Она кивает. — Очень любезно с вашей стороны. Я так поняла, что вы какое-то время жили за границей, поэтому… как насчет традиционного английского завтрака? Думаю, вы давно его не ели, правда? Она склоняет голову вбок и выжидающе смотрит на меня. Эта девушка действительно потрясающе красива. — Звучит здорово, спасибо, — отвечаю я, пытаясь подавить в себе плотские чувства. Думаю, в подобных местах ухаживать за обслуживающим персоналом не принято. Мэтт отпивает глоток кофе. — Что вы думаете насчет сегодняшнего? — спрашивает он. — Или это глупый вопрос? Я вздыхаю, громче и протяжней, чем стоило бы. — Если честно, я в полном ужасе. Интересно, я правильно ответил? Даже не знаю. Мэтт делает еще глоток и сочувственно кивает. — Наверняка это очень тяжело, после стольких лет, — говорит он. — Но в то же время неплохо, что ситуация получит какое-то разрешение. Киваю: — Да, наверное. Если честно, уже спустя пару дней после исчезновения Уилла ни у кого не осталось сомнений в его смерти, так что… Черт! Подозреваю, что и этого мне не стоило говорить. — А что вы помните о том происшествии? Я так понял, вы катались… с покойным… вашим братом? Милли ставит передо мной красиво сервированный английский завтрак. Тут есть даже фасоль в томатном соусе, которую я не ел много лет. Выглядит аппетитно. — Спасибо, смотрится потрясающе, — говорю я. Милли коротко кивает и возвращается на кухню. Я начинаю есть. — Я мало что запомнил, — лгу я. — Погода в тот день была кошмарная, видимость на нуле. Это мне пришло в голову покататься, не ему, и этого я так себе и не простил. Мэтт кладет свою руку поверх моей. Мне от этого некомфортно, но было бы странно ее отдернуть. — Уверен, тут нет вашей вины, — говорит он. Я киваю и на секунду удивляюсь, чувствуя, как к глазам подступают слезы. — Думаю, тут вообще никто не виноват. Проводилось расследование — оно подтвердило, что это был несчастный случай, не более того. Такова моя версия — и я буду придерживаться ее. Заталкиваю в рот кусок бекона и пытаюсь проглотить. — Бедняга Уилл! Только теперь, став старше, я осознал, насколько он был молод, когда погиб… — Да уж. Кошмар, — соглашается Мэтт. Повисает задумчивая пауза; мы оба молчим, и я понимаю, что жую чересчур громко. Мэтт отодвигает свой стул. — Ну ладно. Поступим так: вы заканчивайте свой завтрак, а я пойду кое о чем переговорю с Милли. Вернусь в десять тридцать и повезу вас… на разные встречи. Вы не против? Я киваю. — Отлично. И большое вам спасибо за гостеприимство и доброту. Вы и ваши коллеги сделали все, чтобы облегчить мое положение. — Не за что, — отвечает Мэтт. — Мы здесь живем тесным кружком, и подобные происшествия влияют на всех нас. Мы все готовы помочь, чем только сможем. Он снова похлопывает меня по руке с сочувственной улыбкой и скрывается на кухне. Я возвращаюсь к своему завтраку. * * * В десять часов Мэтт снова входит в дверь с мужчиной, который представляется Дидье Дельпоном, главой туристического центра. — Соболезную вашей утрате, мсье Кэссиобери, — говорит он на идеальном английском, но с акцентом столь выраженным, что это кажется нарочитым. Дидье пожимает мне руку, словно сжимая ее в тисках, обеими ладонями, и глядит при этом прямо в глаза. Это чересчур — даже не знаю, что ему сказать. Все произошло так быстро — раз, и я уже стал скорбящим братом. — Спасибо. Ваши коллеги тут, на курорте, были ко мне очень добры. Я так признателен вам всем за помощь! Он наконец отпускает мою руку и едва заметно пожимает плечами. — Это самое малое, что мы можем сделать. Вашего брата забрали горы, и мы хотим оказать ему последние почести. Когда пропадает один из нас, мы все это ощущаем. Мы… Нет никаких мы — если говорить про меня, Уилла и этот курорт. Мы приезжали всего раз. Я понимаю, что это чувство постоянно преследовало меня с самого приезда, и задаюсь вопросом, не объясняется ли их гостеприимство стремлением избежать обвинений и даже судебного преследования с моей стороны. Мир погряз в сутяжничестве — раньше такого не было. Но нет. Я не собираюсь ни с кем судиться, заново вытаскивать все на свет божий, привлекать к себе лишнее внимание. Мои родители согласились с результатами расследования — никто не виноват. Мне же вообще было все равно. Как только я выписался из госпиталя и поправился достаточно, чтобы ездить, то стал скитаться по свету, принимать наркотики, чтобы обо всем забыть, и кидаться в самые безумные авантюры, потому что нисколько не беспокоился, буду жить или умру. Для всех это был несчастный случай. Эти люди любят горы и искренне сочувствуют мне. Жаль, что такое печальное происшествие произошло на их курорте, который многие из них считают своим домом. Я должен выдержать этот посмертный тур, вести себя вежливо, подтвердить, что тело принадлежит Уиллу, и убраться отсюда как можно скорее. — Месье? Вы не возражаете? — спрашивает мужчина из туристического центра. — Простите. Я отвлекся. Что вы сказали? — Ничего страшного. Я понимаю, вам предстоит тяжелый день. Я сказал, что сначала мы отвезем вас туда, где нашли тело, потом — к подъемнику, где… в общем, на котором вы тогда поднимались. Не знаю, помните ли вы спуск, он вне трассы и interdit, то есть под запретом, в такую погоду, поэтому мы не советуем вам заходить дальше. Но если вы настроены все-таки посмотреть и уверенно стоите на лыжах, то мы, возможно, найдем для вас подходящего инструктора, если погода наладится… — Нет, — перебиваю его я, — спасибо, не стоит. Я не катался с тех самых пор и сейчас не собираюсь начинать. — Это звучит резче, чем я хотел. — Но спасибо за предложение, я понимаю, что вы стараетесь помочь, — добавляю я. Дидье коротко кивает. — Как пожелаете. Далее мы встретимся с Гийомом, водителем грейдера, который нашел вашего брата. Мы подумали, возможно, у вас будут к нему вопросы… Киваю в ответ: — Понятно. Спасибо. Он указывает на внедорожник, припаркованный у входа, и протягивает мне куртку. — Я пригнал машину — ехать недалеко, но так будет удобнее, чем пешком. Мэтт сказал, что у вас нет теплой одежды, потому что вы приехали из другого климата, и я принес вам эту. Надеюсь, я вас не обидел? Вы можете оставить ее себе, если захотите, но я понимаю, что с этим местом для вас связано много тяжелых воспоминаний, так что вы не обязаны. Я натягиваю куртку — огромную, с логотипом курорта красным по черному, — и внезапно мне становится чуть лучше. Она мягкая, словно пуховая перина. Совершенно точно я ее оставлю. — Большое спасибо. Очень предусмотрительно с вашей стороны. — Если вы готовы, можем ехать. Дидье разворачивается и направляется к машине. Мы с Мэттом следуем за ним. * * * Вся ситуация ужасно тягостная и неловкая. Мы поднимаемся вверх по склону, выезжая из деревни. Дорога постепенно сужается и превращается в тропу. Доезжаем до старой пастушьей хижины, где Дидье останавливает машину и говорит: — Можно выходить. Мы находимся на краю трассы, сразу над деревней, и мимо стремительно проносятся лыжники в разноцветных костюмах. Как только я ступаю на землю, ноги промокают, потому что снег забивается в мои легкие кроссовки. Снегопад не прекращается, ветер так и свищет. Я заталкиваю руки поглубже в карманы подаренной куртки, потому что у меня нет перчаток, но тут же понимаю, что в данной ситуации это выглядит непочтительно, поэтому вытаскиваю их и сжимаю в кулаки, чтобы сразу не замерзли. Дидье указывает на склон и осторожно говорит: — Вашего брата нашли там, на другой стороне трассы. В ту ночь сошла небольшая лавина, и тогда, видимо, тело сместилось с первоначального места. Думаю, перед тем как его подняли, полиция сделала фотографии; не знаю, захотите ли вы их увидеть, но если у вас возникнут вопросы, вы сможете позднее их задать. — Нет, всё в порядке, спасибо. В неловком молчании мы втроем стоим, уставившись в землю. Я складываю руки перед собой и зажмуриваю глаза, словно в молитве, но на самом деле думаю лишь о том, какие мокрые у меня ноги, как мерзнут пальцы и сколько еще придется тут простоять, пока можно будет вернуться в теплый салон внедорожника. Открываю глаза и бросаю взгляд на Дидье. Интересно, он думает о том же? На улице жуткий мороз. — У вас есть вопросы? — мягко интересуется он. — Мы не торопимся; поедем к подъемнику, когда вы будете готовы.