Иван Федорович уже ждал меня. Мы заказали по ростбифу и чай с выборгскими кренделями. Ростбиф был поджарен на английский манер – с кровью. К нему подали английский же пудинг из муки и яиц. Похоже, что Крузенштерн за время, проведенное в Англии, привык к тамошней пище. Впрочем, ростбиф оказался вкусным, как и чай с кренделями. Утолив голод, мы немного поболтали о погоде, после чего я приступил к разговору о том, ради чего, собственно, мы и встретились. Надо сказать, что долго уговаривать Ивана Федоровича не пришлось. А когда я намекнул на щедрую государеву награду и возможность его будущей супруге стать придворной дамой, он дал согласие принять участие в некоем опасном деле за пределами России. Мы договорились встретиться завтра в Кордегардии, где Василий Васильевич Патрикеев более подробно разъяснит Крузенштерну, куда и зачем нам предстоит отправиться. С господином Гансом – я не был уверен, что это его настоящее имя – мы встретились в тот же день на набережной Невы неподалеку от Летнего сада. Ганс, после дорожных приключений в компании Дмитрия Сапожникова, относился к нам подчеркнуто почтительно. Он немало всего повидал в своей полной приключений жизни и сумел оценить умение наших парней вести себя в опасной ситуации. Я спросил у Ганса, нет ли у него знакомых среди контрабандистов, которые могли бы, не привлекая внимания официальных лиц, доставить десяток человек из Ревеля в Кёнигсберг. Причем контрабандисты должны быть людьми надежными и умеющими держать язык за зубами. Разумеется, за все ими сделанное будет щедро заплачено. Ганс немного подумал и ответил, что такие люди найдутся, и за их порядочность он может поручиться. А болтать лишнее среди почтенных контрабандистов не принято – любители праздных разговоров в их среде долго не живут. – Господин майор, – сказал Ганс, – чтобы быть полностью уверенным в успехе задуманного вами предприятия, я хотел бы сам в нем поучаствовать. Впрочем, я видел ваших людей в деле и нисколько не сомневаюсь, что у них все получится. Только я хотел бы знать, когда вы отправитесь в путь. – Думаю, что все начнется послезавтра. Точное же время я вам сообщу завтра. Я пришлю к вам вашего хорошего знакомого – капитана Мечникова. – Буду рад его видеть, – улыбнулся Ганс. – Итак, до завтра? – Да, до завтра… 23 мая (4 июня) 1801 года. Кёнигсберг. Пруссия Генерал-майор Михайлов Игорь Викторович Ну вот я снова в Калининграде. Точнее, в Кёнигсберге – Калининградом этот город в нашей истории стал лишь через сто сорок пять лет – в 1946 году. Самое интересное, что свое название Кёнингсберг – в переводе с немецкого – «Королевская гора» – он получил в честь чешского короля Пржемысла Отакара II, который со своим войском пришел на помощь рыцарям Тевтонского ордена. Их сильно потрепали местные пруссы и, если бы не этот чех, то крестоносцам досталось бы на орехи. Правда, сам Пржемысл, получивший прозвище «Золотой король», закончил плохо – в сражении на Моравских полях в 1278 году он был разбит объединенным войском короля Германии Рудольфа Габсбурга и венгерского короля Ласло IV. В этом сражении был убит и сам Золотой корол». Вот такая невеселая история. Город, основанный на высоком правом берегу нижнего течения реки Преголи на месте прусского городища Твангсте королем-славянином, стал гнездом крестоносной агрессии, направленной против славянских государств. Правда, в 1758 году во время Семилетней войны русские войска без боя заняли Кёнигсберг, жители которого с большой охотой принесли присягу императрице Елизавете Петровне. В числе присягнувших был и знаменитый философ Иммануил Кант. В главном городе Прусской губернии даже стали чеканить деньги с профилем русской императрицы. Правда, в 1762 году Кёнигсберг был снова передан Прусскому королевству. Изначально Кёнигсберг состоял из трех поселений – Альтштадта (Старого города), Лёбенинхта и Кнайпхофа. Генерал Блюхер сказал, что в качестве резиденции для нашего посольства власти города предоставили нам Королевский замок, расположенный в Альтштадте – на том месте, где чешский король основал город. – Герр генерал, – с улыбкой произнес Блюхер, – в этом замке сто с лишним лет назад курфюрст Бранденбурга Фридрих Вильгельм принимал вашего царя Петра, который тогда инкогнито путешествовал по Европе. – Кстати, в этом замке имеется предназначенный для приема послов Зал московитов, – по-русски добавил граф Ростопчин, закончив перевод сказанного Блюхером. – Назван он так потому, что здесь в 1516 году проходили переговоры посла Великого князя Московского Василия III воеводы Алексея Заболотского с магистром Тевтонского ордена Альбрехтом Бранденбургским о заключении союзного трактата с Московским государством. Через год сей трактат был подписан. Потом Ростопчин перевел все это генералу Блюхеру. Тот удивленно поднял брони и покачал головой. – Граф, оказывается, вы знаете историю Пруссию лучше меня – человека, столько лет состоящего на службе короля, – с уважением произнес генерал. – Я полагаю, что вас не случайно решили поселить в этом замке. В мою бытность в Калининграде я не раз посещал то место, где когда-то находился Королевский замок. Во время Великой Отечественной войны он сильно пострадал, но главные башни и стены сохранились. А в 1967 году по решению областного комитета КПСС развалины замка были взорваны. После сноса замка и при удалении его руин в 1969 году вершина горы, на которой стоял замок, была на несколько метров срыта. Приблизительно на месте юго-восточной части замка я видел лишь строившийся (и недостроенный) в советское время Дом Советов. Он стоял в запустении, с выбитыми окнами. Теперь же я могу увидеть то, чего в нашем времени уже нет. Я сказал об этом графу Федору, он кивнул мне и задумался. А мы начали заселяться в отведенные нам покои в западном флигеле дворца. Там располагался Зал московитов и замковая церковь. Неподалеку – об этом, подкручивая усы, сообщил нам генерал Блюхер – располагался знаменитый кабак «Blutgericht»68. Рассказывая о винах, которые подавали в этом кабачке, Блюхер поднимал вверх глаза, изображая неземное блаженство. – Господа, я уверен, что мы не раз посетим его. Тем более что замок будут охранять мои парни, и к нашему приходу посторонних лиц в кабачке не будет, – пообещал генерал. Я внимательно изучил план замка, который передал мне Блюхер, прикидывая, как лучше организовать охрану нашего посольства. Конечно, прусские солдаты генерала – это хорошо. Но плохо то, что в тот же «Блютгерихт» будут шляться посторонние люди. Ведь, чтобы посетить его, посетителям нужно было попасть во двор замка, а оттуда войти в небольшой незаметный подвальный вход в кабачок. А со двора легко было пробраться в помещения, занимаемые нашим посольством. Я сказал об этом генералу, тот поморщился, но потом заявил, что на время переговоров можно будет полностью закрыть доступ посторонним в замок. – Король дал мне большие полномочия, и, если надо, я ими воспользуюсь, – решительно произнес Блюхер. – К тому же, как мне кажется, – хитро улыбнулся генерал, – виноторговцы не будут на нас в обиде. Мы отдадим должное их запасам. Мы с графом переглянулись. Беспробудного гусарского пьянства допустить было нельзя. Скорее, наоборот, следовало на время ввести «сухой закон». Что же касается недовольства владельцев «Блютгерихта», то мне на него было наплевать. Важно было обеспечить безопасность, как нашу, так и французов. По произошедшему в Митаве стало ясно, что британцы не оставят нас в покое. Пришедший в себя мсье Маршан рассказал мне много интересного. Я доложил об его откровениях в Петербург и со дня на день жду оттуда группу поддержки во главе с майором Никитиным. Кроме того, мне надо будет завтра встретиться с нашим «засланным казачком» Керриганом. Связным же будет некий герр Мюллер – интересно, не предок ли он «папы Мюллера», заведовавшего при Гитлере гестапо. Хотя тот был родом из Баварии. А этот откуда?69 Ладно, шут с ним, с этим Мюллером. Пойду, проинструктирую наших людей относительно соблюдения личной безопасности. Завтра – встреча с Керриганом, а послезавтра в Кёнигсберг должны прибыть французы. Тогда и начнется пресловутая «Большая игра». 23 мая (4 июня) 1801 года. Кёнигсберг, Пруссия. Жюль Маршан. Куафер и тайный агент секретной службы Бонапарта Я жив! Как приятно это осознавать. После того, как свинья Дюваль пропорол мне брюхо ножом, я уже не рассчитывал, что выживу. Но спасибо этим странным русским – я выжил и уже могу вставать с постели. Удивительно, но это так! Не менее удивительно и то, что вылечил меня русский офицер, который, как мне кажется, с не меньшим искусством умеет отправлять людей на тот свет. Зовут его Аланом, но он явно не бретонец70. Алан больше похож на уроженца Гаскони или на испанца. У него черные волосы и карие глаза. Но он, похоже, не знает испанского языка или просто хорошо скрывает то, что его знает. Во всяком случае, когда я спросил его о чем-то на кастильском наречии, Алан лишь пожал плечами. Моих спасителей очень интересовала личность того, кто меня ранил. Они попросили нарисовать портрет Дюваля, что я с большим удовольствием сделал. Если судить по сделанному мною рисунку, этот чертов иезуит выглядел, как дьявол во плоти. Похоже, что я немного перестарался и выплеснул на лист бумаги всю мою ненависть к этому мерзавцу. Но портрет все же оказался схожим с оригиналом, и, по моему мнению, Дюваля по нему можно будет довольно просто узнать. Я уже имел возможность убедиться, что мои новые знакомые – люди слова, и если они пообещали что-либо, то непременно сделают. Потом у меня была долгая беседа с генералом Михайловым. Он не владел французским и немецким языками, но довольно сносно мог говорить по-английски. Я же за время моей жизни в России научился русскому языку. Так что мы неплохо понимали друг друга. Мне пришлось рассказать генералу все, что я знаю о Дювале. О своей же службе у полковника Савари, с которым мне довелось вместе повоевать в Италии, я, естественно, ничего не рассказал. Но русский, похоже, знал многое, и для него не было секретом ни кто я на самом деле, ни на кого я работаю. – Видите ли, мсье Маршан, – сказал генерал Михайлов, – в данный момент мы с вами союзники и делаем одно дело. Мы оба желаем помочь России и Франции заключить союз против Англии. Наши враги – это и ваши враги. Понимаю, что вы, мсье Маршан, чтобы узнать как можно больше о своих союзниках, которые совсем недавно были вашими врагами, вынуждены негласно собирать о нас сведения. Ничего плохого я в этом не вижу. Так уж принято в этом мире – чтобы лучше доверять друг другу, надо знать как можно больше о тех, с кем придется вместе идти в бой. Я вынужден был согласиться с генералом. Действительно, я не желал русским ничего плохого. А то, что нам с ними пришлось уже повоевать – так кто в Европе не воевал друг с другом. Государства, как и люди, то ссорятся, то мирятся. Такова политика, и от нее никуда не деться. – Мсье Маршан, – генерал Михайлов неожиданно подмигнул мне, – я не хочу вытягивать из вас тайны вашей службы. Нам и своих некуда девать. Но было бы неплохо, если бы вы информировали нас о том, что было бы интересно и нам. Мы же, в свою очередь, готовы делиться с вами своей информацией. Для того, чтобы вы окончательно убедились, что наши слова не расходятся с делом, мы обещаем вам, что как только вы почувствуете себя полностью здоровым, отправить вас к генералу Дюроку, чтобы вы рассказали ему о нашем сегодняшнем разговоре. Заодно вы можете продемонстрировать ему те рисунки, которые вы украдкой сделали, запечатлев на них моих подчиненных. Мне стало вдруг стыдно. Значит, русские нашли мои наброски, на которых я, как мог, изобразил вооружение «пятнистых» и их экипировку. И, похоже, генерал не сердится за это на меня. Я напрямую спросил об этом русского, и тот в знак согласия мне кивнул. – Передайте также генералу Дюроку, что нам стало известно о подготовке покушения на него и некоторых членов его миссии. А о подробностях мы предпочли бы рассказать ему при встрече с глазу на глаз. Мне нечего было возразить генералу Михайлову. И я пообещал ему, что как только моя рана позволит мне более или менее свободно передвигаться, я встречусь с Дюроком и еще одним человеком, имя которого русскому генералу мне называть не хотелось. – Ну, вот и отлично, – улыбнулся мне мсье Михайлов. – Только хочу вам сказать, что капитан Бутаев, который вам известен как Алан, просил передать, что было бы очень полезно для вас, чтобы вы хотя бы полчаса в день прогуливались во дворе замка. Это очень полезно для вашего здоровья. Но при ходьбе старайтесь не делать резких движений. И еще. Генерал Блюхер, которому прусское правительство поручило обеспечить охрану русской и французской миссии, перекрыл все входы в Королевский замок. Пруссаки – исправные служаки, но наши враги не оставят попыток сделать нам какую-нибудь каверзу. Не исключено, что и ваш старый враг мсье Дюваль не попробует доделать то, что ему не удалось сделать в Митаве. Поэтому мы приставим к вам негласную охрану, которая помешает нашим и вашим врагам напасть на вас. Поверьте, мы вполне доверяем вам, и прошу не считать присутствие моих людей знаком недоверия к вам. Мне пришлось согласиться с генералом Михайловым. Я только попросил у него дать мне небольшой пистолет, исключительно для самообороны. Конечно, русские хорошие бойцы, но, как у нас говорят: «Aide – toi, le ciel t‘aidera»71. 24 мая (5 июня) 1801 года. Кёнигсберг, Пруссия. Джулиан Керриган, он же Джон О’Нил В «Alte Sonne» я приплелся из «Zur Ordensburg» в два часа пополудни. Пивная была практически пуста, разве что в углу сидели двое пьяниц – впрочем, они там находились достаточно часто. И такой же завсегдатай, разве что выглядевший чуть поприличнее, сидел за стойкой. Я с ним был немного знаком – не раз приходилось рядом с ним сидеть, и он иногда угощал меня выпивкой, хотя чаще пил за мой счет. Звали его Роберт Мюллер, происходил он, по его собственным словам, из Алленштайна72, а в Кёнигсберге осел после того, как ему пришлось покинуть службу в армии. Почему, он не рассказывал. Увидев меня, Роберт призывно похлопал ладонью по табурету рядом с собой. Мне в общем-то было все равно – Вильсон мне поручил шастать по пивным и слушать разговоры, а от моих русских друзей я никакой весточки так и не получил. Не успел я сесть, как Мюллер обратился к прислуге: – Эй, парень, принеси мне и Хансу – так он называл меня – еще по кружечке. Ханс, я угощаю сегодня, мне отец наконец-то пусть самую малость, но прислал денег. И шнапсу – здесь, в Кёнигсберге, его гнать не умеют, то ли дело у нас в Алленштайне! После первой кружки последовала вторая – оплаченная, понятно, уже мной. А когда я собрался подозвать разносчицу пива, Роберт неожиданно помотал головой: – Не помню, говорил ли я тебе, что у меня дома есть превосходный шнапс? Пойдем, я тебя угощу. Такое со мной случилось впервые – собратья по выпивке могли угостить тебя в пивной, но домой к себе не звал никто. Не то чтобы мне очень хотелось шнапсу, но я поблагодарил его, и мы, чертыхаясь и спотыкаясь, побрели к нему домой. Точнее, спотыкался скорее Роберт, я же лишь изображал из себя вусмерть пьяного. Жил он в небольшом домике на окраине старого города. Снаружи он производил удручающее впечатление, но, когда мы прошли через захламленную прихожую и далее в гостиную, все резко изменилось – стало чисто, аккуратно и обставлено пусть без роскоши, но с несомненным вкусом. Да и походка Мюллера стала намного более уверенной. А еще за столом сидел мой старый знакомый по Питеру, Игорь Михайлов. Увидев меня, он улыбнулся и произнес по-английски: – Садись! Рад тебя видеть. Кофе будешь? Я кивнул. Мюллер этого языка, похоже, не знал, но переспросил: – Kaffee? Für beide? Jawohl, kommt gleich!73 И удалился на кухню, не забыв аккуратно прикрыть за собой дверь. А Михайлов начал меня расспрашивать про ситуацию в городе, и вообще обо всем, что мне известно про замыслы англичан. Услышав фамилию Вильсона, он покачал головой: – Да уж, это не самая приятная личность. Но, вне всякого сомнения, он не дурак уж никак. Достойный противник. Тем временем Мюллер принес кофе, а также две маленькие рюмки шнапса, добавив: – Пей, не вороти нос. Нужно, чтобы от тебя после пивной пахло соответственно. Кстати, шнапс и правда неплохой. После чего удалился, оставив нас вдвоем с русским. – Ну, за встречу! – сказал Игорь, и мы выпили. – А теперь давай дальше излагай все про твоих лимонников. Когда я закончил свой рассказ (или доклад?), он какое-то время размышлял, а потом начал задавать вопросы про Кёнигсберг. На какое-то время он погрузился в размышления, после чего тряхнул головой и произнес: