— А со мной произошел очень интересный случай в здании, где работал Пауль Эрлих. Шейн приоткрыл один глаз. — О, знаю это место. Ничего заслуживающего внимания там не делают. — Да нет, дело в другом. Просто я случайно спустился вниз по лестнице и нашел кое-какое оборудование. Очень старое. Мне кажется, оно из лаборатории Пауля Эрлиха. Шейн сел и с искренним удивлением посмотрел на Логана. — И какого дьявола?.. Что ты делал в этом подвале? — Ну, я… — Что-то прихватил? Сувенирчик? Взволнованно Логан полез во внутренний карман пиджака и достал листок бумаги. — Вот это. — Ничего себе, парень! — Шейн протянул руку и взял листок. — Черт побери! А ты знаешь, что тебя могли бы арестовать? Надев очки, Шейн быстро пробежал глазами листок. — Я нашел его в ящике со старыми химическими реактивами. — И? — Ну, мне это показалось очень интересным. — Почему? Какие-то каракули на пожелтевшем клочке бумаги. — Вы правы. Но если присмотреться… Шейн бросил на него тяжелый взгляд. — Логан, когда, черт тебя побери, ты научишься выкладывать все начистоту? Мы оба понимаем — это самый первый вариант химической структуры, над которой ты работаешь со своей итальянской бабой! Вот момент сам и представился. А Логан оказался к нему совершенно не готовым. — Да, так оно и есть, — признался он. — И что там написано? — Что написано? — Он посмотрел на листок, будто впервые видел его. — Нужен перевод? — Да, Логан. Мне кажется, это так называется. — Хорошо, — заколебался Дэн. — Но самое главное — в рисунке. — Полисульфонат ароматик. — Язык очень странный, довольно высокопарный. Я подумал, может, это написал японец, один из сотрудников Эрлиха, для какого-то журнала… Шейн отмахнулся. — Давай-ка ближе к делу, Логан. Что значит для тебя эта находка? — Он помахал бумажкой. — Если что-то значит. — Да. — Логан помолчал. — Да, она очень важна. — Я думаю, это соединение сперва разрабатывалось в Германии, еще давно. Найти бы этому подтверждение, вот было бы интересно. — Логан, давай конкретно: важно или интересно? Ты ученый. И понимаешь, это не одно и то же. Логан казался удрученным. — Нет, не думаю, что находка много значит, во всяком случае, для научного определения… — Правильно. Значит, ты развлекаешься, да? Или, черт побери, что-то другое? Я хочу узнать все, чем ты занимаешься. Все до мелочей. Следующие два часа Логан рассказывал. Он начал с появления Ларри Тилли у него в кабинете. Шейн несколько раз нетерпеливо прерывал его резкими комментариями и откровенными вопросами. Но интерес его не угасал до самого конца рассказа. — Соединение Q против рака груди? — сказал он в конце. — Что ж, должен признать, это кое-что новое. И на какой стадии вы сейчас? — Я уверен, пока меня не было, Сабрина и Рестон уже изложили все на бумаге. — Так вас трое? — спросил он подчеркнуто равнодушно. — Пока. Снова закрыв глаза, Шейн удобнее устроился в кресле. — Похоже на вариант жизни втроем, если, конечно, после работы вы занимаетесь этим. Логан прореагировал резче, чем собирался. — Доктор Шейн, я не хочу слышать ничего подобного. Мы потратили слишком много времени на этот проект. И мы думаем о его реальном потенциале. Шейн удивленно раскрыл глаза и пожал плечами. Было похоже, что он подумывал — не извиниться ли. — О, ну прости меня, я же не сказал, что ты ее трахаешь. И вообще, почему ты со мной не так откровенен, как другие? — Я просто пытаюсь вам объяснить, как много… Но Шейн прервал его, успокаивающе пожав ему руку. — Хорошая идея. На меня она произвела впечатление. Но я, конечно, хочу посмотреть ваши данные. И увидеть, что вы предлагаете. — Значит, вы заинтересовались? Вы нам поможете? — спросил потрясенный Логан. — А как ты думаешь, для чего я вообще взял тебя в это проклятое путешествие? * * * 21 сентября 1919 года Франкфурт Своего рода юбилей — прошло ровно шесть лет с тех пор, как мы начали работать в лаборатории профессора Эрлиха. Кажется, как давно это было! И каким я был наивным. Я думал, что вот-вот мы найдем ответ! А теперь уже столько дней я в полном отчаянии, и мне кажется, результата не будет никогда. В конце войны мы думали, что хуже быть не может. Но сейчас ясно, как мы ошибались. Голод. Нищие. И, естественно, то, что необходимо для работы, достать невозможно. Когда охотимся за крысами для лабораторных опытов в подвале, мы шутим — обнаружив, что мясные кладовые пусты, они разбежались. Но я все еще делаю попытки. Сегодня утром закончил последний вариант соединения 74 — получились красивые белые кристаллы, они слегка темнеют, если их вынести на солнечный свет. Надеюсь, у них активность выше. Может, ответ заключается в размере молекулы. Более чем когда-либо мне не хватает поддержки доктора Эрлиха и его совета. * * * Как и все из ее поколения, она до сих пор чувствовала себя молодой. Возможно ли, что прошло уже восемнадцать лет с тех пор, как она жила в Сакраменто, писала о местной политике для «Би»? Иногда, закрыв глаза, она видела себя такой, какой была в то время, — волосы до плеч, в смешных широких брюках, сидит перед старым тяжелым «Ундервудом», пытаясь успеть вовремя сдать материал. Но сожаления редко посещали ее. Свой выбор — поступиться многообещающей карьерой — она сделала сама. И дело не только в изменившихся обстоятельствах, но и в том, как она стала себя ощущать. Четырнадцать лет назад, когда родился Чарли, ей захотелось остаться дома, и она была ужасно счастлива, что может себе это позволить. Она будет наблюдать, как растут ее дети, будет рядом с ними. Через семь лет, когда Элисон, ее второй ребенок, пошла в школу, прежняя жизнь казалась уже невозможной. Естественно, на первое место вышла карьера Джона. Сакраменто остался в приятных воспоминаниях. На месте их старого дома выстроен другой, огромный. И теперь, когда она заходила в редакцию, ее поражала тишина — грохочущие машинки заменены компьютерами. И всякий раз она появлялась там с мужем. Честно говоря, иногда ей было обидно — нелегко жить в тени восходящей политической звезды. Ей не очень нравилось, что, когда он выходил на публику, его взгляд становился тяжелее, а на лице непроизвольно появлялась деланная улыбка. Его частые разъезды плохо сказывались на детях. Но она все еще утверждала, что ее брак удачный, и в отличие от большинства супружеских пар она и впрямь так думала. Может, он не был таким крепким и солидным, как у ее родителей, но времена изменились, стали труднее, и разве отчасти не амбиции Джона явились причиной, по которой она вышла за него замуж? И, кроме того, она его уважала. Только она одна знача, как серьезно он относится ко всему и как близко к сердцу принимает компромиссы, на которые вынужден идти. И как часто, даже в самой трудной ситуации, он изо всех сил пытается остаться верным самому себе. Тому лучшему, что в нем есть. Она воспринимала себя как важную составную часть происходящего, как его партнера, друга. И он ей полностью доверял, может, даже больше, как она теперь понимала, чем она доверяла ему. Почти целую неделю после первой ноющей боли в пояснице она не говорила ему ничего, и доктор продолжал ее успокаивать. Он из предосторожности предлагал сделать биопсию. («Предосторожности для кого? — подумала она несколько непочтительно. — О чьем будущем НА САМОМ ДЕЛЕ он беспокоился?») Наконец она согласилась сделать биопсию — это легче, чем продолжать сопротивляться. И потом она перестанет думать об этом. Но она решила пока ничего не говорить Джону. Неподходящее время — его голова забита другими проблемами. Она расскажет ему потом, когда станут известны результаты. И когда она отбросит свой страх и все прояснится.