Она покачала головой. — Это трудно понять. Там ведь так интересно. — А мой отец… Помнишь таблички с именами великих игроков? Он почти все время продержал меня возле них, мучая вопросами, как на экзамене, — когда родился, каких успехов достиг. Отец проверял меня. А мне было лет восемь. — А сейчас интереснее? — Я бы сказал, да. Она взяла его руку, и они молча пошли дальше. — Расскажи мне побольше о твоем отце, Логан. Он покачал головой. — Сабрина, кое-что тяжело обсуждать. Понимаешь? Даже с тобой. — Когда он звонит, что он говорит? Несколько раз девушка замечала, как после разговора с отцом по телефону Дэн возвращался в комнату поникший. — Да не знаю. Дело не в словах. В отношении. Все высмеивается, все принижается. — Правда? — Она невольно улыбнулась. — На кого-то очень похоже. Сощурившись, он посмотрел на нее. И вдруг до него дошло. — Сеф Шейн. — Но тут же покачал головой. — Нет, не притворяйся психиатром-любителем. — А я и не притворяюсь. Я просто слушаю тебя. Он натянуто улыбнулся. — Во всяком случае, было бы трусостью обвинять отца в своих собственных проблемах. Могу держать пари, что Стиллман и Ларсен делают то же самое. — Нет. Такие люди даже не позволяют себе думать о подобном. Но в общем-то да. Их не особенно любят здесь. Совершенно очевидно, их недолюбливали в детстве. Иначе почему им без конца хочется слушать о том, каюте они великие. А все потому, что нутром они чуют цену своему величию. — Я уверен, ты права. — Логан глубоко вздохнул, размышляя, как ее наблюдения проецируются на него. Она сжала его руку. — Но тут большая разница — у тебя хорошее сердце. — Ты так думаешь? — Прекрасная душа. Я знаю. — Она помолчала. — Может, ты это унаследовал от отца? Ты никогда об этом не думал? В тот же день, позднее, они сидели на террасе превосходного отеля «Отесага», пили вино и смотрели на открывавшийся вид, напоминавший полотна импрессионистов: в отдалении на волнах сверкающего озера качались парусники. — А как твой отец? — спросил Дэн. Она удивленно посмотрела на него. Впервые он задал такой вопрос. Его интерес к ее жизни был всегда очень поверхностным. — Мой отец? О, я его очень люблю. — Расскажи. Я знаю, что он преподает антропологию… — Эхо хобби и моей мамы, — заметила Сабрина. — А почему он для тебя такой особенный? Можешь считать, что я занимаюсь исследованием, вдруг я когда-то сам заведу детей. Потягивая вино, она молчала, размышляя. — Он всегда давал мне понять, что я — серьезная личность. Для девочки не может быть ничего важнее, чем чувствовать такую оценку со стороны отца. — И не только для девочки. Для всех. Она кивнула. — Но, я думаю, для девочки особенно. Без этого она не может чувствовать себя… сильной в этом мире, понять, что способна делать все, что хочет. — Сабрина, в этом случае нет разницы между мужчиной и женщиной. Поверь мне. Ощущение неуверенности или беспомощности не является исключительным качеством какого-то пола. Она положила руку ему на плечо. — Я понимаю, что ты хочешь сказать. Вы, американцы, верите в равенство полов. Но это наивно. — Она помолчала. — Ты ведь знаешь, как эта Уинстон говорит о силе? — Старая кляча! — И да, и нет. — Что ты хочешь сказать? Она помолчала. — Можно мне задать тебе один вопрос? Как ты думаешь, скоро ли президентом Америки станет женщина? — Да! — с готовностью ответил Логан, радуясь, что она меняет тему разговора. — Возможно, лет этак через двадцать… — А, вот видишь. А если этот же вопрос задать женщинам, даже преуспевающим, они ответят: нет. Это фантазия. — Да это же сумасшествие! Ты только посмотри в лицо фактам. Да в наше время… — Нет, — резко оборвала его Сабрина. — Я говорю о другом, дело не только в фактах. Важно ощущение самих женщин. А оно меняется только под влиянием извне. — Она помолчала. — И, кстати, очень важно иметь это в виду и для нашего курса лечения. Логан внимательно посмотрел на нее. — Как это? — Ни один мужчина, даже самый внимательный, по-настоящему не может понять, как боятся этой болезни женщины. Это невозможно. Невозможно понять, какой уязвимой делает такая болезнь женщину. — Сабрина, я понимаю. — Да, возможно. Головой. Но я тебе объясняю, почему многие пациентки с меньшим доверием относятся к мужчине, чем к женщине. Он молчал, обдумывая услышанное. — Уинстон… — Я не защищаю ее, — сказала торопливо Сабрина. — Она не понимает ни нашего курса, ни тебя. Но давай будем честными: ей доступны страхи пациенток. И эти страхи вполне реальны. Он ничего не ответил, уставившись в пространство. И Сабрина решила, что зашла слишком далеко. Она хотела совсем другого — дать ему выговориться, а не причинять боль. — Ты часто думаешь о Джуди Новик? — вдруг спросил он. Прошло три недели после несчастного случая с ней, а она все еще была в коме. У нее гематома мозга и ущемление мозгового ствола, шанса на выживание почти никакого. — Иногда. — Порой мне кажется, что те ребята радуются. — Он помолчал. — А я все думаю, как это могло случиться? — Не сходи с ума, Логан. Здесь нет никакой тайны — она упала. — Легонько погладив его по щеке, она подумала, что им пришлось поменяться ролями, и Сабрина не пыталась скрыть улыбку. — Я знаю, я говорила тебе, что надо быть слегка параноиком, но иногда стоит напоминать себе, дорогой, что рак — вот самый главный недруг, а совсем не коллеги-врачи. — Я все время пытаюсь повторять себе это. — Честно говоря, не думаю, что Стиллман и Ларсен вообще придают какое-то значение нашему курсу. Они не верят в его реальные возможности. — Я и это знаю, — Логан помолчал. — Даже у Шейна, похоже, серьезные сомнения. — У Шейна? А он тебе что-то говорил? — Она внимательно и напряженно смотрела на него. Так вот в чем дело! — Когда? — Недели две назад. Он совершенно ясно дал понять, что махнул рукой на это невыгодное дело. — Так почему ты мне ничего не сказал? Ведь это касается и моей жизни, Логан? — Я не хотел тебя беспокоить. — Не поступай со мной так. Никогда больше так не поступай!