– Хотя не дурочка, – подперев щеку рукой, проговорила товарищ подполковник. – И не милая, пожалуй. Но добрая. Сколько всего для деревенских сделала. – Это не показатель. Можно дарить радость посторонним, теша свое эго, но желать смерти близким. Особенно тем, что намерены испортить твою жизнь. – Смерть Арарата ничего не изменила. Проблемы со сделкой купли-продажи неизбежны в любом случае. – Но они решаемы. Если земли, не принадлежащие госпоже Могилевой, записаны на фирму Аникяна, она легко их выкупит. А если бы был жив Арарат, то ни за что не позволил бы бывшей жене их приобрести. – Катя не стала бы убивать человека, которого до этих пор по-своему любила, ради клочка земли, – уверенно проговорила Эльза. – Был бы клочок, – хмыкнула та. – Полгектара, кажется. – Все равно. – А как вам жених подруги? – Эльза пожала плечами. – Домоправительница уверена, что это он убил Арарата. – Из ревности? – Если бы. Она считает, что причиной всему мани-мани, как бы это ни было банально. Игорь Панович видится ей охотником за богатством Екатерины. Барбара Леопольдовна слышала, как он разговаривал с кем-то по телефону и сообщал, что совсем скоро разживется денежками. – Он что, по-русски говорил? – Эльза заподозрила Барбару в неискренности. – По-сербски. Но у нас похожие языки. Понять легко. Эльза вынуждена была не согласиться с товарищем подполковником: – Деньги по-сербски «новац». Как можно понять это слово, не зная его? – Наговаривает на Пановича? Но зачем? – Тут два варианта. Первый – Барбара отводит подозрение от себя, второй – она обезумела от горя. – Ей был так близок хозяин? – Они были любовниками. – Вы точно это знаете? – Свечку не держала, но я наблюдала, как смотрела Барбара на Арарата, а он на нее. И как они мимолетно друг друга касались. Между ними совершенно точно были не только деловые отношения. И Михельсон была в Аникяна влюблена. – Вы психолог? – поинтересовалась Валерия. – Да, – коротко ответила Эльза. Профильного образования у нее не было, но ее опыт работы в эскорте мог «побить» любой диплом. – Если любила, зачем убивать? – Взревновала. Мало того, что ей пришлось мириться с двумя женами, бывшей и настоящей, так Арарат еще и первую любовь свою привел, Розу. – А по факту у вас есть что сказать? – Увы. Я даже не видела, как господин Аникян покинул залу. Только был – уже нет его. А минут через десять крик официантки услышала. Мы все выбежали и увидели покойника. Точнее, сначала жопу Боливара, за которой скрывался Арарат, висящий на роге… – Эльза передернулась. – У вас ко мне все? – Да, можете идти. – Ничего подписывать не надо? – Я не следователь. И не вела допрос. Просто с вами беседовала. – Тогда до свидания. Или прощайте? – Как получится. Валерия Павловна сухо улыбнулась Эльзе. Та встала и вышла из комнаты, надеясь, что никто не узнает о том, что с Араратом она познакомилась давным-давно. Когда их свела судьба, она даже не была в курсе того, что его жена Дуся-лапуся. Ее ей небеса послали гораздо позже. Вселенная сделала все, дабы Эльза вновь встретилась с Араратом. Зачем? Неужто для того, чтобы их соединила еще одна смерть… И на сей раз – Аникяна. Глава 3 Она возвращалась домой бегом, чтобы не замерзнуть. Дождь, который покрапал еще немного после того, как умер Аникян, прекратился, утро наступило, и на смену огромной белой луне пришло крохотное желто-розовое солнышко. Пока оно не грело, только радовало уютным светом. Температура была ниже нуля. Листья и трава не покрылись инеем, но застыли, точно стеклянные. Наташа куталась в свою куртку, жалея о том, что, отправляясь в замок, не облачилась в утепленную парку. Она и не промокает, и хорошо греет. Выглядит, правда, потасканной и надевается только для работ в огороде. Тусе же хотелось отправиться в замок в лучшем: в серебристой дутой курточке, короткой и объемной, модной не только по меркам Дроздов, но и по московским. Она видела в инстраграме топовых блогерш в похожих. Туся бежала, а изо рта у нее валил пар. Но согревала мысль о гонораре, его заплатили в полном объеме. Она боялась, что из-за случившегося ей откажут. Не до тебя, давай потом, отмахнется от нее Бастинда. Она была не в себе с того момента, как в замок заявился Арарат, а когда стало известно, что он умер, и вовсе будто с катушек слетела. Но пять тысяч Тусе выдал Фердинанд. Еще и спросил, хочет ли она взять с собой какой-то еды. Она отказалась. Оставался бы десерт, Туся захватила бы его для бабушки, та любила кисло-сладкое. А осьминогов да креветок в рот не брала. Зелень же у них в теплице до сих пор своя росла, и не хуже той, что к богатым столам подают. Еще Наталью радовало то, что ей подписала книгу Арина Камергерова. Сама подошла в период ожидания полиции и предложила поставить автограф. А потом еще болтала с Тусей минут десять. До тех пор, пока ее муж не позвал для разговора. Он сильно нервничал, особенно когда Арина находилась не рядом. Пожалуй, среди истеричек текущего момента он занял бы второе место, уступив лишь Бастинде. До дома оставалось всего пять минут. Он уже был виден. Такой родной и милый сердцу. Хотя очень долгое время Туся хотела сбежать из него. Как и из Дроздов, где выросла. Она и сбегала, но судьба вновь и вновь возвращала ее на исходную. …Наташин отец, как и многие деревенские, пошел трудиться на стройку, но не простым работягой, а экскаваторщиком. У него и «корки» были, и опыт. Сила воли только отсутствовала. Как жена умерла, запил. Сам остановиться не мог, но кодировка помогла. Жили Ложкины втроем: бабушка, отец и Туся. Когда мама была жива, глава семьи работал вахтовым методом. Пять недель через две. Заработанных им денег на все хватало. Ложкины не только не бедствовали, а считались в деревне «кулаками». У них и дом с кирпичным пристроем, и машина есть, и аж два телевизора. Бабушка, в прошлом доярка, держала скотину и управлялась с огородом. Мама была домохозяйкой. На ней дочка да бытовые хлопоты, но больше декоративные: занавески сшить, скатерть накрахмалить, хрусталь помыть и расставить. Слабая здоровьем с рождения, к тяжелой работе она была не приспособлена. И образование получила соответственное – библиотечное. Отучилась в техникуме, вернулась в Дрозды не только с бесполезным в их краях дипломом, но и с женихом-хлюпиком. Длинный, сутулый, кучерявый очкарик был поднят деревенскими на смех. Все решили, что он тоже библиотекарь и теперь молодые вдвоем мамке на шею сядут. Но хлюпик всех удивил. Он оказался честным работягой, способным прокормить семью, с золотыми руками и сердцем. Настоящим мужиком! Таким он оставался до тех пор, пока не потерял супругу. Она умерла, когда он был на вахте. Скоропостижно. Отца отпустили всего на три дня, на похороны, а он от горя запил и вернулся уже за расчетом. Потеряв работу, не расстроился. Не сомневался, что найдет другую, как только захочет. Но ему все не хотелось и не хотелось. А когда пришло осознание того, что от былого достатка и следа не осталось, было поздно, зависимость от алкоголя стала сверхсильной. Папа отправлялся на поиски работы, но возвращался без нее и пьяным. Машину он разбил, один из телевизоров отнес деревенскому самогонщику в уплату долга. Трезвея, он плакал, просил прощения у тещи и дочери, клялся и божился, но если не в этот же день, то через два-три снова напивался. Бабушка не выдержала, когда он украл у нее деньги, отложенные на покупку зимней одежды для Туси. – Пошел вон из дома! – рявкнула она и вытолкала мужика за порог. – Нет тебе в нем больше места. – Я без вас пропаду. – А мы с тобой. И закрыла за ним дверь. Туся наблюдала эту сцену, плакала, просила за папу, уверяла, что зимой в стареньком походит, и пусть пальто ей мало, а сапожки жмут, это ничего… – Таким он нам не нужен, – мотнула головой бабушка. – А если возьмется за ум, встретим с распростертыми объятиями. Не чужой, хоть и примак. – Так в деревне в ее юности называли тех зятьев, что были приняты в семью жены. За ум отец, естественно, взялся не сразу. Попил еще с недельку. Каждый день являлся к дому, из которого был изгнан, но на порог его ни разу не пустили. Бдительная и, что немаловажно, сильная и боевая бабушка гнала его со двора лопатой или граблями, смотря что было на тот момент в руках. – Старая карга, дай хотя бы с дочкой повидаться! – кричал на нее отец, уворачиваясь от ударов. – Когда протрезвеешь, тогда и повидаешься, синь-пьянь окаянная, – отвечала бабка и запирала калитку на замок. Позже, когда все у Ложкиных наладилось, зять благодарил тещу за твердость. Если бы она не проявила ее, он скатился бы на самое дно. А замок тем временем строился. Но не быстро. Четыре года здание возводилось, и все это время отец был при деле. Он еще и кирпич умел класть, и столярничать, так что работа для него находилась всегда. Папа так хорошо себя зарекомендовал, что, когда в строителях уже не было надобности, прораб нашел ему другое место. Увы, не поблизости, а в самой столице. Но платить там обещали больше и жилье предоставляли, поэтому бабушка и Туся согласились его отпустить, пусть и со скрипом. Первая боялась, как бы не запил в Москве без ее присмотра, а вторая была к отцу очень привязана и не хотела расставаться с ним надолго. – Доченька, я буду каждые выходные приезжать, – успокаивал ее тот. – Два часа туда, два обратно, подумаешь, делов… И он на самом деле приезжал. На пару дней три раза в месяц. Бабушка придирчиво его обнюхивала, не пахнет ли перегаром. Но нет, не пахло. Где-то через год визиты стали более редкими. Папа говорил, что его повысили и работы стало больше. Так оно, наверное, и было, поскольку денег он начал привозить больше, но бабушка стала подозревать, что у зятька кто-то появился. В этом, конечно, нет ничего плохого, мужик не старый, давно вдовый, и без ласки и заботы женской тяжко ему, но как бы не связался с дурной бабой. Тут, в Дроздах, она знала, к кому он похаживает, бдила. От одной беспутной отвадила. Но на расстоянии не уследишь. Как в воду бабуля глядела. Еще через полгода привез зять невесту свою в деревню, чтобы познакомить с семьей. Работала она также на стройке, но бухгалтером, имела взрослую дочь. Серьезная, деловая, энергичная, она старушке понравилась. – Под каблук загонит, но это ничего, – сделала вывод она. – Зато не забалует. А Туся видела рядом с папой другую. Веселую, говорливую, легкую. Почему-то пухленькую и розовощекую. Наверное, такие ей казались более здоровыми, не зря же о них говорят «кровь с молоком». Еще одной потери папа не переживет. Но и под каблуком, как Наташе думалось, ему будет неуютно. Не привык он к этому – мама покладистой была. И очень ласковой. А эта, новая, какая-то сухая. Даже обнимает формально, как делают политики перед тем, как сфотографироваться с избирателями. Свадьба состоялась через месяц. Точнее, регистрация с последующим ужином для узкого круга. Бабушка с Тусей в него не вошли. Им сказали, зачем вам тащиться в Москву, мы к вам сами приедем на следующей неделе и посидим по-семейному. Бабушку это устроило. Не смутило даже то, что для этого застолья ей придется готовить. Но лучше так, чем тащиться в Москву. Не была там пятнадцать лет, и как-то не тянет. А Туся расстроилась. Она и в столицу хотела, и в загс, и на торжественный ужин. Но одну ее никто бы не отпустил, а папа, который купил себе новую машину, за ней и не подумал приехать. В Дрозды новобрачные прибыли втроем. Взяли еще и дочку Вику. Она была старше Туси всего на полтора года, но выглядела как взрослая. Модно одетая, накрашенная, с синими прядями в черных волосах, она показалась Наталье сошедшей с экрана поп-звездой. Все то время, что новая семья папы находилась в Дроздах, Туся по пятам за ней таскалась. Вике это сначала нравилось, ей льстило искреннее восхищение девчонки, но быстро наскучило и стало раздражать. Впрочем, как и все вокруг. Не впечатлил Вику даже замок Аникяна. Безвкусица, фыркнула она и уткнулась в свой телефон. Да не кнопочный, что имелся у них с бабушкой, а сенсорный, блестящий, с камерой и выходом в интернет. После знакомства с Викой Туся изменилась. Стала иначе одеваться, причесываться, краситься. С последним бабушка быстро разобралась. Макнула внучку в ведро с колодезной водой несколько раз, после чего предупредила: – Еще раз увижу такой размалеванной, с пемзой тебе физиономию умою! В том, что она так и сделает, сомневаться не приходилось. Пришлось косметику спрятать и пользоваться ею только вне дома. На всякий случай и юбки-коротышки менять на штаны за сараем, а рубашку, игриво завязанную на животе, заправлять под ремень. Тусе тогда было четырнадцать, и выглядела она на свои годы. А хотелось – старше. Как Вика. Но столь блестяще, естественно, не получится, даже если бабушка снимет запрет на косметику. Вика москвичка, а Туся деревенщина. Куда ей до сестры? «Вот бы мне к папе переехать, – мечтала она. – Жить в столице, дружить с Викой…» Когда отец приехал в гости, Туся озвучила свои мысли. Папа покачал головой: