— Не волнуйтесь, справлюсь. — Ну и хорошо. А теперь иди. Единственное, чего я не выношу, так это нытья. Логан остолбенел. Каким бы неуравновешенным ни был Шейн, он никогда не обходился с ним так откровенно пренебрежительно. Дэн повернулся к двери. — Не понимаю, что это с вами? — Со мной? Дай-ка я тебе кое-что скажу, Логан. Ты мне принеси результаты. Только в этом случае ты можешь ожидать от меня благосклонности. — О чем вы говорите! Мы только начали давать лекарство! Всего пять недель назад. Джуди Новик была… — О ней забудь. Той женщины нет! Ты что собираешься делать? Таскать за собой ее труп? И показывать, какую большую работу вы проделали? — Доктор Шейн! Это не… — А сколько, ты думаешь, у тебя времени? На всякий случай, если ты еще не слышал, — здесь люди известны не своими пациентами. Многие лекарства за такой срок уже проявили бы себя. Убедительно бы показали, как они активны. — Так мы на той же стадии, что и протокол Стиллмана! — А ты думаешь, ты Стиллман? Ты думаешь, у тебя такая же возможность выбора, как у него? Или такие друзья, как у него? Логан посмотрел на шефа. Так вот в чем дело! Шейн хотел оставить за собой два варианта. Один на случай, если соединение Q принесет успех, и запасной — если провалится. Он, конечно, всегда был таким, даже когда упивался ролью неукротимого, независимого, стоящего вне политики. Шейн такой же политикан, как и все остальные. Но никогда раньше он так не раскрывался. Шейн заметил разочарование на лице молодого человека и взял себя в руки. — Слушай, Логан, ведь дело не в том, что я не понимаю твоей проблемы. Конечно, Уинстон хочет добраться до тебя, и могу держать пари, любая злобная мыслишка, мелькнувшая в ее голове, безотлагательно обсуждается с теми ребятами. — Согласен, — кивнул Логан, хотя такое не приходило ему в голову. — Вот что я хочу сказать. Нет лучшего совета для тебя: сосредоточься на главном. Получай результаты. Добивайся их. И тогда никто не в силах будет тебя тронуть. — Да, я буду об этом помнить. Мы лечим рак, и мы независимы. — Отбрось весь мусор. Это жалкий мусор! И побольше воинственности, если вообще собираешься заниматься этим делом. — Не волнуйтесь, — ответил Логан. — Я сам буду защищать наш курс. — Ах так? — вдруг изумился Шейн. — Ну и как, например? — Все контакты с этой Уинстон я замкну на докторе Комо. Ни Рестон, ни я не будем иметь дело с теми пациентками, на которых эта маньячка хоть как-то влияет. — А много таких? — По крайней мере, половина. Логан надеялся, что, может, эта новость заставит старшего коллегу как-то включиться в дело. На Сабрину пал груз более тяжелый, чем на любого из них, и это могло нарушить механизм работы с курсом, в котором Шейн тоже — во всяком случае, Логан так думал — был заинтересован. Но Шейн только улыбнулся. — Так до тебя дошло, да? Что она может взять на себя некоторых пациентов? Логан больше не собирался скрывать свой гнев. — Знаете что, доктор Шейн… — Сеф. — Доктор Шёйн, иногда вы такое же дерьмо, как и все здесь! — Ну что ж, огромное тебе спасибо. — Он ухмыльнулся. — На твоем месте я бы побеспокоился о том, чтобы это дерьмо было твоим. * * * 2 октября 1930 года Франкфурт Версия соединения 452 ужасно разочаровала. Серая масса совершенно не способна рекристаллизовываться. Все модификации длины молекулы не удались/ Глубочайшее разочарование. Боюсь, герр Томас теряет терпение к этой работе. Неужели после всего этого окажется, что комплексный подход неверен? Страшно подумать. Эмма, как всегда, поддерживает. Но мое состояние не из легких. Как много клеветников! Как много мелочности и сплетен! Где же любовь к чистой науке? Завтра начинаю работать над версией 453. * * * Логан решил не говорить коллегам о стычке с Шейном. Какой смысл? Не возникнет ли угроза стабильности команды, в ней и так уже есть трещины? Во всяком случае, убедил он себя, этот старший коллега уж слишком раздул свои сомнения насчет соединения Q. А может быть, утрирование и есть суть стиля Шейна? Но куда он денется от правды — Шейн публично поддержал протокол, и его коллеги не дадут ему про это забыть, даже если бы он сам захотел. Но почему он должен захотеть? Еще рано, и на лекарстве, как считал сам Логан, никак нельзя ставить крест. Он вдруг подумал, а не опускается ли он сам до уровня подозрений, ощущений, склок… И все это ему навязывает наставник, чье поведение вообще непредсказуемо, как самого нестойкого лекарства. Неужели так всегда в среде великих? Работать в состоянии хронической незащищенности, постоянно опасаясь удара в спину? Он понимал, что не может скрыть нарастающее волнение хотя бы от Сабрины, только надеялся, что она отнесет его за счет повседневных нагрузок или усталости, а может, затянувшейся реакции на случай с Новик. В конце концов, у нее своих проблем хватало. Ответственность почти за половину пациентов, внезапно свалившаяся на нее, не оставляла времени на размышления о постороннем. Сабрина не задавала вопросов, но она чувствовала, что происходит что-то не то. Она заметила явное нежелание Логана — а может, даже неспособность — довериться ей. Их отношения, и личные, и профессиональные, всегда строились на полном доверии. Они — две сильные личности от Бога, разные, но друг друга дополнявшие. И у каждого было то, что один мог доверить другому. Это и делало их союз одновременно и драгоценным, и хрупким. А теперь ей казалось, равновесие находится на грани риска. — Слушай, Логан, — предложила она ему днем в среду, — может, на этот уик-энд уедем куда-нибудь? Никаких соединений Q. Просто Сабрина и Дэн. — Я тебе как-то уже говорил, как ты здорово умеешь фантазировать. Но я дежурю в воскресенье. — Я знаю. И я подумала, что мы могли бы уехать в пятницу, а вернуться в воскресенье. Получится почти два дня. — Куда? — А ты знаешь Куперстаун? Деревня возле Олбани. Там музей бейсбола. Он улыбнулся. — Да, Сабрина. Он называется «Зал славы». Дэн помолчал. После беспокойных зимних месяцев так хотелось весны. И оказаться с Сабриной за пределами института, наедине, это же по-настоящему революционная мысль! — Давай так и сделаем. От одного вида деревни Логану стало легко. Она расположилась на берегу озера. Это не традиционный туристический центр для жаждущих посмотреть поселение девятнадцатого века, и потому здесь тихо, спокойно. В первое утро после обязательного посещения музея бейсбола они молча шли рука об руку вдоль широкой, обсаженной деревьями улицы, разглядывая пряничные домики, вдыхая весеннюю свежесть. — А я приезжал сюда давным-давно, — произнес Логан. — Но забыл, что здесь так красиво. Сабрина изумленно посмотрела на него. — Ты был здесь? А почему не сказал до сих пор? — А я и сам не знаю. — Он беспомощно пожал плечами, как маленький мальчик, что ему очень шло. — Это было так давно, мы ездили всей семьей. И было неинтересно. — Почему? Фраза прозвучала не как вопрос, а как настоятельное требование ответа. — Мать и сестра не хотели ехать. Они даже не пошли в музей со мной и отцом.