57 Январь 2020 года, Ла-Мадьер, Франция Адам Я поднимаюсь к себе, чтобы прилечь, и сразу проваливаюсь в сон. Проснувшись, чувствую себя еще хуже — разбитым и больным. На улице темно; видимо, уже вечер. Смотрю на часы — почти семь. Я проспал около двух часов. Мне становится немного лучше после душа, чему способствуют также чудесные пушистые полотенца и гели с дивными ароматами. Приятно ощущать на коже горячую воду — в Таиланде никогда не бывает достаточно прохладно, чтобы принять по-настоящему обжигающий душ. Мне по-прежнему не по себе и хочется скорей вернуться в кровать, но, думаю, все ждут моего появления за ужином. Когда я спускаюсь, остальные гости уже сидят на диванах, попивают шампанское и закусывают канапе. У меня сводит желудок. — Адам! — грохочет Саймон. — Как прошел день? Лицо у него снова красное, вот только непонятно, это от ветра на склонах или от употребленного алкоголя. Вероятно, сказалось и то и другое. Его молодая жена (Кэт, по-моему) толкает Саймона локтем в бок, и он строит извиняющуюся гримасу. — Ой, — запинается, — то есть я хотел сказать, не был ли день слишком тяжелым? Может, выпьешь чего-нибудь? То есть я имею в виду, что тебе предложить? Рядом со мной возникает Милли с подносом, на котором расставлены бокалы, и я подавляю приступ тошноты. — Можно мне стакан воды? — спрашиваю ее. — Возможно, я выпью немного вина за ужином. — Надеюсь, день прошел насколько возможно спокойно, — вступает Хьюго. Судя по всему, эту фразу он заготовил заранее. — Благодарю. А ваша жена, ей получше? Он слегка краснеет. — Реа… да, немного лучше. Но она сказала, что сегодня вечером еще посидит в спальне. Просила передать вам искренние соболезнования. Я киваю. — Большое спасибо. Я тоже неважно себя чувствую. Может, какой-то вирус… Повисает неловкая пауза, которую Мэтт пытается заполнить, расспрашивая Саймона про катание. К счастью, тот пускается в утомительный рассказ о том, на каких именно трассах побывал и каких идиотов навидался в очередях на подъемник, поэтому мне ничего не надо говорить. * * * Мы садимся за стол. Блюда, кажется, никогда не закончатся. Я делаю глоток странноватого холодного супа, поданного на закуску, проглатываю ложку-другую суфле, пробую утиную грудку с картофелем дофин. Обед был такой сытный, что мне до сих пор тяжело хоть что-то в себя запихнуть. Вино роскошное (и белое, и красное — причем разное к каждому блюду), но я не могу допить даже бокал. Перед десертом идет мини-сорбет, и только его я съедаю полностью — он освежающий и легкий. Даже не притрагиваюсь к десерту — какой-то липкой дрожащей шоколадной кляксе. Далее следуют petits-fours — я прошу мятного чая вместо кофе и отказываюсь от ликеров. Поначалу все ведут себя сдержанно — видимо, из уважения к моей ситуации. Однако постепенно вино развязывает языки, обстановка разряжается, и в столовой становится шумно. Саймон перекрикивает остальных; они с Кэмероном беззастенчиво хвастаются разными экстравагантными проявлениями своего богатства, явно соревнуясь, у кого больше денег. Хьюго участвует лишь время от времени. Кэсс (не Кэт, теперь вспомнил) с няней тихонько разговаривают между собой. У меня нет сил что-то говорить, но я киваю и улыбаюсь, когда кто-нибудь делает замечание, вроде бы касающееся меня. * * * Милли убирает пустые тарелки и предлагает нам перейти в гостиную. Я отодвигаю стул и с трудом встаю. Кэсс трогает меня за руку: — Адам? Вам плохо? Вы такой бледный! Голова у меня кружится, в глазах темно. — Да, немного, — сбивчиво бормочу в ответ. — Думаю, мне лучше пойти прилечь, прошу меня извинить. Поднимаясь по лестнице, я слышу за спиной приглушенный шепот, что-то вроде «бедняга» и «у него был тяжелый день». Распахиваю дверь в свою спальню, кидаюсь в ванную, и весь мой ужин оказывается в унитазе. 58 Декабрь 1998 года, Ла-Мадьер, Франция Адам — Ой, — восклицает Уилл, словно девчонка, — больно же! Он поднимается на ноги и потирает голову. Теперь он весь в снегу. Ветер ревет с прежней силой, и хотя сейчас не больше четырех часов, небо темное, как ночью. Уилл пронзает меня взглядом, продолжая тереть затылок. — Слушай, Адам, это нас ни к чему не приведет! — восклицает он. — Мы отстали от проводников, и ты потерял лыжу. Надо что-то делать, как говорится в пословице, прежде чем один из нас умрет, что в данном случае вполне вероятно. Я хлопаю себя руками по бокам, пытаясь согреться. Мне уже холодно по-настоящему. — Ну и, засранец, что ты предлагаешь? Уилл устраивает целое представление, пытаясь развернуться; при этом он нарочно высоко поднимает лыжи и осыпает меня снегом. Хоть он и закутан по уши в шарф, я вижу у него на лице ухмылку. Наклоняюсь, подбираю громадный снежный ком и швыряю в него. — Да бога ради! — взрывается Уилл. — Сейчас не время играть в снежки, ты, придурок! Как я уже говорил, — продолжает он медленно, словно обращаясь к недоразвитому ребенку, — раз ты потерял лыжу, мне придется съехать вниз и позвать на помощь. — Нет. Ты не оставишь меня здесь одного, — настаиваю я. — Будем ждать — проводники знают, где мы, — и кто-нибудь за нами придет. Уилл вздыхает и глядит в небо. Наступает пауза — мы оба слушаем свист ветра, и наши лица колет снег. — Слушай, Адам, я знаю, план не идеальный, но это лучшее, что мы можем сделать. Проводники могут и не знать, где мы оказались, — мы сами этого толком не знаем. Патруль не контролирует этот спуск. Пока известно только, что мы сошли с тропы, по которой должны были следовать. Я тебя не обвиняю, но… — А выглядит так, будто обвиняешь, — перебиваю я его. — Как хочешь. Нам вообще не надо было выходить в такую погоду. Но сейчас слишком поздно что-то менять, лучше поискать разумное решение. Голос его смягчается. — Я знаю, тебе страшно остаться тут одному, но, думаю, с учетом… — Ничего мне не страшно, ты, напыщенный идиот! — ору я. Да как он смеет разговаривать со мной свысока? Уилл вздыхает. — Ладно. Хорошо. В таком случае и проблемы нет, правда? Я пойду и позову помощь, а ты оставайся здесь, раз тебе ничего не страшно, и очень скоро мы с тобой окажемся в шале, со своими девушками. Вот козел… Нет уж, я на это не куплюсь. — Ну да. С девушками. Нелл и Луизой. Твоей Луизой, которая только о тебе и думает, — ехидно отвечаю я. — Да какого черта, Адам! Прекрати! — кричит Уилл. — Тут дикий холод, у меня уже все лицо отмерзло, а оказался я в этой ситуации только по твоей вине, если говорить прямо: потому что ты не умеешь кататься и теряешь лыжи! Ты виноват, что мы не сидим сейчас в тепле, а торчим тут, на этом чертовом склоне. Так что лучше тебе воздержаться от твоих обычных шуточек, что ты можешь отбить любую из моих девушек, если захочешь, только потому, что однажды поцеловался с подружкой, с которой я вроде как встречался в тринадцать лет, потому что ты — прямо дар божий! Он начинает крепить палки: аккуратно продевает руки в петли, как нас учили в лыжной школе лет сто назад, и поправляет свои бесконечные шарфы. На кой черт ему столько? Вот же дебил! Внезапно я понимаю, что не хочу оставаться один. Он не поступит со мной так. — Эта твоя Луиза, — говорю я, чтобы его остановить. — Что, не нашлось никого получше? Он изо всех сил вонзает палки в снег и продолжает возиться с петлями.