– Ладно, – согласился Косонен и похлопал по еловым веткам рядом с собой: – Садись. Давай начнем сначала. Я сварю кофе. Мария села, касаясь его голым плечом. Она была странно теплой, даже теплее огня. – Файерволл не пустит нас в город, – сказала она. – Среди нас нет никого, кто сошел бы за человека. Больше нет. Ходят разговоры о создании такого, но спорить будут еще сто лет. В небесах любят спорить. Косонен усмехнулся: – Держу пари, ты отлично туда вписалась. – Он посмотрел, появилась ли морщинка. – Значит, тебе нужен мальчик на побегушках. – Нам нужна помощь. Косонен посмотрел на огонь. Пламя угасало, облизывая почерневшее дерево. Угли каждый раз приобретали новый цвет. Или он просто всегда забывал предыдущие. Он коснулся руки Марии. На ощупь она походила на мыльный пузырь. Она не убрала руку. – Хорошо, – сказал он. – Но имей в виду, что это не просто ради старой дружбы. – Все, что угодно. – Я дешево стою. Мне просто нужны слова. Солнце сверкало на кантоханки: снеге с мерзлой поверхностью, достаточно крепком, чтобы выдержать человека на лыжах и медведя. Косонен тяжело дышал. Угнаться за Отсо было непросто, даже вниз по склону. Но в такую погоду кататься на лыжах было невероятно приятно: скользить по голубым теням деревьев почти без сопротивления и слышать, как шипит снег. «Я слишком долго сидел на месте, – подумал он. – Надо было отправиться куда-то просто так, а не ждать, что кто-то попросит». Во второй половине дня, когда солнце уже садилось, они добрались до железной дороги, длинной просеки с двумя металлическими рельсами. Косонен снял лыжи и воткнул их в снег. – Плохо, что ты не можешь пойти со мной, – сказал он Отсо, – но город тебя не пустит. – Отсо не городской медведь, – сказал медведь. – Отсо ждет Косонена. Косонен получает небесного жука, возвращается. Мы пьем. Косонен неуклюже почесал плотный мех на шее. Медведь ткнул Косонена в живот носом, да так сильно, что чуть не уронил. Фыркнул, развернулся и побрел в лес. Косонен смотрел, пока он не исчез среди заснеженных деревьев. Ему пришлось трижды совать пальцы в горло, чтобы вышло наносемя, которое дала Мария. От рвоты во рту остался горький вкус. Проглотить семя было единственным способом защитить эту хрупкую вещь от чумы. Он вытер о снег прозрачную штучку размером с грецкий орех, скользкую и теплую. Семя напоминало игрушки, которые продавались в торговых автоматах в супермаркетах в его детстве: пластиковые шарики с секретным содержимым. Он аккуратно положил наносемя на рельсы, вытер остатки рвоты с губ и прополоскал рот. Внимательно посмотрел на шарик. Мария знала, что он никогда не читал инструкций, поэтому не дала ему ни одной. – Сделай мне поезд, – сказал он. Ничего не случилось. «Может быть, оно читает мои мысли», – подумал он и представил старый пыхтящий паровоз. Тоже ничего, только отражение темнеющего неба на чистой поверхности семени. Она всегда была очень изощренной. Она не могла сделать подарок, не продумав о его значении много дней. Пока он стоял на месте, весенний холод проникал под куртку из волчьей шкуры, так что он прыгал вверх и вниз, потирая руки. Вместе с движением пришла идея. Он нахмурился, глядя на наносемя, и вынул блокнот из кармана. Может быть, пришло время попробовать другой подарок Марии – ну или аванс, тут с какой стороны посмотреть. Он едва успел написать первые строчки, и слова заметались у него в голове, как просыпающиеся животные. Он закрыл блокнот, прочистил горло и заговорил: эти рельсы истерлись под колесами, что записали имя каждого пассажира сталью и милями, – сказал он. хорошо, что года едят нашу плоть, делая нас тонкими и легкими, чтобы рельсам хватало прочности нести нас в город в поезде из стекла и слов. «Ну и дрянь», – подумал он, но это не имело значения. Радость слов текла по жилам, как водка. Жаль, что ничего не получилось… Семя расплылось. Потом взорвалось, превратившись в раскаленный добела шар. Выделившееся тепло омыло лицо Косонена. Светящиеся щупальца извивались в воздухе, высасывая углерод и металл из рельсов и деревьев. Они танцевали, как электрические дуги сварщика, рисуя в воздухе линии и плоскости. И вдруг поезд оказался перед ним. Он был прозрачным, с тонкими, как бумага, стенками и изящными колесиками, словно был выдут из стекла. Набросок мультяшного паровоза с одним вагоном и похожими на паутину сиденьями – ровно так, как он и вообразил. Он забрался внутрь, ожидая, что хрупкая конструкция качнется под его весом, но поезд стоял прочно, как скала. Наносемя невинно лежало на полу, как будто ничего не случилось. Он осторожно поднял его, вынес наружу и зарыл в снег, пометив место палками и лыжами. Затем взял свой рюкзак, снова сел в поезд и устроился на одном из паутинных сидений. Поезд без команды плавно тронулся с места. Косонену казалось, будто рельсы внизу шепчутся, но он не мог разобрать слова. Он смотрел, как темнеющий лес скользит мимо. От дневного пути болели ноги. Память о снеге под лыжами растаяла вместе с движением поезда, и вскоре Косонен уснул. Когда он проснулся, было темно. На горизонте горел янтарный свет файерволла, похожего на грозовую тучу. Поезд ускорялся. Темный лес снаружи казался размытым, а шепот рельсов превратился в тихую отрывистую песню. Косонен напряженно сглотнул – поезд грозил преодолеть оставшееся расстояние за минуты. Файерволл превратился в туманный купол, светящийся изнутри желтоватым светом. Под ним расплывался силуэт города. Здания словно бы двигались, как великанские марионетки. Перед поездом возникла пылающая завеса: непроницаемая стена сумерек и янтарного света пересекла рельсы. Косонен вцепился в хрупкое сиденье, так что костяшки пальцев побелели. – Тормози! – орал он, но поезд не слышал. Он врезался прямо в файерволл с чудовищной силой. Вспыхнул свет, и Косонена подняло с места. Он как будто тонул, только не в воде, а в бесконечном море янтарного света. Кроме света, здесь была только пустота. Кожа покрылась мурашками. Он не сразу понял, что не дышит. И тут заговорил строгий голос. «Это место не для людей, – сказал он. – Закрыто. Запрещено. Возвращайся». – У меня есть задание, – возразил Косонен. Его голос не превращался в эхо, – от твоих создателей. Они приказали тебе впустить меня. Он закрыл глаза, и третий подарок Марии поплыл перед ним. Не слова, а число. Он всегда плохо запоминал всякие мелочи, прикосновение Марии было словно кислотные чернила, выжигающие символы прямо на мозге. Он читал бесконечный ряд цифр, одну за другой. «Можешь войти, – сказал файерволл, – но уйдет отсюда только человек». Поезд и скорость вернулись, резкие и реальные, как порез бумагой. Сумеречное зарево файерволла никуда не делось, но теперь вместо леса по обе стороны рельс высились темные дома с пустыми окнами. Руки у Косонена горели. Они стали совершенно чистыми, как и его одежда: все до последнего пятнышки грязи исчезли. Кожа была нежной и красной, как после сауны. Поезд наконец замедлил ход и остановился в темной пасти вокзала. Косонен был в городе. Город походил на лес из металла и бетона, которые дышали и гудели. Пахло озоном. Фасады зданий на привокзальной площади выглядели почти так же, как в его памяти, только немножечко не так. Краем глаза он замечал, как они двигались, как ворочались во сне, будто звери с каменной кожей. Не было никаких признаков жизни, если не считать стайки голубей, снующих туда-сюда по лестнице. У них были сапфировые глаза. Остановился автобус, полный безликих людей. Они походили на манекены для краш-тестов и сидели странно неподвижно. Косонен решил не садиться в автобус и пошел через площадь к главной торговой улице: надо было искать искру. Мария сказала, что она светится. Что ее нельзя пропустить. На парковке лежал на боку искалеченный аварией автомобиль – капот смят, как банка из-под пива, все покрыто белым голубиным пометом. Но когда Косонен проходил мимо, двигатель взревел, и капот распахнулся. Щупальца с шипением рванулись наружу и потянулись к нему. Ему удалось немного разогнаться, прежде чем монстромашина встала на все четыре колеса. С другой стороны на площадь выходили узкие улочки, куда машина бы не пролезла. Он бежал, чувствуя холодную тяжесть в животе. Ноги дрожали, арбалет больно колотился о спину, и он попытался поднять его повыше. Тварь легко обогнала его и развернулась. Поперла прямо на Косонена. Щупальца торчали из светящейся пасти двигателя веером змей. Косонен повозился с арбалетным болтом и выстрелил. Арбалет вздрогнул, но болт отскочил от лобового стекла. Кажется, он немного запутал монстра, и Косонен сумел отпрыгнуть в сторону. Он бросился вниз, больно ударился о тротуар и откатился. – Да помогите же! Perkele! – выругался он с бессильной злобой и встал, тяжело дыша. Тварь медленно отползала назад, рыча двигателем. Он почувствовал запах горящей резины, смешанной с озоном. «Может быть, я справлюсь», – подумал он, чувствуя себя безумным. Раскинул руки, отказываясь бежать. Одно последнее стихотворение… Что-то приземлилось перед тварью, трепеща крыльями. Голубь. Косонен и автомобильный монстр уставились на него. Он заворковал и взорвался. Взрыв разорвал барабанные перепонки, и белый огненный шар на мгновение сделал мир черным. Косонен снова лежал на земле, в ушах звенело, рюкзак больно впивался в спину. Обломки автомобильного монстра, искореженные до неузнаваемости, горели метрах в десяти от него.