— Отвали, Адам! Я еду, и мне плевать, что ты там говоришь. Молись лучше, чтобы я правда позвал на помощь, хотя в данный момент, честно говоря, меня так и подмывает этого не делать. Серьезно? Это так он говорит со мной? — Эта Луиза — опытная штучка, — снова вступаю я. — Чем, по-твоему, мы с ней занимались вчера вечером, пока ты разбирался со сломанным креплением? Он вскидывает голову, сразу позабыв о петле. — Слушай, мне все равно. Серьезно, Адам, отцепись. Еще одно слово и… Он толкает меня в грудь; палка повисает у него на запястье. Ноги его по-прежнему в креплениях лыж, и толчок едва ощущается. Делаю шаг ему навстречу. — Еще одно слово — и что, мой маленький братец? Мы с ней обедали, потом много пили. А дальше пошли в вашу комнату и трахнулись. Ей понравилось. Не хотела меня отпускать. Внезапно я ощущаю острую боль в челюсти и понимаю, что Уилл ударил меня. Этого я не ожидал. — Врешь! — кричит он, пытаясь дотянуться до меня еще раз, но его ботинки зажаты креплениями лыж и не дают сдвинуться с места. — Она бы ни за что так не сделала! Смеюсь ему в лицо: — О, еще как сделала! Он опять кидается на меня, и я с силой отталкиваю его. На этот раз Уилл падает. Налетает порыв ветра, вокруг сплошная белая пелена. Он пытается подняться, но не может, поэтому тянется сквозь снег и отстегивает лыжи. Дурак, какой дурак — это же был единственный способ выбраться отсюда! Теперь ему ничего не остается, кроме как дожидаться вместе со мной, идиоту. Освободившись от лыж, Уилл наваливается на меня всем весом, толкая назад. Я хватаю его за куртку, как в дзюдо, и тяну за собой. Он приподнимается и валится мне под ноги, словно регбист, чтобы сбить с ног. Но я выворачиваюсь, оказываюсь у него за спиной, и толкаю изо всех сил. Раздается вскрик, и пару секунд я смотрю, как его ярко-голубая куртка мелькает в воздухе, пока он катится с обрыва, которого ни один из нас не заметил, а потом исчезает из виду, и все опять становится белым. И наступает тишина. 59 Январь 2020 года, Ла-Мадьер, Франция Весь следующий день Адам остается в кровати. Я изображаю заботливую сиделку: приношу ему воду и травяной чай, кладу на лоб холодный компресс, а в ноги — грелку, подаю все, что он попросит, на красиво сервированных подносах. Он так меня благодарит, что, при других обстоятельствах, это было бы даже мило. Ближе к вечеру он сообщает, что ему немного лучше. Не настолько, чтобы сойти вниз, но ему хотелось бы супа. С курицей и грибами. Легкого питательного бульона. На этот раз нет необходимости добавлять мои специальные грибы — они уже сделали свое дело, когда он получил их в составе традиционного английского завтрака. Мне важно, чтобы Адам думал, будто ему лучше. Я очень расстроилась, когда мой план с грибным ризотто для Кэмерона и Адама провалился, но сделать вторую попытку за завтраком не составило труда — по крайней мере, что касается Адама. Его болезнь скажется на репутации «Сноу-Сноу» и, соответственно, на бизнесе Кэмерона, если правильно разыграть карты, так что я на верном пути. Двое по цене одного. Так захватывающе было изучать грибы на курсах! Особенность бледных поганок в том, как работает их яд. Вы проглатываете его, как Адам за завтраком, и позже в тот же день, как я и ожидала, начинаются рвота и понос. Это довольно неприятно — даже в шале с хорошей звукоизоляцией другие гости могут понять, что происходит. Но сейчас все они, к счастью, разъехались. Дядюшка Адам, конечно, помучился, но он этого заслуживает. Убирать за ним было отвратительно, но я справилась. Оно того стоит. После первого недомогания, которое возникает вскоре после употребления грибов, вам на пару дней становится лучше. Поэтому, как я и рассчитывала, Адам списал свою внезапную болезнь на пищевое отравление из-за какого-то блюда, которое съел за ланчем перед тем, как повидать своего брата в морге. Там было столько еды, с таким количеством ингредиентов, что не так уж невероятно, что он мог отравиться, даже с учетом мишленовской звезды. Может, попалась плохая устрица. И уж точно он не мог отравиться тем, чем я кормила гостей, потому что больше в шале никого не рвало, так ведь? Очень важно, чтобы Адам не обратился к врачу и не попал в больницу, потому что яду нужно время, чтобы сработать, прежде чем пациент получит медицинскую помощь, — а тогда будет слишком поздно. Думаю, сейчас этот момент настал. Вот почему я так старательно ухаживала за ним. Мне было противно, зато ему понравилось. Сейчас он считает, что поправляется. Слабость постепенно проходит. А я, пока носилась вокруг него, потихоньку внедряла свою идею — развеять прах отца здесь. Чем больше я об этом думаю, тем меньше хочу, чтобы папу куда-то увозили. Он пролежал тут двадцать лет со своей смерти, и перевозить его в какое-то случайное место, удобное для Адама, будет крайним неуважением. Я постараюсь сделать так, чтобы организацию похорон поручили мне, и воздам отцу положенные почести. Устрою похороны, которых мама хотела бы для него. Не думаю, что это будет сложно. 60 Январь 2020 года, Ла-Мадьер, Франция Адам Милли — просто ангел, у меня нет для этой девушки других слов. Два дня я провалялся в постели, думая, что умираю. За прошедшие годы я не раз подхватывал «болезнь путешественников», у меня была даже дизентерия и лихорадка денге, но ничего схожего с этим. Эти дни показались мне сущим адом, и вынес я их только благодаря Милли, которая приносила мне все, что я пожелаю, и много чего еще, что могло мне помочь. Наконец мне становится немного полегче. Вчера я сумел проглотить пару ложек ее божественного супа. Сегодня я даже сел в постели и съел потрясающий омлет с подноса, который она поставила мне на колени, пока смотрел сериал по «Нетфликсу». Судя по всему, пока я болел, остальные гости разъехались. Дороги расчистили — на улицу я не выходил, но из окна видел. Кэмерон не показывается: думаю, у него достаточно других дел, чтобы беспокоиться о прикованном к постели блюющем нахлебнике вроде меня. Милли ждет прибытия новых клиентов послезавтра, так что мне придется перебраться в другое место и постараться забронировать билет домой. Но сначала мы должны организовать Уиллу похороны. Тут Милли тоже проявила себя с лучшей стороны, изо всех сил стараясь помочь. Думаю, ее поджимает время, и надо скорее избавиться от меня. Она не только постаралась поставить меня на ноги, чтобы сплавить обратно в Таиланд: они с Мэттом разобрались со всеми формальностями в морге, и тело Уилла уже можно забирать в крематорий, где завтра состоится небольшая прощальная служба. Милли приносила мне бумаги на подпись — во Франции без подписи не происходит, кажется, вообще ничего. Я не совсем понял, что подписываю, потому что документы были на французском, но, похоже, они сделали свое дело. — Уилл был религиозен? — спрашивает Милли, ставя передо мной суп на подносе с серебряными приборами и белоснежной салфеткой. — Не думаю, — отвечаю я. — Мы с ним никогда не ходили в церковь по доброй воле, даже детьми. Думаю, сам он вообще ни разу там не был. Она кивает. — Тогда завтра никаких гимнов и молитв, правильно? Качаю головой: — Нет, не думаю. Я не думаю, что Уилл этого хотел бы, а еще мне хочется, чтобы церемония прошла максимально быстро. Все эти гимны и молитвы только затягивают процедуру. — Может, тогда какая-нибудь другая музыка? — настаивает Милли. — У Уилла были любимые группы? А может, прочитать стихотворение? Или отрывок из книги, которую он любил? У меня кружится голова от недосыпа и голодовки, отвечать на вопросы выше моих сил. К тому же, если быть честным, мне все равно. Уилл ничего не узнает, родителей уже нет на свете, и я не понимаю, зачем вообще все это нужно. Говорят же, что похороны устраивают ради живых, а не ради мертвых, но поскольку остался один я, эти усилия совершенно, напрасны. Однако Милли так трогательно хлопочет, что я просто не могу показать себя в ее глазах бездушным ублюдком, каким, по сути, являюсь. К тому же она правда очень красива, и теперь, когда я чувствую себя лучше и в шале никого больше нет, мне хотелось бы попытать удачу. — Хм… даже не знаю. Это было так давно, — бормочу я. И если б Уилл остался в живых, то ему сейчас нравились бы совершенно другие вещи, — несказанным повисает в воздухе. — Но вы же помните какие-то группы, которые ему нравились? — настаивает Милли. — Не знаю, по части музыки у него был отвратительный вкус… Всякая электронная дребедень из восьмидесятых. Она кивает. — Ясно. Наверное, это не очень подходит для похорон. Внезапно я вспоминаю кое-что, что может ее порадовать. — О! Знаю! Ему нравились R.E.M. Он прямо с ума по ним сходил. — Понятно… Какая-то конкретная песня? Да бога ж ради! Я ценю ее заботу, но почему бы ей не оставить меня в покое? Я не в лучшей форме, с меня хватит. Делаю глоток бульона. Он обжигающе горячий и очень вкусный. — Не помню. Вроде ему нравилось все, — отвечаю, надеясь, что Милли на этом остановится. Она улыбается. — Никаких проблем. Может, мы включим их диск и посмотрим, не вспомните ли вы что-нибудь? Поднимаю на нее глаза. Она красавица, но я слишком устал. — Нет, не надо. Выберите сами. Думаю, он согласился бы на любую. Она все равно приносит свой «Айпэд», и мы слушаем главные хиты R.E.M. В конце концов, останавливаемся на «Everybody Hurts» и стихотворении Шарлотты Бронте, которое Милли находит подходящим для похорон человека, умершего молодым. Довольно странное сочетание. Но в интернете в наши дни чего только не найдешь. Единственная погребальная поэма, которая приходит мне на ум, это «Остановите часы» из фильма «Четыре свадьбы и одни похороны», но когда я перечитываю ее, становится ясно, что она совсем не подходит. Уилл прожил не так долго, чтобы стать для кого-то всем на свете, и меня пронзает мысль, что я, пожалуй, один из немногих, кто вообще помнит его. Возможно, я ошибаюсь, но временами, когда мы этим занимаемся, Милли едва не плачет. Она такая славная. Наконец, песня и стих выбраны, так что она забирает мой поднос и даже подтыкает мне одеяло. Очень давно никто так обо мне не заботился.