— Еще в постели. Надо же, а я и не знал, что он болен. Вот до какой степени я забросил свою врачебную практику. — Опять спина? Том кивнул. — Ничего, отлежится пару дней, и все пройдет. Я почувствовал угрызения совести. Старик Джордж с внуком — пациенты Генри, однако обходы на дому вменены в обязанность мне. К тому же пожилой садовник до такой степени отождествлялся с Манхэмом, что я просто обязан был заметить его отсутствие. Скольких уже людей я подвел за последнее время? Причем это еще не конец: сегодняшним утром Генри опять придется вести прием без меня. Однако страх за судьбу Дженни перевесил все прочие доводы. Потребность что-то сделать — хоть что-нибудь! — начала закипать в душе на фоне напыщенного голоса Скарсдейла, доносящегося из церкви. От нетерпения кружилась голова. Свет казался слишком ярким, воздух до одури насыщен запахами… Что-то подсознательное не давало мне покоя, но что именно, я так и не понял, потому что услышал, как Скарсдейл повесил трубку. Секунду спустя он вышел из церковного офиса такой довольный, хоть плюнь. — Итак, доктор Хантер, вы о чем-то хотели меня попросить? — Мне надо переговорить с Карлом Бреннером. Хотелось бы, чтобы вы при этом присутствовали. — Вот как? И с какой стати? — Потому что он скорее прислушается к вашим словам. — К моим словам? О чем? Я бросил взгляд на садовника, но тот уже отошел подальше и казался полностью поглощенным работой. — Полиция арестовала одного человека. Мне кажется, сыщики ошиблись, причем по вине Карла Бреннера. — А эта ошибка никак не связана с Беном Андерсом, кстати? Надо думать, выражение моего лица вполне сошло за ответ. Скарсдейл самодовольно усмехнулся. — Сожалею, что приходится вас разочаровывать, только вряд ли это можно считать новостью. Люди видели, как его забирала полиция. Такие вещи не скроешь. — Не важно, о ком идет речь. Я все равно думаю, что Бреннер соврал. — Могу ли я узнать почему? — У него зуб на Бена. А сейчас появился шанс поквитаться. — Да, но вы же не знаете этого наверняка? — Пастор осуждающе поджал губы. — А Бен Андерс, кажется, ваш друг… — Если он виновен, то заслуживает всего, что ему предстоит пережить. А если нет, то полиция попусту тратит время на тупиковую версию. — Это им решать, а не поселковому доктору. Я сдерживался из последних сил. — Прошу вас, пожалуйста. — Сожалею, доктор Хантер, и тем не менее мне кажется, вы сами не понимаете, о чем просите. Это же вмешательство в полицейское расследование. — Нет, речь идет о спасении человеческой жизни! — чуть ли не закричал я, а потом добавил уже спокойнее: — Прошу вас. И не ради меня. Несколько дней назад Дженни Хаммонд сидела в церкви, где вы говорили о необходимости хоть что-то сделать. Может быть, она еще жива, но это ненадолго. У нее нет… я даже не могу… Слова застряли в горле. Скарсдейл же молча наблюдал за мной. Тогда я просто покачал головой и повернулся, чтобы уйти. — Почему вы думаете, что Карл Бреннер станет меня слушать? Помедлив секунду, чтобы прийти в себя, я взглянул ему в лицо. — Ведь с вашей подачи началось патрулирование. Он скорее обратит внимание на вас, а не на меня. — Третья жертва… — медленно сказал он. — Вы ее знали? Я только кивнул. Скарсдейл еще с минуту смотрел мне в лицо. В глазах священника читалось нечто совсем незнакомое. Потребовалось время, чтобы понять, что это такое: сострадание. А потом исчезло, уступив место его обычному высокомерию. — Хорошо, — согласился он. * * * Мне еще не доводилось бывать у Бреннеров, хотя не заметить их дом — дело почти невозможное. Своего рода местная достопримечательность, он располагался в миле от поселка, на самом конце грунтовой дороги, изъеденной рытвинами летом, а все остальное время года залитой лужами и непролазной грязью. Раньше близлежащие поля были осушены и использовались как сельхозугодья, но к настоящему моменту они мало-помалу начинали возвращаться в первобытное, дикое состояние. В самом центре, в окружении мусора и всяческой рухляди, стоял дом. Высокое полуразвалившееся сооружение, не имевшее, кажется, ни единой прямой линии или угла. Год за годом к нему добавлялись пристройки, а точнее, ветхие сараи, лепившиеся к стенам будто пиявки. Кровля, залатанная кусками гофрированной жести, резко контрастировала с образчиком модернового стиля — гигантской спутниковой тарелкой. Во время нашего короткого путешествия Скарсдейл не проронил ни слова. В тесной кабине еще сильнее ощущался какой-то затхлый, кисловатый запах его одежды. Покачиваясь на ухабах и выбоинах, «лендровер» продвигался к дому Бреннеров. Навстречу, заливаясь остервенелым лаем, выскочила собака, но подойти ближе не решилась. Мы вышли из машины, и я энергично постучал по входной двери, сбивая с нее ошметки старой краски. Почти тут же нам открыла изможденная женщина, в которой я признал мать Карла Бреннера. Длинные космы седых волос, бледная кожа. Она выглядела до болезненности худой, словно из нее высосали саму жизнь. Да так, наверное, оно и есть, если принять во внимание характер детей, которых она ставила на ноги в одиночку. Несмотря на жару, женщина была одета в кофту ручной вязки поверх выцветшего платья. Пощипывая складки одежды, она молча нас разглядывала. — Меня зовут доктор Хантер, — сказал я. Скарсдейла же представлять не требовалось. — Карл дома? Казалось, она не услышала моего вопроса. Только я собрался повторить его вновь, как женщина сложила на груди руки. — Он в постели. Слова вылетели очень быстро, а тон, которым они были произнесены, свидетельствовал об агрессивности и вместе с тем нервозности. — Нам надо с ним поговорить. Это очень важно. — Ему не нравится, когда его будят. Скарсдейл шагнул вперед. — Это не займет много времени, миссис Бреннер. Однако действительно очень важно, чтобы мы поговорили. Она неохотно отодвинулась, давая нам пройти. — Обождите в кухне. Я схожу за ним. Первым вошел Скарсдейл. Я последовал его примеру и очутился в грязной прихожей. Пахло старой мебелью и чем-то жареным. Запах пригоревшего масла стал сильнее, когда мы добрались до кухни. В одном углу показывал какое-то музыкальное шоу небольшой телевизор. За столом, перед пустыми тарелками, ссорились дети-подростки: мальчик и девочка. Рядом, положив на табурет забинтованную ногу и с недопитой чашкой чая в руке, сидел Скотт Бреннер, увлеченный телепередачей. Завидев нас, все умолкли. — Доброе утро, — сказал я Скотту, испытывая некоторую неловкость. Из памяти совершенно вылетело, как зовут его младших брата и сестру. Впервые начали закрадываться сомнения в том, правильно ли я делаю, придя в чужой дом, чтобы обвинить человека во лжи. Впрочем, прав я или нет, без этого не обойтись, поэтому усилием воли я отбросил неуверенность и колебания. Дом заполнила тишина. В центре комнаты стоял Скарсдейл, невозмутимый как статуя. Дети не отрываясь смотрели на нас, а Скотт упорно разглядывал собственные коленки. — Ну как ваша рана? — спросил я, чтобы прервать затянувшуюся паузу. — Ничего, — ответил он, посмотрев на ногу и пожав плечами. — Так, побаливает… Просто поразительно, до какой степени у него грязные бинты. — Слушайте, вам когда в последний раз делали перевязку? Скотт покраснел. — Не знаю. — Ее вообще меняли или нет? Он молчал. — Рана опасная, и вам не следует быть таким легкомысленным. — Да куда ж я пойду с такой ногой-то? — расстроенно ответил он. — Мы могли бы прислать медсестру. Или пускай Карл отвезет вас в амбулаторию. У Скотта окаменело лицо. — Он слишком занят. «Да-да, — подумал я, — еще как занят». Впрочем, у меня не было никаких оснований его обвинять. Вот, пожалуйста, еще одно напоминание о том, насколько я оторвался от своих врачебных обязанностей. Из коридора послышались звуки, словно кто-то спускается по лестнице, а затем в кухню вошла миссис Бреннер.