– Кого-то четвертого. – Это женщина? – Она вспомнила мужа писательницы, который походил на представителя нетрадиционной ориентации. – Безусловно. А Жоржик не гей. – Павел понял, о ком подумала Лера. – Он просто мужчина с чудинкой. – Вы так уверены в этом? – У нас садовник был нетрадиционной ориентации. И он подкатывал к Жоржику. Но тот его отверг. – Может, тот был просто не в его вкусе? – Павел пожал мощными плечами. – Но почему вы решили, что у Аникяна были еще с кем-то шуры-муры? – Я слышал его разговор с Боливаром. Минут за двадцать до того, как официантка Наташа обнаружила труп, Фердинанд позвонил мне и попросил явиться в замок. Я так и сделал. Дворецкий встретил меня в холле, сказал, что у Арарата Арташесовича возник конфликт с женихом Екатерины. Они ругались, и Фердинанд забеспокоился. В Игоре два метра росту, а в Аникяне нет и ста семидесяти сантиметров. И он не спортивный, а Панович бугай, привыкший к физическому труду. Сцепись они, у Арарата Арташесовича не было бы ни единого шанса. – Но они не сцепились? – Нет. Когда я пришел, Пановича уже в холле не было. А хозяин обнимал за шею Боливара и говорил ему о том, что все равно все бабы его. В замке как минимум четверо, которых он свел с ума своей невероятной харизмой. А этот великан, он просто ничтожество… – Он был очень пьян? – Да. И это странно. Аникян был стоек к алкоголю. Мог выпить бутылку и остаться адекватным. Но тут, видимо, стресс повлиял… За разговором они вернулись к крыльцу. На него как раз вышел Димон. Он зевал во весь рот и тер покрасневшие глаза. Лера чувствовала себя бодрее, поэтому решила, что машину поведет она. Не хватало им сейчас если не врезаться в дерево, то застрять в какой-то луже. – Поехали, да? – обратился к подруге Димон. Лера кивнула головой. Потом подняла глаза вверх. Хотела посмотреть, не затягивается ли небо облаками, а наткнулась взглядом на Екатерину. Она стояла у окна башни с застывшим лицом. На нем гримаса. И не понятно, что она отражает: то ли ужас, то ли торжество. Глава 5 Она не чувствовала рук и ног… Тело, такое сильное, подвижное, не слушалось сигналов мозга. Тот отправлял команды как будто в пустоту. Кира лежала в кровати, но хотела встать. Как минимум пошевелиться. Но она видела пальцы ног с облезлым педикюром, и они даже не дергались. А руки? Ими Кира собиралась дотронуться до ступней. Ущипнуть их хотя бы. Бывает, ноги затекают так, что их не чувствуешь… Но и руки не слушались. Кира попыталась закричать. Но голоса не было. Она ощутила себя пленницей. Пятьдесят пять кило плоти – это ее тюрьма, в которой есть только два оконца. Но они становились уже с каждой секундой. Кира понимала, что еще миг – и чернота поглотит ее… К счастью, тут она проснулась. Резко сев, сорвала с себя одеяло и стала шевелить пальцами. Они слушались. И были не такими, как во сне: не только подвижными, но и с отличным педикюром. Кира спрыгнула с кровати. Увидела, как напряглись икры, и улыбнулась довольно. Она в отличной физической форме. Эти кошмары… Они посещали ее регулярно. И были основаны на реальных событиях. Семь лет назад во Французских Альпах Кира упала со сноуборда и сломала руку, два ребра и позвоночник. Она не была новичком в этом виде спорта. На доске стояла уверенно. Брала довольно сложные трассы. Но пострадала на обычной, можно сказать, для «чайников». Не было каких-то непреодолимых препятствий, ее не подвели ноги, как и погода. Кира катилась по ровному склону, чувствовала себя прекрасно, отлично видела трассу, потому что не было ни снега, ни дождя и солнце не слепило… И вдруг! Падение. Да такое неудачное, что Киру крутило несколько метров, пока она не врезалась в несущегося под гору лыжника. Тот тоже упал, но тут же встал. А Кира не смогла. Шок, подумали оба. Она в сознании, без видимых повреждений. Разве что лицо в мелких кровоподтеках, но Кира же им по снегу провезла. Ее быстро забрали с трассы медики. Отвезли в больницу. Доктор, осматривающий Киру, улыбался, но слишком широко. Она сразу поняла, что дела ее плохи. И тут пришла боль. Душераздирающая. Но только в руке. Ей сделали укол и отправили на МРТ. Исследование показало переломы, чем подтвердило опасения доктора. В той больнице Кира провела две недели. Это была шикарная клиника, невероятно дорогая, но она могла себе ее позволить. Плохо было другое: французские врачи не только не сумели ей помочь, они даже сделали хуже. Если до операции ее руки действовали, то после нее утратили эту возможность. Кира наняла адвокатов, которые выбили такую большую компенсацию, что чуть не разорили клинику. Но легче ей от этого не стало. В деньгах Кира и до того не нуждалась, но какой от них толк, если никакие миллионы не поставят ее на ноги. Еще до того как суд был выигран, ее переправили в Швейцарию, благо недалеко. Там готовы были ей помочь, но после реабилитации. Кира провалялась три недели на кровати, каждодневно принимая какие-нибудь процедуры, вкусно ела, любовалась горами за окном, слушала живую музыку – для пациентов играли то скрипачи, то кларнетисты… Надеялась… Но увы, светила медицины по истечении назначенного ими же времени сообщили о том, что ее случай безнадежен. Кира поняла, что из нее просто-напросто выкачивали бабки, а их она в Швейцарии оставила предостаточно. На клинику (санаторий, скорее) она тоже собиралась подать в суд, но адвокат отговорил. Кира вернулась в родную Ригу. Русская, она родилась в советской Латвии. Папа ее был большим партийным начальником, мама манекенщицей и невероятной красавицей. Она была младше мужа на двадцать два года, но это не помешало им пожениться. Ради юной прелестницы отец бросил семью, а его избранница оставила другого жениха, начинающего баскетболиста. Она любила его, но не могла ждать, когда парень станет звездой спорта. Девушка устала от бедности, граничащей с нищетой. Родители ее пили, рожали детей чуть ли не каждый год. Кто-то умирал во младенчестве, выживших отдавали в детдом. Мама Киры, Елена, была старшим ребенком, и она росла в более или менее нормальных условиях. Но с каждым годом становилось хуже, и девочка после восьмого класса уехала из села в город Псков и поступила в ПТУ на швею. Жила в общежитии, училась хорошо, вела себя примерно, подрабатывала где могла, участвовала в общественной жизни. Как-то ее пригласили на показ мод. Елена шила для себя одежду, и ее же намеревалась демонстрировать. Так она и сделала. Но барахлишко из дешевой ткани осталось незамеченным, а вот она… По счастливому стечению обстоятельств на показе присутствовал редактор журнала «Рижская мода». Он пришел в восторг от внешности Елены и оставил ей свои контакты на случай, если девочка захочет попробовать себя в мире моды. Та чуть не рванула с ним, но поддалась на уговоры педагогов, доучилась и только после этого отправилась в Ригу. Там у нее сразу все стало получаться. Ее и для журнала снимать начали, и на показы звали, и в общежитие пристроили. Вскоре Лена нашла славного, но такого же молодого и бедного парня. Ей бы подождать, но не терпелось восемнадцатилетней девушке зажить красиво. Связалась с женатым партийцем, годящимся ей в отцы. Но не противным, а импозантным, интеллигентным, начитанным. С ним было интересно и надежно, не только выгодно. Елена не предполагала, что у них так далеко зайдет. Но когда ей сделали предложение, не отказала. Свадьба была немноголюдной, даже скромной, зато платье невесты привезли из самого Парижа. А ее уши и шею украшали бриллианты. Она была настоящей принцессой на торжестве. И это она, деревенская девчонка! Кира родилась спустя пять лет. Долгожданный ребенок для папы, докука для мамы. Елена в своей прошлой жизни со столькими сопливыми младенцами нянчилась, что в новой не хотела их даже видеть. Через силу ходила в гости к тем, кто имел детей. Она думала, муж, уже имеющий взрослого сына, не будет настаивать на том, чтобы она рожала. Ан нет. Супруг ее бредил доченькой. Так хотелось ему девочку-красавицу, на маму похожую! Елена первые пару лет отговаривалась тем, что ей рано, давай после двадцати. А потом начала втайне таблетки пить, но они дали сбой, и родила Елена мужу доченьку Киру. Тот был рад-радешенек. Его даже не огорчало то, что не в маму-красотку она пошла. И даже не в него, правильностью черт не отличающегося, но весьма привлекательного. Кира уродилась дурнушкой. В детстве это не так бросалось в глаза, все крохи милые, и есть надежда на то, что с возрастом изменятся. Кира же из гадкого утенка в прекрасного лебедя не превратилась. У нее было квадратное лицо с коротким носом, небольшие глаза неопределенного цвета, низкий лоб. Ей даже пластика не поможет, вздыхала Елена, думая, что дочь не слышит ее слов. Если бы не безграничная отцовская любовь, Кира выросла бы несчастной. Но папа смотрел на нее с таким восхищением, что девочка-девушка не сомневалась: появится хотя бы еще один мужчина (ей больше и не надо!), который вот так же будет ею восторгаться. Пока Кира росла, Советский Союз рухнул. Латвия в 1991-м стала независимой. Отец уже не являлся большой партийной шишкой, но оставался важным человеком. Он умудрился приватизировать дом в центре Риги и огромный участок на окраине, где начал строить коттеджный поселок. Дом отобрали через несколько лет: в Латвии начался процесс денационализации и возврата собственности бывшим владельцам, который должен был восстановить историческую справедливость. А меж тем они в том доме жили и отец вбухал кучу денег в его ремонт. Но кому какое дело? Есть закон, следуй ему. Из дома пришлось съехать. А на первом этаже была еще и кофейня, что приносила прибыль. Хорошо, что имелся коттеджный поселок, на тот момент не достроенный. Они переехали туда. Но без мамы. Та укатила в Америку. Сказала, не желаю я возвращаться в прошлое – жить в деревне, где перебои с электричеством и водоснабжением. – Леночка, мы даже не за городом, – пытался вразумить ее отец. – Это просто окраина. – Дыра! – Зато там свежий воздух, красота. А какие сосны у нас на участке. – Не хочу жить в избе. – Дом сто пятьдесят квадратов. Да, со скудной обстановкой, но если ты его обставишь по своему вкусу… – Может, мне еще и электричество протянуть туда? – Оно есть, просто пока поселок не достроен, работаем на своем генераторе. Ты подожди, и все будет. Но где там! Елена не для того из Псковской области уезжала, отказывалась от любви, выходила замуж за старика, рожала ребенка, которого не хотела, чтобы жить в глуши среди вечной стройки. Она еще молода и хороша до неприличия, сможет устроиться. А ее баскетболист стал-таки звездой и играет в НБА. Так почему бы не полететь в Штаты, чтобы с ним встретиться? Она уехала без предупреждения. Отец не ограничивал ее в средствах, и Елена имела возможность откладывать. Скорее всего, она делала это всегда. Но на себе не экономила, а на дочери с легкостью. Тем более на нее давали без счета. Сколько раз папа отправлял своих девочек развлечься, отстегивая жене крупную сумму, а они сидели на лавке в парке, ели мороженое или сладкую вату, потом на бесплатных качелях катались, ехали на рынок за игрушками или одеждой, а вечером Елена рассказывала мужу, какие крутые аттракционы они посетили в луна-парке, что за заморские сладости отведали и как дороги фирменные детские вещи. И это лишь малость. Однажды Киру пристроили в загородный лагерь для детей из малоимущих семей вместо того, чтобы взять с собой в Грецию. Папа в Москву по делам уехал, жену с дочерью на Корфу отправил. Но улетела только Лена. А Кира жила в домиках из фанеры, умывалась на улице, там же справляла нужду. Но лагерь находился в Юрмале, на берегу моря, так что нечего жаловаться, так сказала Елена. А еще предупредила: если Кира отцу расскажет, они ее сдадут в детдом. – Разве так можно? – поразилась та. – Да. Если ребенок приемный. – Я что… – Кира чуть не задохнулась, поэтому следующее слово едва выговорила: – Приемная? – Ты же на нас не похожа, так? Ни на папу, ни на маму. – И что? – А то! – Елена засмеялась. – Да шучу я, шучу. Наша ты. Но отцу не рассказывай ничего. А то брякнула в прошлый раз о том, что мы с тобой на аттракционы не ходили. – Но мы же не… – Да, но я тебя не повела туда, чтобы ты не опозорилась. Тебя часто тошнит. А на аттракционах так трясет, что можно кишки выплюнуть. Как думаешь, папе это понравилось бы? – Не знаю, – неуверенно протянула Кира. – Он хочет гордиться дочерью. А если ты ябеда и слабачка, то… такую и в детдом отдать не жалко. И Кира молчала. Более того, она боялась, что действительно приемная и, если не угодит родителям, от нее откажутся. После того как Елена сбежала, девочка продолжала скрывать и мысли, и чувства, и воспоминания. А отец делал не только это. Он еще и врал. Но то была ложь во спасение. Он не хотел травмировать ребенка. Говорил, что мама звонила, но Кира спала. Пытался письма ей писать от лица Елены. Девочка его не обижала. Делала вид, что верит. Когда ей исполнилось двенадцать, папа с дочкой поговорили откровенно. Тогда-то все и вылезло. Елена к тому времени прочно обосновалась в Штатах. Она жила с баскетболистом, но не тем, из прошлого. Он не простил предательства и с бывшей только кофе попил. Однако Елена нашла себе другого. Шикарного чернокожего нападающего «Чикаго-буллз». В него влюбилась без памяти. Ездила на все сборы и прощала те измены, которым не смогла воспрепятствовать. К сожалению, его карьера оказалась короткой. Травма колена вывела его сначала из основного состава команды, затем из высшей лиги. Парень продолжал играть, но лишь потому, что больше ничего не умел, а денег не скопил. Тогда-то Елена и решила разводиться. Ее законный супруг богач. Его коттеджный поселок стал элитным, а не вся земля в нем еще застроена. Папа, что Киру поразило, не послал беглую супружницу лесом. Он дал ей шанс. Сказал, возвращайся, и мы обо всем забудем. Все еще любил? Возможно. Но, скорее, за дочь радел. С ребенком от предыдущего брака он спустя годы помирился (первое время сын знать его, предателя, не хотел) и внуков привечал, а когда дочка любимая и долгожданная с матерью не общается, это разве по-людски? Поскакала Лена, потешилась – и хватит. Чадо заневестится скоро, а кто совет дельный даст? Однако Елена в семью возвращаться не пожелала. Хотела только доли своей. И получила… Точнее, не получила. Ничегошеньки! Оскорбленный отказом отец еще и алименты от нее потребовал за все те годы, что супруга не принимала участия в воспитании ребенка. Елене повезло в том, что времена были не те и ей не наложили запрет на выезд. Смогла сбежать в Америку, поджав хвост. А папа после этого хворать начал. Не просто ему бракоразводный процесс дался. Кира помогала отцу во всем, в том числе в бизнесе. Хотела художником стать, но, как говорится, не до глупостей было. После девятого в строительный колледж поступила. Потом в институт. У них земля, им надо строить и продавать. Уже в двадцать Кира любого прораба могла поставить на место (или послать, если не понимал по-людски), в двадцать пять она возглавила фирму отца, а также выкупила дом, в котором прошло ее детство. На первом этаже вместо кофейни разместила офис, на втором жила сама. Папа остался в поселке. Он был уже немолод, жаловался на сердце и пребывал в вечной апатии. Его не радовали даже внуки. Более того, они его раздражали. И сын перестал их привозить. Умер папа в день рождения дочери, когда той исполнилось двадцать семь. Кира не хотела устраивать торжеств, намеревалась посидеть с отцом у камина, выпить немного коньячку, задуть свечи на торте, посмотреть альбомы с фотографиями, из которых убрали те, где была запечатлена Елена. Но когда Кира приехала в коттедж, отец не пожелал вставать с кровати. Сказал, устал. Она спросила, как он себя чувствует, ответил, нормально, просто весь день в саду ковырялся, вымотался. После этого поцеловал дочку, поздравил и вручил коробку с подарком. Но велел открыть ее не раньше одиннадцати вечера, именно в это время Кира появилась на свет. Она одна посидела у камина, незажженного, поскольку было тепло, выпила, поела торта (со свечами не стала заморачиваться), полистала альбомы. Потом отправилась в сад, чтобы воздухом подышать. Была осень, и отец, как она думала, днем собирал опавшие листья и подрезал сучья. Он любил это. Говорил, хорошая зарядка, и не позволял нанять помощника. Но сад оказался запущенным. Папа наврал. Но зачем? Кира вернулась в дом, подошла к его кровати. Дышит. Вернулась в гостиную, выпила еще. Тут и одиннадцать. Кира открыла коробку. В ней – завещание. Отец все оставлял ей, кроме этого коттеджа. Его – сыну. Дочка не любила поселок. Она его достроила и теперь возводила новый, в другом месте.