– Мы быстро приедем обратно. А спят они крепко, их из пушки не разбудишь. – Тогда одевайся быстро, и поехали. На улице было холодно. Мой старый полушубок из рыжей лисы уже не грел, и я потерла щеки руками. Динка шла рядом, опустив голову, как будто бы считая про себя шаги. Небо было черно-беззвездным. То там, то здесь в окнах вспыхивал свет от елочных гирлянд, а я подумала, что все люди сидят и празднуют второй день января, а мы плетемся непонятно куда и непонятно зачем. Но сказать так, значит, смертельно обидеть Динку. В машине я включила печку и посмотрела на Динку. Она сидела, полностью погруженная в свои мысли, и никак не реагировала на окружающую обстановку. Я не выдержала. – Дин! – дотронулась я до ее руки. – А? – Динка вскинула голову, и такая боль была в ее взгляде, что я резко рванула рычаг передач на себя. Кто бы ни была эта Анна Ермолаева, я ей переломаю руки и ноги, если она и вправду вздумала увести Мишку из семьи. Мы стояли и безуспешно жали на кнопку домофона: никто не открывал. – Дохлый номер. В дом мы не попадем. Днем у нас был бы шанс дождаться, когда кто-нибудь будет входить. Сейчас это бесполезно. Если только кто-то будет возвращаться домой из гостей или… – я не закончила, Динка решительно нажала на кнопку домофона. – Ты куда звонишь? – обалдела я. – Наугад, – сказала она. – Кто-нибудь да откроет. С четвертой попытки нам открыли после отборной порции мата. – Видишь, получилось, – и Динка криво улыбнулась. – Ты уверена, что хочешь поговорить с Ермолаевой? – Уверена. Все равно у меня нет другого выхода. Умирать от неизвестности я больше не могу. Едва мы открыли дверь подъезда, как в нос ударил запах мочи. – Какой-нибудь бомж здесь помочился, – зажав нос, сказала я. Мы дождались лифта и поехали на восьмой этаж. Динка старалась не смотреть на меня. Я прикидывала: как начать разговор и что мы скажем, если Мишка все-таки там, во что мне слабо верилось. В холле было темно, хоть глаза выколи. – Какая у нее квартира? – Пятьдесят первая. – Попробуй найди тут в потемках, – проворчала я. – Не могут лампочку вкрутить… После того, как Динка посветила мобильным, мы нашли квартиру и остановились около нее. – Давай ты, – предложила Динка. Вся решимость ее спала, и голос предательски дрожал. Я сжала ее руку. – Я с тобой, – шепнула я. – Мы обе сумасшедшие. Ты и я. Раскатистый голосистый звонок проникал во все закоулки квартиры; он заходился в заполошной трели, и я ждала быстрых шагов и скрипа половиц. Ни звука. – Спит? – От такого звонка встанет мертвый, – хмыкнула я. – Сейчас проснется. Палец лежал на кнопке, но никто не спешил открывать нам дверь. Я стукнула кулаком по дерматину, и дверь открылась. – Пошли назад! – схватила меня за руку Динка. Но я медленно покачала головой. Я всегда ставила точки над «i» и шла до конца. Я просто не могла уйти, не выяснив, в чем дело и почему никто нам не открыл. А главное – почему дверь не закрыта. – Если хочешь, оставайся здесь. – Я не могу… – запиналась Динка. – Я боюсь. – Тогда иди со мной. Сзади. Динка колебалась, но наконец она резко выдохнула и подтолкнула меня плечом. – Ну… пошли! Свет горел в дальней комнате. В коридоре стояла темень. Я хотела щелкнуть выключателем, но Динка громко прошептала. – Не надо. Я сделала неопределенный жест головой. Мне здесь все не нравилось, и по-хорошему нужно было делать отсюда ноги, но раз уж мы здесь… Анна Ермолаева висела на веревке в кухне: высунутый язык и босые ноги; один тапок валялся около нее, другой лежал на столе. Динка с шумом втянула в себя воздух и выдавила: – Боже мой! Уходим! Сию минуту уходим, зачем мы вообще сюда пришли, – запричитала она, забыв, что именно благодаря ее стараниям мы здесь и оказались. Но я стояла и чего-то медлила. Ермолаева была в нарядном платье кораллового цвета, на шее – золотая цепочка с кулоном. Тонкие ажурные чулки. Она шла на свидание? Так дома не одеваются… Или она кого-то ждала? Динка с силой дернула меня за руку. – Гошка! Ты ненормальная! Стоишь и пялишься! Я сейчас в обморок хлопнусь, а тебе все нипочем… – Очень даже почем. Я повернулась к Ермолаевой спиной. Только сейчас я почувствовала, что меня бьет липкая противная дрожь. Теперь мне хотелось убежать из этой квартиры, скорее оказаться в безопасном месте и забыть об увиденном. На негнущихся ногах мы вышли из квартиры, предварительно я провела платком по двери, стирая наши отпечатки пальцев. На улице шел снег, пушистые хлопья валились с неба, и я подумала, что завтра наметет большущие сугробы. Я изо всех сил старалась не думать о трупе, о том, что мы видели, но тщетно. Передо мной вставало лицо Ермолаевой, и я знала, что нескоро забуду его… – Гошка! Где Миша? Куда он исчез? И почему Ермолаева… Вопросы сыпались из Динки без остановок, а я думала, как ее успокоить и что придумать, чтобы отвлечь ее внимание, иначе Динка сейчас впадет в истерику или грохнется в обморок. Чувствительная Динка, которая еще в студенческие годы просила меня сопровождать ее в ветеринарную клинику, когда ее огромному белому коту Ваське требовались уколы или прививка, потому что она не могла спокойно смотреть на мучения бедного кота, истошно вопившего при виде ветеринара со шприцом в руках. – Едем домой! Там Даня с Сенькой спят. Вдруг проснутся, а тебя – нет. – Да, домой, – встрепенулась Динка. – И поскорее. Сев в машину, я неожиданно поняла, что не смогу ее вести: мои руки дрожали мелкой предательской дрожью. Я сделала глубокий вдох и стиснула руки в кулаки, пытаясь успокоиться. Динка метнула на меня встревоженный взгляд. – Что такое? – Сейчас… приду в себя… Я вспомнила, что в багажнике у меня еще с лета лежит бутылка водки: я обещала ее в подарок нашему водителю Сан Санычу, у которого родилась внучка, и мы на работе подносили ему по этому случаю презенты. Но купив водку, я забыла, куда ее дела; мне пришлось покупать новую бутылку, а та, старая, так и лежала в багажнике, завалившись между пакетами с надувным матрасом и запасным колесом, пока я не нашла ее недавно. И сейчас я вспомнила об этой бутылке. Я вышла из машины, достала водку и, вернувшись, потрясла бутылкой перед лицом Динки. – Я выпью. – А ГИББД? Ты лишишься прав, если что… – Будем надеяться, что «если что» не будет. Нам только и остается, что надеяться. Лицо Динки при моих словах исказила страдальческая гримаса. – Дай мне. – Сейчас… Я нашла в бардачке пластиковый стаканчик и протянула его подруге. Налила полстакана, и Динка залпом выпила. Я пила из горлышка, чувствуя, как спасительно-желанное тепло обволакивает меня изнутри. Бутылку с остатками водки я убрала в бардачок. Мы тронулись с места; вела я осторожно, не лихачила, хотя хотелось разогнаться по-настоящему, но я боялась, что в любой момент меня подведут эмоции, нервы, руль выскользнет из рук, и мы пополним сводки ДТП в качестве примера вождения машины в нетрезвом состоянии. Чего мне, естественно, не хотелось. Дома у Динки было тихо. Она заглянула в детскую. – Спят. – Я поехала домой. – Ты что? – вскинулась она. – А я? Как я могу остаться одна? Гошка! Ты не можешь бросить меня в таком состоянии! – Ладно, – сдалась я. – Сегодня я у тебя останусь, так и быть. Но переселиться я к тебе насовсем не могу. У меня Егорыч.