Мне уже даже надоело орать. Я начала с интересом шарить вокруг руками. Почти наощупь: одинаковость, однородность этого «не-бытия» не оставляла никаких координат. Когда взгляду не за что зацепиться, не от чего оттолкнуться — он растерян. Зрение лишается смысла. Не успела я довести эту философию до фундаментального «дайте мне точку опоры — и я переверну землю» под авторством старого доброго срединника Архимеда, как волшебный дозорный все-таки дал добро на посадку. Я раскашлялась — то ли от неожиданности, то ли от песка, мгновенно забившего нос. Песок был не таким, какой мы ожидаем найти на морском побережье, нет. Его разбавляла голубоватая стеклянная крошка, пахнущая масляными красками, очень мелкая. Да еще и острая. Мда. Хорошо хоть, рот прикрыт шарфиком. Я подняла взгляд и обомлела. Передо мной во всей своей ночной красе лежала Мудра, бывшая столица Срединного государства. Город, некогда славившийся самыми сильными магами. Город, с которого началась история Лайонассы, где на заре времен поселились хранители, и куда они свезли со всех миров своих любимчиков, чтобы каждый день был праздником единства и знаний. Город, который должен был всегда оставаться центром вселенной. Но, увы, бесславно сожженный драконами в 1033 году нашей эры. Пустой позабытый город, отданный на растерзание пустыне. Позор шолоховцев. Я обвела глазами раскинувшийся передо мной пейзаж… Желтые дюны песка с вкраплением голубого стекла синусоидами лежали вплоть до самого горизонта, будто хищные пустынные пумы, отдыхающие после охоты. Тут и там голубовато-серые стеклянные башни пиками разрывали мягкие округлости барханов. На фоне темнеющего закатного неба они чуть светлели. Но нет. Это обман. В Мудре нет никакого света. Проклятое место. Когда-то эти оплавленные башни были прекрасными каменными дворцами. Но драконье пламя — магическое пламя детей небесных — не сжигает предметы, а обращает их в сизую смальту. Даже если это очень большие предметы. Городские фонтаны. Мосты. Здания. Люди. «Какими же идиотами,» — я вдруг вспомнила вопрос, который не давал мне покоя в ученические годы, — «Какими же надо быть идиотами, чтобы даже флегматичные драконы возненавидели вас настолько, что сожгли всю страну целиком, в один присест, не размениваясь на мораль и обеденные перерывы?». Ох, срединники. Наши предки. Наша боль, наш позор, и, как это частенько случается — источник нашей силы. Пыльный поземок струился у меня под ногами, как шелковый. Песок — он и есть песок. Но чем — или кем? — были тысячу лет назад эти острые голубоватые крошки, больно впивающиеся в ноги даже сквозь шаровары? Говорят, раньше можно было гулять по Мудре, как по траурному музею. Драконье пламя застало людей врасплох: кто-то погиб, баюкая ребенка, другие — покупая свежий хлеб или слушая лекцию в старом университете. Военных в городе в момент сожжения не было. Они все сражались на войне на побережье Шепчущего моря — где их тоже пришибли. Но уже не драконы, а объединенные войска соседних государств. Таким образом, в мире существует два огромных срединных кладбища: остекленевшая Мудра и наш дворцовый курган. Сумасбродные путешественники, археологи и купцы, которые без страха перед проклятым местом приходили в Мудру за знанием или наживой, раньше видели тут останки срединников: голубоватые скульптуры, занятые своими делами. Все, как один, в немом изумлении задрали головы к небу. Последний общий жест. Сейчас этих скульптур уже нет. В пустыне Тысячи Бед бродят шувгеи — жестокие смерчи, завывающие в ночи, раздирающие в клочья все, что попадается на их пути. За десять веков шувгеи уничтожили многие скорбные свидетельства прошлого. Теперь остались только здания, на половину утопленные в песках. И голубоватая крошка смальты. Вдыхаешь ее — вдыхаешь прошлое. В прямом смысле этого слова. Как и с пылью, по сути. Но почему-то пробирает сильнее. Пустыня Тысячи Бед… Я бы предпочла топоним «Пустыня Тысячи Сожалений». Если б да кабы. Если б срединники не возгордились. Если б не пошли войной на соседей. Если б не обращались с драконами, как со своими домашними ящерками. И в чем там еще их грехи — уж не знаю, благо учебники истории об этом молчат. О чем там рассказывать? Сплошное если б, если б, если б. — Разве ж это другой мир? — горько усмехнулась я, завидев фигурку Карла, бредущую ко мне с юго-востока. Восходящая луна — щербатая, погрызанная сбоку, освещала хранителя. И луну не жалеет время… Встрепанный мальчишка в красном строительном комбинезончике тянул за собой санки — нормальные зимние санки, отвратительно будничные в этом скорбном пейзаже. Такие санки используют скальники в Сизых горах: нарядные загнутые полозья, деревянный лежак, длинная веревка, чтобы тянуть. На санках лежал принц Лиссай, укутанный в пуховое белое одеяло. Ночь в пустыне обманчива: несмотря на казалось бы южные пески вокруг, холод пробирает до костей. Санки совсем не скользили — видать, несмазаны воском, — и Карл прикусил губу от усердия. Ни один нормальный ребенок вообще не смог бы затащить такие саночки на песчаный бархан, но Карл, Карл — это, конечно, совсем другое дело. — Ностальгия заела? — продолжала допытываться я, глядя, как мальчишка с удовольствием отирает вспотевший лоб и начинает медленно разворачивать спящего принца. Я поостереглась вмешиваться. Карл помотал головой: — Нет. Это подарок тебе. Я любил этот город — и дал ему умереть в муках. Вам — не дам. Просто помни об этом: сегодня, когда я возвращаю тебе принца, и всегда, когда решишь, что за тобой никто не приглядывает. Я приглядываю, Тинави. Даже если не прихожу по первому зову. Даже если вообще не прихожу. Однажды, когда ты будешь свободна, я найду тебя и покажу тебе вселенную. Обещаю. Кажется, в устах хранителя этот пошленький монолог был чем-то… настоящим. Глаза Карла так влажно сверкнули, что я аж растерялась. Еле удержалась от того, чтоб не прижать к груди и не пощипать за кругленькую щечку — «ты ж мой маленький». Но минутное наваждение ушло, и я снова включила режим «взрослой» — для собственной смелости. Эта однажды усвоенная в наших отношениях роль никак не хотела сменяться на более подходящую «восхвалительницы-жрицы-ученицы». Я строго свела брови: — Хм. Карл, при всем уважении… Большим подарком и лучшим напоминаем было бы выдернуть меня сюда осторожно, так, чтобы все вокруг не начало рушиться. Или снять вот это проклятие, — я аккуратно опустила полумаску, и хранитель увидел черные узоры, проступившие на подбородке. Карл аж подпрыгнул. — Это что за дела?! — он привстал на цыпочки, чтобы было лучше видно, и с прилежностью, достойной отличника-пятиклассника, пощупал мою кожу. — Кто навел? — Его Величество Сайнор. Можешь убрать? — Конечно, — пожал плечами псевдо-малолетний хранитель. Потом чуть сощурился, как бы прислушиваясь. К моим мыслям и памяти, как выяснилось секунду спустя, когда Карл успокаивающе поднял руку: — Не беспокойся о друзьях. Я уверен, обвал кургана не причинит им вреда. Этот твой куратор — он сможет вытащить их. Удобные у него способности. Тоже дружит с унни, да? Я кивнула. Наверное. «Дружба» и «Ходящие» — не те слова, которые ты ожидаешь увидеть в одном предложении, но по сути получается, что да, все так. Запредельные способности теневиков — это из области карловой магии. Удивительно, но факт. Правда, вряд ли Ходящие знают, что это "дружба". Как-то по-другому у них запускается тот же процесс. Между тем, Карл сжал правый кулак так, будто там лежало нечто хрупкое, резко дунул в маленькую щель между мизинцем и ладонью и потом приложил раскрытую руку к моему лбу. Я стояла, воодушевленная. Прошло секунд десять. — Что за черт… — пробормотал Карл и повторил операцию. Потом третий раз. Ну и четвертый. Я как-то напряглась. Хранитель протянул: «Эээээ….» и задумчиво поскреб каштановые вихры. — Сайнор, говоришь? — скривил губы он. Я кивнула. Карл, не открывая рта, провел языком по верхним, потом по нижним зубам: будто гусеница под кожей проползла. Хранитель убрал руки в карманы комбинезона: — Очень интересно. — А мне вот не очень, — пожаловалась я. — Что делать-то? — Попроси его снять проклятье. — Издеваешься? — обалдела я. Карл поморщился и, понизив голос, шепнул, будто бы и не мне вовсе: — Было куда лучше, когда она думала «Бог» с большой буквы… — О, сиятельный Карланон, я готова рассыпаться в любых комплиментах, эпитетах и восхвалениях, но скажи — что делать? Ты правда не можешь его снять? Он прикусил губу: — Нет. Тут замешаны хранители. Один из нас смастерил королю это проклятье. Судя по почерку, — он протяжно вздохнул, — Дану. — Меня прокляла хохотушка Дану? — я изумленно подняла брови. — Нет, тебя проклял Сайнор… Но с ее помощью. Карл сделал несколько неопределенных пасов руками. Я увидела, что вокруг меня закрутились спиралями разноцветные потоки света — как в рассказах принца Лиссая. Были там и зеленые, и фиолетовые, и оранжевые оттенки, и опасные черные крапинки, и белые звезды, формой напоминавшие геральдические лилии. Преобладал мерцающий цвет морской волны. Карл обошел меня кругом, поцокал языком и виновато развел руками: — Да, точно Дану. С ума сойти! Значит, она забила на нашу договоренность не соваться в Лайонассу, — пробормотал он. — Интересно, только ли она? Или все хранители исподтишка забредали домой? Кроме нас с Авеной, самых, блин, честных? — Ну вообще-то ты тоже сюда пришел, тогда, в ночь бокки, — пожала плечами я. Карл затряс головой: — Нет, у меня другое. Я бежал от Зверя, и я был ранен. Инстинкты привели меня в Лайонассу — скрыться здесь было безопаснее всего. А Дану… — он еще раз вздохнул. — Подозреваю, Дану просто крутила с кем-то из Ищущих шашни. И оставила проклятие, как подарок. В форме амулета, наверное. Есть у нее такая привычка — вручать любовникам донельзя опасные цацки. — Что, крутила прямо с Сайнором?! — ужаснулась я. — Вряд ли. У проклятия жутко старый движок… Попахивает средневековьем. Сейчас бы она придумала что-то поизящнее. Ей очень нравятся технологии, малышке Дану. Карл и еще раз озадаченно цокнул языком, хлопнул в ладоши, и потоки света вокруг меня исчезли. Я нахмурилась: — То есть хранительница Дану сильнее тебя? Раз ты не можешь повлиять на ее колдовство?