* * * Но у меня не получается. В первый раз, уцепившись за перекладину, я просто ее выпускаю. Во второй умудряюсь продеть ее между ног, но она дергается — а я этого не ожидала, — и я падаю, даже не сдвинувшись с места, после чего пять унизительных минут Уилл и оператор подъемника пытаются поднять меня на ноги и уговорить на новую попытку. На следующий раз я проезжаю пару метров, но забываю предупреждение Уилла не садиться и плюхаюсь на задницу. Мне больно и стыдно. У всех получается — кроме меня. Я вот-вот разрыдаюсь, да и терпению Уилла, похоже, наступает конец. Но когда я уже готова швырнуть палки на землю и заявить, что больше не собираюсь этого делать, мне удается зацепиться и доехать до самой вершины. Теперь я настолько вымотана, что прошу Уилла сделать перерыв на ланч, прежде чем кататься дальше. К счастью, прямо на небольшом склоне, куда мы забрались, есть симпатичное кафе. Мы оставляем лыжи снаружи — Уилл настаивает на том, чтобы закрепить по одной моей лыже и одной его, чтобы их не украли, — и мы занимаем столик на террасе. В глубине души я надеюсь, что их и правда украдут, чтобы мне не пришлось мучиться дальше. Я даже согласна за них заплатить — той самой кредиткой, расходы с которой мне нечем возмещать, — вместе со всем остальным. Оно того стоит — лишь бы не продолжать. Однако пока я нежусь на солнышке и любуюсь видом за деревянной балюстрадой, настроение у меня заметно улучшается. Все-таки вокруг и правда красота. Уилл тянется ко мне через стол и сжимает мою ладонь в своей. — Ты все утро держалась молодцом, — говорит он. В ответ я улыбаюсь. — Очень мило с твоей стороны, но мы оба знаем, что это ложь. — Делаю паузу. — Наверное, лыжи все-таки не мое. Он еще раз сжимает мою руку, а потом отпускает и со вздохом откидывается на спинку стула. Только тут я понимаю, что у него наверняка тоже были свои представления об этих каникулах. Он рисовал себе картины, как мы мчимся по склону наравне с остальными, целуемся на подъемнике, за секунду сбрасываем лыжи, чтобы заскочить в бар выпить пива или глинтвейна, а потом так же ловко надеваем их назад и продолжаем спуск. Он не подписывался на слезы и скандалы. — Извини, — говорю я. — Может, теперь у меня будет получаться лучше… Я очень постараюсь. Уилл запрокидывает голову и блаженно потягивается, а потом выпрямляет спину и смотрит мне в глаза. Лицо у него довольное, и я испытываю облегчение. — Не глупи. Я знаю, что ты стараешься изо всех сил. И вообще, для меня главное — быть с тобой. 23 Декабрь 1998 года, Ла-Мадьер, Франция Уилл Это была ложь. Я люблю Луизу, правда. Ей я этого еще не говорил. Думаю, путешествие — как раз подходящий момент. Но, черт побери, сегодня она меня взбесила. Я понимаю, что поначалу кататься тяжеловато. Но честно, родители поставили меня на лыжи в четыре года, и я как-то справился, так с чего она разыгрывает такую драму? Зачем я только вызывался ее учить? Худшей идеи и не представишь! За сегодня я проехался только по детской горке — и всё. Такими темпами я не доберусь до нормальных склонов за всю неделю. Надо признать, что за ланчем Луиза все-таки взяла себя в руки. Пара бокалов пива, вино, стейк с жареной картошкой и часок на солнышке — и вот она уже стала собой прежней, принялась восхищаться погодой и видами и даже делать многообещающие намеки на сегодняшний вечер. Конечно, мне это приятно, но я все-таки надеялся покататься. Поэтому у меня возник план. Я доеду с ней до низа холма — зеленая трасса, даже Луиза справится. Наверняка к этому моменту она решит, что с нее на сегодня хватит, так что я оставлю ее там, а сам улизну и пару раз скачусь с настоящих склонов, пока не закроют подъемники. Она отдохнет, я покатаюсь — все будут в выигрыше. — Ну что, — говорю я, забирая свою карту у официанта, — готова стартовать? Ее хорошее настроение на глазах улетучивается. — Ох… Да. Наверное, готова. Что мы должны делать? — Ну, думаю, продолжать спуск — трасса пологая, широкая, беспокоиться не о чем. А там посмотрим по твоему самочувствию. «Вали в это чертово шале и занимайся чем тебе будет угодно, только не путайся у меня под ногами, а я постараюсь забраться как можно выше в гору, пока не закроются подъемники, пользуясь тем, что ты не висишь у меня шее» — вот какой за этим скрывался подтекст. Она улыбается. — Продолжать спуск? Со мной? Ты серьезно? Ха-ха, как смешно… Что мы на самом деле будем делать? Снова тренироваться с бугелем? Господи боже мой! — Хм… нет, я серьезно, — мягко отвечаю я. — Тут совсем близко, склон — проще некуда. Можем потом еще покататься на детской горке, если захочешь, но, я уверен, ты справишься. Я все время буду рядом. Лицо у нее кривится; еще минута — и Луиза заплачет. — Уилл, прости, но, думаю, я не смогу. Есть другой способ как-то добраться вниз? Черт подери! «Будь хорошим мальчиком», — напоминаю я себе. Делаю глубокий вдох. — Ну, если ты правда не хочешь ехать сама, то можно дойти назад до канатки и спуститься на ней. — Указываю на «пузыри», до которых отсюда довольно далеко. — До половины можно подняться на бугеле. Она смотрит на меня с отчаянием. — Серьезно? Я не могу идти в такую даль в этих дурацких ботинках, да еще по снегу. — Поднимает глаза на канатку, потом переводит на склон. — Как думаешь, сколько времени уйдет на спуск? Если оценивать реалистично. — Хм… минут пятнадцать. Двадцать — максимум. «Будь я один, скатился бы за три», — добавляю я про себя, конечно. Луиза снова смотрит на канатку и вздыхает. — Ладно. Давай попробуем. Только обещай все время ехать со мной рядом. * * * В конце концов спуск занимает у нас почти час, и это не считая десяти минут, которые Луиза тратит на надевание лыж — как обычно. — Ну вот, потихоньку, да-да, жми на пятку, обопрись на меня, потом наступай… молодец. Нет, ботинок выскользнул, давай еще раз, — говорю я, спокойно и терпеливо, как идеальный кавалер, хотя меня чуть не разрывает изнутри. Погода сегодня просто идеальная. Я знаю, что должен бы хотеть провести больше времени со своей очаровательной девушкой, но сейчас, если честно, готов ее убить. Наконец лыжи надеты, и мы стартуем, но Луиза тут же падает. Я вижу, что ее глаза полны слез. — Ну что ты, — говорю ей, — не надо. У тебя отлично получается. Она качает головой. — Уилл, мне страшно. Я не могу. Я разобьюсь. Точно, разобьюсь. Я глажу ее по руке. — Ничего ты не разобьешься. Ты молодец. Завтра тебе уже начнет нравиться — обещаю. Луиза слабо улыбается, снимает солнечные очки и вытирает слезы. — Прости. Это так глупо… Да, я постараюсь. Меня охватывает чувство вины. Луиза такая красивая… И она правда боится — это же очевидно. Клянусь себе проявлять больше сочувствия и перестать думать о других трассах, где я мог бы покататься. Я приехал сюда с Луизой — и это главное. Другие мужчины отдали бы за такое всё что угодно. Они не думали бы, как улизнуть к Адаму и Нелл, промчаться по красной трассе над ледником, а потом остановиться выпить ледяного пива, не потратив на это целый час, потому что кто-то не умеет надевать и снимать лыжи… Да-да, я в этом уверен. Но моей уверенности хватает ненадолго. Луиза кое-как доезжает до почти плоского спуска, закладывая самые широкие виражи, какие мне доводилось видеть. А потом, при очередном ее шатком повороте, какой-то сноубордист задевает концы ее лыж, и она валится в снег. Опять. На этот раз парой слезинок уже не обходится. Луиза разражается рыданиями, всхлипывая и икая, и выглядит это ужасно. — Я не могу! — кричит она, захлебываясь. — Прошу, Уилл, не заставляй меня! Я боюсь!