— Хотела бы я дать хоть один сигнал того, что со мной всё хорошо. — всхлипнула Нимфа. — Я думаю, она это понимает. Всё-таки материнское сердце очень чувствительно. Поверь, я это знаю по своей матушке, а точнее по её письмам. — Часто она тебе пишет? — уже без слёз прошептала Нимфодора. — В месяц одно письмо будет всегда. — юноша не смог сдержать смешок, — О, как мама меня собирала в Стамбул! Такое чувство было, будто она не сына провожала, а целый солдатский полк. К счастью, папа смог поумерить её беспокойство, и я взял не больше вещей, чем это требовалось. — Ха, забавно! — на её лице снова появилась улыбка. Подростки взглянули на небо. Полная яркая луна ассоциировалась у Вари с султаншей, а маленькие звёздочки были её наложницами. Митя взглянул на девочку. Лунный свет красиво освещал лицо джарийе. — Митя, — Нимфа взглянула на юношу, от его улыбки было сложно сдержать эмоции, — Я рада, что ты рядом! Ты все эти месяцы оказывал очень сильную поддержку. Я так тебе благодарна! — Нимфа, — юноша взял руки наложницы, — Я никогда раньше не встречал девушку, чей ум всегда жаждал нового. В Санкт-Петербурге я в основном общался с барышнями, чьи темы сводились к французскому языку, французской любовной литературе и разговорам о погоде. И мне всегда говорили, что для барышень это нормально, но теперь, когда я встретил тебя… В общем, я счастлив, что знаю тебя. — Я тоже! — на её лице появился румянец. Подростки долго смотрели друг другу в глаза. В этот момент девочке казалось, будто она расцвела словно роза. Почувствовав смущение, Нимфа взглянула на небо. — Мах. — прошептала она. — Что это значит? — Митя прошептал этот вопрос на ухо девочки. — Мах? — Нимфа снова взглянула на юношу, — Луна. Мах — значит луна. В этот момент губы подростков слились в очень нежном поцелуе. Вместе с ним словно роза расцвела любовь. Ураза-байрам Наконец, настал день, когда месяц Рамадан был закончен. Это событие отмечалось праздником Ураза-байрам. Вечером, по приказу Валиде Михришах-султан, в гареме было устроено торжество. Джарийе, служившие в султанском гареме первый год, в том числе и Сюзен, получили свои первые подарки: простые, но красивые наряды и украшения. Сюзен достались шёлковое розовое платье и золотые серьги. Конечно, такие дары, по сравнению с украшениями Валиде-султан и султанских кадын, были весьма скромны, но для девочки, которая ещё год назад, живя в барском доме, вместе с матушкой шила себе сарафаны из грубой ткани и не носила ничего дороже обручей и цветочных венков, эти подарки были самой настоящей роскошью. Прежде, чем присоединиться к празднику в одной из больших комнат, джарийе, надев полученные подарки, должны были помочь раздать еду. Сюзен, Увлие, Накши и Зейнеб стояли на кухне и дожидались, когда повар Энвер-ага с помощниками закончит готовить очередную порцию угощений. Сюзен, внимательно наблюдая за всеми действиями, закидывала Энвера вопросами о кулинарии. Увлие это очень веселило, а Накши и Зейнеб, иногда фыркая, смотрели на дотошную наложницу с раздражением. — Энвер-ага, а зачем так много масла? — казалось, Сюзен не делала паузы между предложениями. — Для того, чтобы мясо покрылось хрустящей корочкой. — повар уже выбился из сил отвечать на вопросы, — Сюзен-хатун, когда у тебя уже силы хватить только на дыхание? — Видимо, никогда. — буркнула Зейнеб. — Прости, Энвер-ага, — Сюзен сделал вид, что не слышала колкое замечание, — Просто всё это так интересно! — Ну, что ж, — теперь от язвительной фразы не удержалась и Накши, — Не стесняйся, спрашивай Энвера-агу, ведь тебе только и быть прислугой. Кто знает, может через года тебя повысят до служения на кухне! — Только этого мне не хватало! — неосознанно выпалил повар. — Вы две гарпии! — заступилась Увлие, — Даже в праздник источаете яд. К счастью, до новой драки дело не дошло. На кухню пришла Пелин вместе с двумя младшими калфами. — Благословенного праздника! — пожелала средняя калфа, — Как у вас дела? — И тебе, Пелин! — Энвер положил готовую еду на поднос, — Вот, всё готово! А теперь уведи эту болтушку от меня! Забрав поднос, Сюзен вместе с Пелин покинула кухню, за ними последовала Увлие, а Накши и Зейнеб ушли последними. Идя по коридору, Сюзен рассказала калфе о причине раздражённости повара. Пелин косо посмотрела на русскую джарийе. — Я не понимаю, что в этом плохого? — спросила девочка, — Ты ведь сама говорила, что нужно быть умной. — Сюзен-хатун, быть умной и докучать повару вопросами — это разные вещи. — увидев стыдливый взгляд наложницы, опущенный на пол, Пелин-калфа смягчившись слегка дотронулась пальцем до лба девочки, — Меня радует твоя тяга к знаниям, но ты пойми, что признак ума не в их накопление, а в умении правильно их применить. — Поняла. — Сюзен подняла взгляд, стыд пока никуда не исчез. — Надеюсь, ты это усвоишь, Сюзен-хатун. — средняя калфа улыбнулась, — Всё-таки у тебя хорошие задатки. Будет обидно, если ты загубишь своё будущие своей же несдержанностью. Накши и Зейнеб, которые слышали этот разговор, остановились и дождались, когда Пелин-калфа вместе с Сюзен и Увлие зайдут за угол. –“У тебя хорошие задатки!” — передразнила Зейнеб. — О, Аллах! До чего же эта хатун противная! — с отвращением произнесла Накши. — Это да! Так со знаниями носиться, что даже по ночам не спит. Да только зря старается! — В смысле по ночам не спит? — Ну, меня, бывало, бессонница мучила… В общем, я несколько ночей замечала, как Сюзен-хатун выходила из общей комнаты. Думаю, она там кирпичи в стенах считает, чтобы узнать, сколько их во дворце. — И как часто она выходила? — Последние месяцы довольно часто. — Зейнеб это не казалось подозрительным, а вот Накши это явно насторожило. Раздав подносы с угощением, джарийе заняли свободные места. Вскоре в большой комнате заиграла музыка, а в центре танцевали шесть одалык в ярких костюмах. Сидя за одним из столиков вместе с подругами и поедая лукум, Сюзен осматривала комнату. За большим столом на мягких подушках, вышитых золотом, сидели шесть кадын султана. Они с улыбками, но очень сдержанно общались друг с другом. Сюзен могла только представить, какая брезгливость и отвращение теплится в их душе по отношению друг к другу. — Эх, у них всё самое лучшее! — Пакизе с завистью смотрела на богатые наряды султанских кадын. — А мне их немного жалко. — пока Сюзен пила щербет, Увлие и Пакизе с удивлением взглянули на подругу, затем русская наложница продолжила, — Им, наверное, сложно подавлять ревность! Тем более они на равных правах, ибо никто из них не родил наследника. Так что одна не может заткнуть другую в открытую. — Мда, — Пакизе сделала небольшую паузу, отпив щербет, — Повелителю не везёт с наложницами, всё бесплодные! — Может, в них есть что-то такое, что зацепило падишаха? — предположила Увлие, — Иначе бы он не возвысил их до кадын! Взяв кусок баранины, Сюзен продолжила оглядывать комнату. Окинув взгляд на двери, она увидела Мирзу-агу. Сердце девочки от страха снова бешено заколотилось. Наложница никому не рассказывала о случившемся, даже Мите. И всё же она не могла не заметить холодного взгляда чёрного евнуха, который хотел сказать: “Я слежу за тобой, хатун!” Увлие хотела задать вопрос подруге, но Мирза, заглянув в коридор, на всю комнату произнёс: “Дорогу! Достопочтенная Валиде Михришах-султан!” Музыка прекратила играть, и все присутствующие, встав с места, склонили головы. Мать падишаха медленно и плавно шла по ковру, смотря на своё роскошное место, не обращая внимание маленьких по значение людей вокруг. Сзади неё шла Азиза-хатун. Сев на своё место, Валиде поманила пальцем хазнедар и прошептала ей пару слов. Получив приказ, Азиза ударила один раз тростью по полу. Вскоре появились белые евнухи с горшками золота. Все джарийе напряглись, приготовившись получить сигнал. Евнухи раскидали монеты по полу и отошли к двери. После чего Валиде взмахнула рукой, и джарийе кинулись к ковру, собирать золото. Когда каждая забрала сколько смогла, Михришах-султан дала отмашку одалык, играющих на музыкальных инструментах, и одалык-танцовщицам. Праздник продолжился. Сев на своё место, Сюзен, Пакизе и Увлие начали считать монеты, которые они смогли собрать. — О, думаю этого хватить на какое-нибудь украшение. — сказала Увлие. — Да, — согласилась Пакизе, — В прошлый раз это торговка Ниса сказала, что прибудет послезавтра в гарем. — Я тоже хорошую сумму набрала, — Сюзен закончила счёт своих монет, — Но я лучше их приберегу до лучших времён. — Дорогу! — голос Мирзы-аги снова раздался на всю комнату, — Достопочтенный султан Селим хан! Веселье снова прервалось. У всех наложниц от волнения заколотились сердца, особенно это касалось джарийе, которые живут в гареме чуть меньше года, ибо они впервые увидели падишаха. Хотя слово “увидеть” тут преувеличено. С упущенным взглядом было очень сложно рассмотреть султана. Дождавшись, пока падишах подойдёт к матери, Сюзен осторожно повернула голову в его сторону. Султан Селим III Высокий брюнет чуть за тридцать, чей возраст не могла скрыть густая щетина, с крепким телосложением, которое не смогли скрыть широкие одеяния. “А он не такой страшный, как я представляла!” — подумала Сюзен. — Благословенного праздника, Валиде! — спокойный голос султана Селима был как бальзам на сердце наложниц. — И тебе, мой лев! — Михришах-султан протянула сыну свою руку, — Я так рада, что ты почтил нас своим присутствием в этот светлый праздник. Поцеловав руку Валиде, вместе с матерью и своими кадын сел за стол. Праздник снова продолжился. Султан часто ходил он по городу перерядившись. В таких случаях иногда надевал зеленую чалму и Албанское платье, или черную высокую шапку Арнаутскую и красную с золотою застежкою епанчу, какие употребляются у Босняков. Обыкновенно провожали его не более четырех человек, одетых в одинаковое с ним платье без малейшего отличия. В числе сих сопутников бывает палач, которой всегда ездит и ходит с Султаном, и тотчас исполняет волю государя своего, когда ему вздумается кому-нибудь отрубить голову. Известно, что Султаны в одну минуту сами решают уголовные дела, и никому не отдают в том отчета. Так поступал и Селим при начале своего царствования; однако после никогда не делал сего варварства, хотя и брал с собою палача, следуя прежнему обыкновению. Он часто посещал училища, казармы и кофейные дома, воспитательные заведения и караулы, и не редко награждал тех, которые снискали его благоволение, или коих ему хотелось заохотить к усердной службе. По законам Турецкой Империи каждой мужчина, не исключая самого Султана, должен уметь какому-нибудь ремеслу. Селим научился рисовать по кисее, и со времени его восшествия на престол искуство сие так всем полюбилось в серали, и в такое вошло употребление, что наконец во многих домах начали покрывать софы и подушки цветными кисеями. Селим оказывал великое уважение матери своей Султанше — Валиде, женщине весьма умной. Она была прежде невольницею одного мусульмана по имени Велизада, и воспитывалась вместе с Мурад-Беем, которой после прославился в качеств начальника мамелюков. Во цвете юности и красоты посчастливилось ей понравиться Султану Мустафе и сделаться матерью Князя от поколения Османова. Вообще все Султанши с отменною нежностию любят детей своих, и всегда сами кормят их грудью; за то уже и дети чрезвычайно любят матерей своих. Султанши-матери с давних времен имели великую силу при дворе Оттоманском. Мать Селимова скончалась в Октябре месяце 1805, на 73 году от рождения. Она отлично уважала Французов, и сие расположение не переменилось даже тогда, когда они воевали в Египте. Три сестры Селимовы в замужство выданы за Пашей. Селим не оставил по себе ни одного сына. Нынешний Император Мустафа и младший брат его Махмуд, Абдуловы дети — из коих первому теперь 27 лет, второму 22 года — жили спокойно и в изобилии. Селим помня благодеяния дяди своего, был милостив к братьям; не смотря на то они, по восточному обыкновению должны были жить уединенно, и только в праздник Байрама имели дозволение являться у Султана и целовать его руку. Князьям Султанского дома обыкновенно достаются в удел женщины известные по своему неплодию; им дозволяется проводить время только с черными евнухами; более никого к ним не допускают. Тайная комната На следующий день в жизнь вернулась повседневная рутина. Целый день Сюзен помогала прачками, относя постельное бельё в разные комнаты и доставляя в прачечную грязные вещи. В какой-то момент наложнице прачки дали очень большую корзину с чистым бельём, чтобы она отнесла её в комнату для калф. Корзина была настолько тяжёлой, что Сюзен прошла с ней несколько коридоров, а затем, когда руки устали, положила её на пол и прижалась к стене, чтобы отдохнуть. Переведя дух, наложница уже собралась продолжить путь, как вдруг она услышала странный скрежет, доносящийся из-за угла. Помня о своей истинной задаче в гареме, Сюзен решила подсмотреть. Осторожно заглянув за угол, она увидела, как кусок стены рядом с закреплённым факелом открылся, и из прохода вышел, держа в руках лампу, Мирза-ага вместе с белым евнухом. Когда проход закрылся сам собой, чёрный евнух отдал белому маленький свиток. — Ночью отдашь его месье Тракенару. — отдал приказ Мирза перед тем, как отпустить евнуха.