Протянув к нему руки, она обняла его и втащила в прихожую. – Маргарет! – произнес он, обнимая ее за плечи. Они поцеловали друг друга. Даже в темноте он пытался рассмотреть ее лицо и найти в нем ответ на свой еще не высказанный вопрос. – Как мама? Она жива? – Да, она жива, милый брат! Она очень больна, но еще жива! – Слава Богу! – Папа в абсолютной прострации от горя. – Вы ожидали меня? – Нет. Мы не получили от тебя письма. – Значит, я опередил его. Но мама знала, что я приеду? – Мы все знали, что ты приедешь. Подожди немного! Заходи в эту комнату. Дай руку. Что тут у тебя? Дорожный саквояж? Диксон закрыла ставни, поэтому так темно. Мы в папином кабинете. Сейчас я подведу тебя к креслу. Отдохни несколько минут. Я поднимусь наверх и расскажу ему о твоем приезде. Маргарет нащупала свечу и спички. Когда слабый свет рассеял темноту, она почувствовала внезапную робость. Лицо брата удивило ее сильным загаром. Его красивые, слегка удлиненные голубые глаза сначала украдкой рассматривали ее. Затем они весело заискрились от осознания того, что сестра тоже изучает его. И хотя взгляды Маргарет и Фредерика выражали обоюдную симпатию, оба сохраняли молчание. В сердце девушки вернулись прежние чувства. Она снова любила брата – и как друга, и как близкого родственника. Взбежав вверх по лестнице, Маргарет с облегченной душой вошла в гостиную. На самом деле печаль осталась прежней. Однако в присутствии брата, который разделял ее горе, эта горечь казалась менее угнетающей. Даже подавленность отца не обескуражила ее. Раскинув руки, он беспомощно полулежал на столе. Но Маргарет теперь обладала чарами, способными вывести его из депрессивного состояния. Хотя, наверное, она использовала их слишком настойчиво. – Папа, – сказала она, обвив руками его шею. Она нежно, но настойчиво приподняла его тяжелую голову и посмотрела ему в глаза, пытаясь зарядить их своей силой. – Догадайтесь, кто приехал! Отец взглянул на нее, и она почувствовала, как в своей туманной печали он отбросил верную догадку, посчитав ее диким плодом воображения. Мистер Хейл снова склонился вперед, спрятал лицо в ладонях и опустил голову на стол. Она с трудом разобрала его шепот: – Не знаю, о ком ты говоришь. Это не Фредерик. Только не он. Я не вынесу этого. Не тревожь меня. Я слишком ослаб. И его мать умирает! Он начал плакать и скулить, как ребенок. Маргарет не ожидала такой реакции. Ей стало тошно от разочарования. Какое-то время она хранила молчание. Затем заговорила снова, по-другому – не так радостно, но по-прежнему нежно и деликатно. – Папа, это Фредерик! Вы только подумайте, как мама обрадуется! И ради нее мы должны выглядеть веселыми и счастливыми! Мы должны показать нашу радость бедному Фредерику. Отец не изменил своей позы, но, похоже, прислушался к ее словам. – Где он? – спросил мистер Хейл, не поднимая головы. – В вашем кабинете. Я зажгла свечу и побежала к вам. Он там один и, наверное, гадает, почему его оставили… – Я пойду к нему, – произнес отец. Он встал и взял дочь за руку, полагаясь на ее руководство. Маргарет отвела его к двери кабинета, но не стала входить в комнату. Она была слишком взволнована и чувствовала, что не выдержит этой встречи. Девушка взбежала вверх по ступеням и тихо заплакала, впервые за несколько дней позволив себе избавиться от ужасного напряжения. К ним приехал Фредерик! Ее драгоценный брат был снова с ними! Она едва могла поверить в это. Перестав плакать, Маргарет открыла дверь своей спальни. Ее встревожила тишина. Не услышав голосов, звучавших снизу, она испугалась, что видит сон. Страх заставил ее спуститься по лестнице и прильнуть ухом к двери кабинета. Оттуда доносились голоса отца и брата. Этого было достаточно. Она прошла в кухню, пошевелила дрова в очаге, зажгла свечи в доме и приготовила ужин. Как хорошо, что ее мать спала. Маргарет знала об этом по слабому свету свечи, который пробивался через замочную скважину двери родительской спальни. Фредерик мог освежиться и отдохнуть. «Пусть возбуждение брата от встречи с отцом немного уляжется, – подумала она, – прежде чем мама узнает о его приезде». Когда ужин был готов, Маргарет открыла дверь кабинета и вошла, словно служанка, с тяжелым подносом на вытянутых руках. Она с радостью прислуживала бы Фредерику. Но он, увидев сестру, тут же вскочил с кресла и освободил ее от ноши. Это было продолжение того вновь пришедшего облегчения, которое принес его приезд. Брат и сестра вместе накрыли стол. Их руки часто соприкасались, они общались взглядами, столь понятными для людей одной крови. Огонь в камине погас. Маргарет начала разжигать его снова, стараясь не шуметь, чтобы не потревожить покой миссис Хейл. – Диксон говорит, что для разведения огня в камине требуется дар и что никакое обучение тут не поможет. – Poeta nascitur, non fit, – прошептал мистер Хейл. – «Поэтами не рождаются, ими становятся». Маргарет была рада услышать эту цитату в его исполнении, как бы слабо ни звучал его голос. – Старая добрая Диксон! – произнес Фредерик. – Как мы расцелуем друг друга! Раньше она всегда целовала меня, а потом смотрела мне в лицо, будто хотела убедиться, что я тот самый «мастер Фред». Затем она снова начинала обнимать и целовать меня! Маргарет! Что ты за «трубочист»! Когда к твоему телу пришили такие неуклюжие и бесполезные руки? Беги и вымой их! Лучше намажь масло на хлеб, а с камином я сам управлюсь. Разжигание каминов – это одна из моих врожденных способностей. Маргарет вновь ушла на кухню, потом вернулась и начала ходить взад и вперед по комнате с радостным беспокойством, которое не позволяло ей сидеть на одном месте. Она с огромным наслаждением выполняла любую просьбу брата. Они с Фредериком понимали друг друга с полуслова. В доме скорби появился источник нежной радости. Но ситуация усугублялась тем, что в глубине сердец они понимали, какая непоправимая трагедия ожидала их в ближайшие дни. Посреди беседы они услышали скрип ступеней на лестнице. До этого момента мистер Хейл, вяло развалившийся в кресле, с полусонной улыбкой наблюдал за детьми, как будто они являлись исполнителями некой доброй нереалистичной, но счастливой пьесы, которую было приятно смотреть и в которой он не принимал участия. Заслышав шаги, он вскочил с кресла и с внезапным беспокойством направился к двери, желая защитить Фредерика от любого постороннего человека, проникшего в их дом. По телу Маргарет пробежал озноб, напомнив ей о новом страхе, появившемся в их жизни. Она сжала руку брата и нахмурила брови, отгоняя тревожные мысли. Это были шаги их верной служанки, которая спустилась вниз и пошла на кухню. – Я пойду и расскажу Диксон, что ты приехал, – сказала Маргарет. – А затем посмотрю, не проснулась ли мама. Миссис Хейл проснулась. Какое-то время больная женщина говорила бессвязно, но затем, когда ее напоили чаем, она немного оживилась, хотя и не проявила желания к общению. Семейный совет постановил, что лучше пока не говорить ей о приезде сына. Кроме того, визит доктора Дональдсона, назначенный на этот вечер, мог еще больше взволновать миссис Хейл. Доктор уже был в гостиной, ожидая приглашения к миссис Хейл, и мог быть вызван в любой момент. Хозяин дома расспрашивал его, как подготовить супругу к долгожданной встрече с сыном. Маргарет не могла сидеть спокойно. Она с большой охотой помогала Диксон во всех ее приготовлениях по «обустройству мастера Фредерика». Казалось, что она забыла об усталости. Каждый взгляд на дверь кабинета, где брат беседовал с отцом, – она даже не хотела знать, о чем именно, – увеличивал запас ее сил. Маргарет знала, что у нее еще будет время для разговоров с ним, и поэтому находилась в приятном предвкушении предстоящей беседы с Фредериком. Маргарет оценила внешность Фредерика и осталась довольной увиденным. Ее брат имел утонченные черты лица, утратившие нежность из-за смуглости кожи и весьма решительного вида. Иногда его глаза и очертания рта внезапно менялись, что создавало впечатление подавленности, вызывая у нее дрожь. Но такие перемены были редкими и быстротечными. Они не говорили об упрямстве или мстительности. Скорее, в них проявлялась свирепость, которую он перенял от представителей диких южных стран, – их ярость, обрамленную очаровательной детской мягкостью, в чьей красоте расплавляется лед любого женского сердца. Поначалу Маргарет опасалась жестокости столь сильной импульсивной натуры – пусть даже и случайно вызванной. Но в нем не было и намека на насилие, которое могло бы вызвать ее недоверие и заставить отвернуться от вновь обретенного брата. Наоборот, их взаимоотношения с самого начала привлекали ее своей душевной теплотой и легкостью. Осознав неописуемое облегчение, которое она испытывала в присутствии брата, Маргарет поняла, какой огромный груз ответственности был возложен на ее плечи. Брат знал все достоинства и слабости родителей. Он всегда вел себя с ними с беспечной свободой, хотя и старался не ранить их чувства. Казалось, что Фредерик инстинктивно угадывал моменты, когда его природная живость манер не раздражала отца и облегчала страдания матери. Он чувствовал, когда веселье и шутки были не ко времени, и тогда в игру вступали его наблюдательность и терпеливая преданность. Он становился превосходным братом милосердия. Кроме прочего, Маргарет восхищалась им почти до слез, когда он вспоминал их детские дни в Нью-Форесте. Брат помнил о ней и о Хелстоне. Он не забывал ее, скитаясь по морям среди дальних чужеземных стран. Она могла говорить с ним о детстве, не опасаясь утомить его своими воспоминаниями. До этого дня она скучала по Фредерику и боялась, что восемь лет разлуки сильно изменят их. Сколько в ней осталось от той Маргарет? Как поменялись ее вкусы и мнения? Но ведь она жила в уюте и безопасности. А что же говорить о влиянии на брата его морской карьеры и последующего существования, о котором она почти ничего не знала? В какого человека превратился тот высокий юноша в мичманской форме, на которого она когда-то смотрела с благоговейным восхищением? Такое долгое расставание почти сравняло их по возрасту, как и во многом другом. И то, что рядом находился родной человек, близкий ей по духу, помогало Маргарет в это печальное время. Другой помощи, кроме понимания и сочувствия брата, она не имела. Несколько часов сна позволили матери собраться с силами, и теперь она могла увидеть сына. Полдня она сидела, держа его за руку, ни на минуту не желая расставаться с ним. Даже во время дневного сна она продолжала сжимать его ладонь. Чтобы не тревожить ее покой, Маргарет приходилось кормить брата с ложки, как ребенка. Когда миссис Хейл проснулась, она застала их за этим занятием. С трудом повернув голову на подушке, она все тут же поняла и печально улыбнулась детям. – Я так эгоистична, – прошептала она. – Но это не продлится долго. Фредерик склонился и поцеловал руку матери, пленившую его ладонь. Днем доктор Дональдсон напомнил Маргарет, что это состояние безмятежности могло продлиться только пару дней или, возможно, несколько часов. После того как он удалился, девушка пришла к Фредерику, который во время визита доброго доктора тихо сидел в малой гостиной на первом этаже. Эта комната прежде являлась спальней Диксон. Теперь она стала его временным пристанищем. Маргарет передала ему слова мистера Дональдсона. – Я не верю ему, – заявил брат. – Она действительно очень больна… возможно, опасно больна… но я не могу согласиться с таким мнением. Мать в ясном сознании… Она не может быть такой на грани смерти. Маргарет, нам нужно получить другую консультацию. Давай пригласим какого-нибудь лондонского доктора. Ты не думала о подобной возможности? – Да, и не раз, – ответила она. – Но это ничего не изменит. Понимаешь, у нас не так много денег, чтобы приглашать из Лондона одного из известных хирургов. Тем более я уверена, что доктор Дональдсон будет вторым после лучшего из них, если таковой вообще найдется. Фредерик начал расхаживать по комнате. – У меня имеется кредит в Кадисе, – сказал он. – Но я не могу использовать его здесь, потому что мне пришлось изменить фамилию. Ах, зачем только отец уехал из Хелстона? Это была серьезная ошибка. – Не считай его решение ошибкой, – мрачно ответила Маргарет. – И, прежде всего, не говори отцу того, что ты сейчас сказал. В последнее время он терзается мыслью, что мама была бы здорова, если бы мы остались в Хелстоне. Ты просто не знаешь, как он изводит себя подобными размышлениями. Фредерик прохаживался по маленькой комнате, словно был на юте корабля. Наконец он остановился перед сестрой и взглянул на ее опечаленное лицо. – Моя маленькая Маргарет! – сказал он, погладив ее по плечу. – Давай надеяться на лучшее. Бедняжка, что это такое? Ты снова плачешь? Поверила словам какого-то доктора? А я буду верить, что наша мама поправится. Несмотря на тысячи докторов! Держись, Маргарет. Не поддавайся унынию. Маргарет хотела что-то сказать, но закашлялась. – Я постараюсь соответствовать тебе в надежде и вере, – тихо произнесла она после непродолжительной паузы. – О, Фредерик! Мама проявляла ко мне такую любовь. Я тоже начала понимать ее с полуслова. И вот теперь смерть хочет разлучить нас. – Перестань! Перестань, сестра! Давай поднимемся наверх и сделаем что-нибудь для нее. Не будем тратить драгоценное время впустую. Грустные мысли часто печалили меня, дорогая. Но поступки всегда придавали мне новых сил. Мой девиз является пародией на поговорку: «Честно зарабатывай деньги, сын мой, но если не будет получаться, то добывай их откуда только возможно». Поэтому я даю тебе совет: «Поступай, сестра моя, по правилам и чинно, но если не можешь, то делай хотя бы что-нибудь». – Не нанося вреда остальным, – улыбаясь сквозь слезы, добавила Маргарет. – Естественно. И не терзаясь потом угрызениями совести. Если тебя печалят твои плохие поступки, исправь их каким-то хорошим делом. Так мы поступали в школе у грифельной доски. Когда наши расчеты выдавали неверный результат, мы его стирали с доски и исправляли вычисления. Ты же не смачивала губку своими слезами, верно? Исключив из действий слезы и сэкономив время, ты быстро получала нужный результат. Сначала Маргарет нашла теорию брата немного грубоватой, но затем увидела, что ее практическое применение приносило много пользы. После трудного ночного дежурства у постели матери (на котором он сам настоял) Фредерик на следующее утро сделал для Диксон небольшую подставку для ног, – приглядывая целыми днями за больной хозяйкой, та уставала от долгого сидения на стуле. Во время завтрака он развлекал мистера Хейла захватывающими рассказами о своих приключениях в Мексике и Южной Америке. Отчаявшаяся Маргарет уже отказалась от попыток вывести отца из подавленного состояния (которое начало влиять и на ее самочувствие). Но Фред, верный своей незамысловатой теории, делал за столом все, что мог, и разговор был единственным возможным действием, кроме обычного приема пищи. Поздним вечером того же дня подтвердились опасения, высказанные доктором Дональдсоном. У миссис Хейл начались конвульсии, а когда они закончились, она впала в беспамятство. Муж встал на колени и навалился грудью на постель, содрогаясь всем телом в рыданиях. Сын нежно приподнял мать и усадил ее в удобную позу. Дочь обтирала лицо умиравшей влажным полотенцем. Но та не узнавала ни супруга, ни детей. И было понятно, что она узнает их только при встрече на Небесах. Перед наступлением утра все закончилось. Маргарет, забыв об отчаянии и общем упадке сил, превратилась в ангела утешения для отца и брата. Фредерик был сломлен горем, и все его теории стали бесполезными. Он закрылся в своей маленькой комнате и принялся так громко стенать, что Маргарет и Диксон пришлось спуститься вниз и попросить его вести себя потише. Перегородки в доме были тонкими. Соседи могли удивиться, услышав его страстные рыдания, столь не похожие на тихие и трепетные муки приученных к горю людей, которые не смели бунтовать против безжалостной судьбы, зная, кем она определяется. Маргарет сидела вместе с отцом у постели умершей матери. Если бы он плакал, она бы успокоилась. Но мистер Хейл сидел очень тихо. Время от времени он касался покрывала, нежно гладил волосы усопшей жены и издавал мягкие нечленораздельные звуки, напоминавшие урчание зверя, ласкавшего своего детеныша. Казалось, он даже не замечал присутствия дочери. Она пару раз подходила и целовала его в щеку. Мистер Хейл подчинялся этому, затем мягко отталкивал Маргарет, как будто ее забота отвлекала его от общения с мертвой супругой. Однажды, услышав горестные крики Фредерика, он вздрогнул и печально покачал головой. – Бедный мальчик! – прошептал мистер Хейл. – Какой это для него удар! Сердце Маргарет разрывалось от горя. Переживая за отца, она не могла дать волю своим чувствам. Ночь подходила к концу, и начинался день, когда внезапно тишину, царившую в комнате, нарушил голос Маргарет – настолько ясный и звучный, что напугал ее саму: – Да не смущается сердце ваше, – сказала она, после чего процитировала всю эту библейскую главу, исполненную невыразимого утешения. Глава 31 Должно ли быть забыто старое знакомство? Покажи не эту манеру и не эти черты, А хитрость змея и падение грешника. Джордж Крэбб. Жизнь Блэнли