— Именно так. И вся их память, их чувства, их надежды — при них. И они очень хотели бы этим поделиться с нами, молодыми дураками, — глаза Дахху наполнились вековой грустью, — Но мы всегда прятались от них, запирали двери своих домов, боялись их, как огня. Только изредка бокки-с-фонарями удавалось дотронуться до какого-нибудь шолоховца, и наладив контакт, потом пытаться рассказать ему свою историю посредством снов. Но упрямые шолоховцы в таких случаях шли в Лазарет и «лечили» странные исторические сны, мешавшие выспаться. Так делали все. Кроме меня. Только я дослушал историю бокки, — он горделиво улыбнулся и развел руками. После пробуждения Дахху вообще как-то подозрительно много улыбался. Что-то я не припомню, чтобы раньше он так радовался жизни. Что это? Благотворное влияние смерти, пришедшей на порог? Или… — И что же там, в конце истории? Информация про искры? Или что-то еще? — нахмурилась я. — Что-то еще. И я рассчитывал на помощь Анте Давьера в анализе этих данных… — помрачнел он. — Ладно. Это всего лишь история — ну, для тебя, да? Поэтому пока что не буду «грузить». Давай лучше решим, что будем делать завтра. — В смысле? — Тринадцатое июня — День цветов, ты забыла? Я бы хотел поучаствовать в фестивале. Отпразднуем мое и твое возвращение. Кстати, а где Карл? Представляю, как ему понравится! Прах побери. Вот этого-то вопроса я и боялась… ГЛАВА 10. Рокочущие ряды На ночь у меня была запланирована еще одна встреча. Она стала возможна благодаря Патрициусу. Я не хотела просить Дахху или Кадию посылать для меня ташени — вдруг власти продолжают следить за ними? А вот с перевозчиком нас почти ничего не связывало, во всяком случае, документально. После моего ареста и побега его даже не вызывали на допрос, что, кажется, слегка обидело кентавра… Знаете, как бывает: ты называешь имя человека среди имен лучших друзей, а вот он в ответе на ту же анкету тебя не упоминает. Провал по всем фронтам! — «Ухо и Копыта»… «Ловкость и Перевозки»… «Езжай и Стражди»… О. «Езжай и Стражди»! Как вам, мадам? — Патрициус ухватился за это словосочетание, покатал его на языке так и эдак. — Прекрасное название для нашей с вами команды! Я не разделяла его восторга: — Немного упадническое, как считаешь? Куда езжай? Почему стражди? — Зато как звучит! — Патрициус назидательно поднял палец. — Приехали. Подождать вас? — Конечно, куда я иначе денусь? — Ваша правда, мадам. «Езжай и стражди» друг без друга не могут! Я усмехнулась, поправила накладной нос, широкополую шляпу с цветами (мое амплуа сегодня — помесь травницы и любопытной лисы), и потопала к тускло-освещенному рынку, проглядывающему за темным орешником. Там, на набережной Топлого канала, на прямоугольном поле в тысячу квадратов, плотно прижимались друг к дружке десятки торговых палаток, все — сумрачного травянистого цвета. Длинные гирлянды из багровых атласных лент и тонкой проволоки опутывали непромокаемые козырьки и столбы-указатели. На гирляндах были подвешены банки с болотными огоньками, которые денно и нощно бились в стекло, раздражаясь и разгораясь от этого все ярче и ярче. В укромных закоулках под натянутыми тентами сидели мастера-татуировщики, беззубые картежники, кальянщики с густо подведенными глазами и сумасбродные предсказательницы. На прилавках торговых точек было разложено оружие и поблескивали артефакты — дешевые, массового производства, почти безобидные. По-настоящему серьезные товары торгаши прячут в опутанных цепями сундуках у себя за спинами. Рокочущие ряды… Черный рынок контрабандистов, работает только по ночам, зато совершенно бесстыдно, в открытую. Сайнор давно махнул на него рукой — пусть в Шолохе лучше будет немного контролируемой преступности, чем много — бесконтрольной. Простым горожанам тут делать нечего. Рокочущие ряды выглядят вполне цивильно, но я никому не советую приходить сюда на экскурсию. Под глухими мантиями покупателей может скрываться кто угодно — кошкоголовый степной ассасин, съехавший с катушек архимаг, эльфийский мастер-отравитель. Толкнешь такого случайно — и тебя проклянут, да так быстро и профессионально, что даже вскрытие ничего не покажет. Помню, меня занесло сюда в ту неделю, когда я самостоятельно бегала по всему Шолоху, решая дела для Полыни. Нужно было стребовать неоплаченный налог с равнинного торгаша эликсирами… Я думала, живой не выберусь, когда лавочник, не обрадовавшийся такой гостье, оскалил на меня три ряда клыков. Да еще и зашипел, выпустив зеленые когти. Правда, налог он все-таки отдал. После этого я вернулась в наш кабинет, и Полыни пришлось стерпеть мое краткое, но эмоциональное выступление на тему того, что «гори оно все синим пламенем, я больше никогда туда не пойду одна». На словесные утешения куратор скупился (подозреваю, он их вообще не слушал, полностью отдавшись делу о маньяке), но ромашковый чай подливал исправно. И вот — меньше месяца спустя я снова в Рокочущих рядах. И снова одна. Эх, судьба, сколько ж раз ты готова подсовывать нам одни и те же тесты, пока мы не сдадим их на должном уровне? Я поежилась, надвинула шляпу пониже и медленно пошла сквозь ряды. В руке у меня была схема рынка с жирным чернильным крестиком, перечеркивающим некую палатку номер восемь, притаившуюся у самой воды. Слегка поблуждав в лабиринте прилавков и поймав на себе пару нездоровых взглядов, я вышла к нужному месту. На затянутых водорослями ступенях, ведущих к воде, спиной ко мне сидела девушка. Ее густые русые волосы были заплетены «корзинкой», а поддерживали эту «корзинку» круглые металлические очки с толстой оправой, не то воздухоплавательные, не то сварочные, не то для ныряния… Диковинные такие очки — визитная карточка Андрис Йоукли. — Привет, — сказала я, присаживаясь на скользкие ступни рядом с Ищейкой. Она повернулась ко мне и внимательно, сантиметр за сантиметром, осмотрела меня с головы до ног. Потом какое-то время понаблюдала за тем, что происходит вокруг нас — на набережной. Я воспользовалась паузой и сама стала ее разглядывать, не менее тщательно. Даже более тщательно (брови Андрис поползли вверх при виде такой моей прилежности). С ней все было по-прежнему: комбинезон из грубой синей ткани, клетчатая рубаха под ним, румяные щечки, острый подбородок, да изображение волчьей головы на предплечье, мерцающее изумрудным цветом. — Йоу, Тинави! Надо же, а я решила, что это будет ловушка, а не настоящее приглашение, — подивилась Андрис, закончив «осмотр». Она выпустила клуб вонючего вишневого дыма из курительной трубки и разжала правую руку. На ладони Ищейки лежал звездчатый металлический амулет. Андрис запихнула его в нагрудный карман и широко улыбнулась мне: — Думала, сейчас придет какой-нибудь хмырь подставной, припечатаю ему на шею Светило Утопленника и буду макать головой в воду в целях самообороны, подготовилась вот. А это действительно ты — невероятно! Где нос такой шикарный раздобыла, признавайся? Я призналась. — Отдай потом мне, — попросила Андрис. — В работе пригодится. Она достала из рюкзака сочное красное яблоко, отерла его рукавом рубашки и предложила мне. Потом вытащила еще одно, поменьше, для себя. Мы энергично захрустели, что никак не вязалось у меня в голове с черным рынком, опасное варево которого бурлило и булькало у нас за спинами, изредка выплевывая проклятия и драки. Андрис была смелой девушкой, опытной Ищейкой — и очень любила разнообразное оружие. Неизбывной радостью для нее было пойти и спустить пол-зарплаты на какие-нибудь безумные зажигательные смеси, метательные ножи и хитроумные стебельковые пики. Чем навороченнее, чем сложнее, технологичнее — тем лучше! Андрис не понаслышке знала, как обращаться с гайками и винтиками. То есть, это я называю их гайками и винтиками, просто потому, что ни праха во всем этом не смыслю. А вот она умела легко жонглировать такими сложными для гуманитария словами, как «цилиндрический прошивень», «раскатка» и «шлицевая отвертка». Андрис могла играюче собрать с нуля армейский нож, да еще и сделать его по-своему красивым — с медными шестеренками по боку и выпуклыми линзами разноразнмерных луп. В общем, Рокочущие ряды не только были важны для нее с точки зрения рабочих контактов, но и нравились Йоукли сами по себе. Это она выбрала их для нашего тайного свидания. Не размениваясь на экивоки и предисловия, Андрис спросила меня в лоб: — Как ты сбежала из тюрьмы? Мы ведь за этим встретились? — За этим. Но мой способ не подойдет, там была индивидуальная ситуация. — Точно-точно? — Я бы не стала врать, Андрис. Она досадливо щелкнула языком. Потом вытряхнула табак из потухшей трубки, размазала его носком сапога по ступеньке и полезла в притороченный к поясу кисет за новой порцией. Разложив на коленях «ингредиенты», девушка начала старательно набивать табачную камеру: — Елки-моталки, если честно, я очень на тебя рассчитывала в этом вопросе, — вздохнула Андрис. — Я уже подняла все свои связи, просто все. Всех своих должников перетрясла, но безрезультатно. Из этой проклятущей тюрьмы никак не выбраться. Мы немного помолчали. Блестящая в свете молодой луны вода Топлого канала зеркалом лежала перед нами. Отдельные островки кувшинок белыми пятнами разбивали черное безмолвие водной глади. Вдалеке надрывались лягушки, в лещине на противоположном берегу зарянка упражнялась в музыкальных гаммах. Постаревшие стволы орешника скрипели и завывали на ветру. — А что говорят в Ведомстве? — О чем? — Ну, о несостоявшемся Генеральстве Полыни и о моем исчезновении. Прежде, чем ответить, Андрис выпустила несколько дымных колец: — Ты только не обижайся, но… Ни одна сплетня не живет больше трех дней нигде, кроме как в головах действующих лиц. Я, конечно, обиделась. Но постаралась это подавить, еще больше уязвленная оттого, что меня такое обижает, и что Андрис это заметила. Ищейка поднялась и протянула мне руку: — Не будем унывать! Пойдем, покажу кое-что. Я послушно встала и вслед за низенькой, юркой Андрис устремилась в ядовитые пары Рокочущих рядов. Йоукли была здесь одной из тех немногих, кто не скрывал лицо. Она со знанием дела лавировала между головорезами всех мастей, и ее хорошенькая, кругленькая рожица с родинкой под правым глазом вызывала недоумение у матерых контрабандистов. Ищейка отвернула полог палатки, которая была еще грязнее и мрачнее, чем остальные. Мы, склонившись почти до земли, пролезли внутрь. Это был безымянный тент, внутри которого на длинных походных матах расселась целая банда горных троллей. Тролли резались в покер. Завидев нас, она замерли. Мне совсем не понравились их каменные лица с фиолетовым отливом и морщинами столь глубокими, что казались высеченными резцом скульптора. — Йоу, ребята, — сказала Андрис. — Здорово, — ответили тролли. — Добрый вечер, — недоумевала я. Андрис представила нас. Не берусь повторить прозвучавшие имена: ономастика троллей странно тяготеет к согласным буквам… Сочетания типа «грвкшм» и «дцхчтк» кажутся троллям приятными и мелодичными. Нормальное троллье имя будет в пять раз длиннее приведенных примеров. Как Андрис не сломала язык, знакомя меня со своей шайкой — ума не приложу. — В общем, это мой крайний выход, — объяснила она, когда мы снова вышли на улицу. Я нахмурилась: — Не поняла. Ты собираешься взять королевскую тюрьму приступом, что ли? — Я тебя умоляю! Нет, конечно. Я все-таки служу закону, забыла? И, в отличие от вас с Полынью, слишком люблю свою работу, чтобы так бездарно ее продолбать… — под конец ее звонкий голос стал глуше. А вот тут я, наоборот, не обиделась. Упрек был явно в адрес отсутствующего. Хотя концентрация Полыни в нашей дискуссии была столь высока, что как раз в его отсутствие верилось с трудом. Наоборот, мне казалось, я слышу над ухом знакомое позвякивание амулетов, косточек и колокольчиков. — Короче, мы с парнями, — (это она о тех жутких троллях, видимо,) — собираемся под курган, найти его высочество. Королевской награды в пятьдесят тысяч хватит на то, чтобы подкупить всех: каждого охранника, каждого ключника, каждого сторожа в тюрьме. Да еще и на премию постфактум останется.