает дырку на месте левого уха. – Шекспир в школьном буфете? Смело, – говорю я. Пайпер заливисто смеется. – Правда, он похож на противного старикашку в теле пубертатного подростка? Худший представитель обоих возрастов. – Я не стану извиняться за свое знание классики. – Ухмыляется Асад в ответ на фразу Пайпер. – Уж простите, что я считаю, будто в мире есть более интересные вещи, чем сериалы наподобие «Настоящих домохозяек Атланты». – Я такое не смотрю, – заявляет Пайпер, швыряя в Асада скомканный пакет из-под обеда. – Я смотрю «Настоящие домохозяйки Нью-Джерси». Кроме того, я видела несколько болливудских фильмов, а вот твой вкус под вопросом. Асад бросает бумажный шарик обратно в Пайпер. – Уж если ты перешла на расистские шуточки, то пусть они будут хотя бы фактически верными. Моя семья из Пакистана, а не из Индии. – Да это же одно и то же, – отвечает Пайпер. – Вообще-то нет. Но я прощаю твое невежество, поскольку сериал «Настоящие домохозяйки Лахора»[2] еще не сняли. – Асад кланяется Пайпер. – И принимаю твои смиренные извинения. – Паяц. – Пайпер качает головой. – Кстати, об этом я и собирался с тобой поговорить, – заявляет Асад. Мне становится немного грустно. Ну разумеется, он пришел сюда ради Пайпер. – Ходят тревожные слухи, что ты не идешь на прослушивание. – Это не слухи, друг мой. Это правда. Уголки его губ опускаются вместе с плечами. – И ты вот так просто бросишь нас? Ты знаешь, что значит слово «верность»? Пайпер резко откатывается назад на кресле, разворачиваясь к Асаду. – Хороший вопрос, – говорит она, закидывая в рот дольку мандарина. – Скажи, если найдешь хоть кого-то в той группе, знающего значение этого слова. Все, мне пора. Пока! Асад пытается возразить, но Пайпер не слушает. – Пока! – Ладно, ладно. – Примирительно выставив руки ладонями вперед, Асад медленно отступает. И вдруг кланяется мне: – Ава, приятно, что у твоего лица теперь появилось имя. И вновь я не могу понять, насмехается он или просто не умеет общаться иначе. Звенит звонок, и Асад растворяется в толпе учеников, устремившихся к дверям. – Придурок, – бурчит Пайпер. – А по-моему, он милый. – Это школа. Милый – смертельный приговор для старшеклассника.