– Врал. А я делала вид, что верю этому. – Почему? – Не хотела скандалов и выяснений отношений. И боялась, что он уйдет. Динка пристально посмотрела на меня и с отчаянием выпалила: – У него есть женщина. Я знаю. – Откуда? – Я пролистала его записную книжку. Она записана в конце и не по алфавиту. И поставлена галочка. Я позвонила ей пару раз и бросила трубку. А потом… – голос Динки задрожал. – Я недавно подслушала их разговор. Я пришла с работы пораньше и услышала, как он ворковал с ней по телефону: «Аня, Анечка! Мы с тобой в эдеме». То есть с ней ему как в раю. А со мной, значит, – Динкины глаза были полны слез… – И теперь его исчезновение. Здесь точно эта сучка замешана. Все было странно. Но говорить об этом Динке значило сеять в ней преждевременную панику. А это было из разряда запрещенных приемов. – И что ты хочешь от меня? – устало качнула я головой. Мне уже хотелось спать; душевное сидение с Егорычем меня несколько утомило, и теперь телу хотелось принять горизонтальное положение и расслабиться. – Ты должна что-нибудь придумать. – Знаешь, если честно, то ничего не лезет в голову, – призналась я. – Стычка с ментами, ночь в обезьяннике – не самое лучшее время препровождения для мозгов. Боюсь, что они у меня явно не в рабочем состоянии. – Хорошо. Выспись. Двух часов тебе хватит? – Надеюсь. Но если что – не буди. Дай женщине выспаться после трудового Нового года. Я дала ментам работу. Да меня за это премировать надо. – Премию тебе никто не даст. И не надейся. – Я уже давно ни на что не надеюсь. – И это была чистая правда. «Крайне циничное существо», называли меня знакомые и коллеги, и я старалась их не разочаровывать. – Где спать будешь? В гостиной или в детской? – Ребятишки, чай, скоро придут? – спросила я, отметив про себя, что Динка не предложила мне спальню. Очевидно, это было для нее ритуально-священное место, куда посторонним вход воспрещен. – Нескоро. Погода стоит хорошая, пусть в снежки играют. Ты три раза выспаться успеешь. – Ну, если так… Одеяло у тебя найдется? Теплое, верблюжье? Под каким абы я не засну. – Есть и такое. Сейчас принесу. Через минуту я лежала в детской – на деревянной кровати под теплым коричнево-бежевым одеялом, именно таким, как я любила, – теплым, мохнатым и немного колючим. Я натянула его до самого подбородка и вскоре уже спала, не слыша, как Динка вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Проснулась я от того, что кто-то тихо тряс меня за плечо. – Что? – вскрикнула я и подскочила на кровати. Свет в комнате был потушен, только слабый жидкий свет ночника, горевший у второй кровати, освещал детскую. – Тише! – приложила она палец к губам. – Уже десять часов вечера. Дети спят в соседней комнате. Только что заснули. – И сколько я проспала? – Четыре часа подряд. Как будто бы ты работала в шахте. – Общение с Егорычем, – зевнула я. – Он кого хошь утомит. – Вставай, и пошли в кухню. От плаксивости Динки не осталось и следа. Она была сосредоточенна. Волосы собраны сзади в жидкий хвостик. На носу – очки. – Ты носишь очки? – Только иногда. Я работала по ночам, зрение стало падать – пришлось обзавестись очками. Я жду тебя в кухне. Я скинула одеяло и зевнула. Мишки еще нет дома, это ясень пень. Динка что-то придумала и будет претворять свой план в жизнь. Судя по ее виду, настроена она воинственно и легкого вечера для меня не предвидится. А жаль! Хотелось поесть и снова завалиться спать. Я вышла на кухню. Динка стояла ко мне спиной и жарила картошку. – Есть будешь? – Буду. Я села на табуретку и подперла щеку рукой. – Его все еще нет, – сказала Динка, по-прежнему не поворачиваясь ко мне. – Надо звонить этой Анне и припереть ее к стенке. Он у нее, слинял из дома и отдыхает в свое удовольствие, пока я тут схожу с ума от неизвестности. Что-то здесь было не так. При всем желании я не могла себе представить, что Мишка настолько обнаглел, что решил уйти из дома сразу после Нового года. Без всяких объяснений. На такой поступок нужна решимость и характер. У Мишки не было ни того, ни другого. – Дин. Я тебя, конечно, понимаю, но мне кажется, не так уж все и страшно. Никуда он не ушел. Просто оттягивается в какой-нибудь компании после новогоднего сабантуя. А через пару деньков объявится как ни в чем не бывало. Придет с повинной: так и так, мол, прости меня, дорогая, больше не буду. Тебе просто надо набраться терпения. Динка с размаху поставила сковородку на стол. – Не могу я набраться никакого терпения. Мне нужно что-то делать, иначе я сойду с ума. Давай позвоним этой Анне, а потом поедем к ней. – Ты знаешь ее адрес? – мои брови поползли вверх. – Он был записан в его книжке. – Крайне неосторожно с Мишкиной стороны. И неумно, – вынесла я свой вердикт. – Он не виноват. Это я залезла в его книжку и нашла там и адрес, и телефон. Даже два адреса. Наверное, по одному она прописана, по-другому – проживает. Как многие. Я подумала, что Динка стала самой настоящей подозрительной женой со всеми вытекающими признаками и атрибутами: слежкой, проверкой карманов и штудированием записных книжек. Меня сия чаша миновала. И, наверное, к счастью, потому что я не представляю себе такую унизительную жизнь: сидеть и гадать – куда подевался мой муж и когда он придет, и придет ли вообще. Я всегда мечтала о человеке, с которым я буду настроена на одну волну и которому мне ничего не придется объяснять; нам это просто будет не нужно. И уж он-то точно никуда не слиняет и не уйдет, потому что он будет дорожить мной. А я им. И разве это глупые несбыточные мечты? Мне кажется, что на меньшее соглашаться и не стоит, иначе твоя жизнь незаметно превратится в один сплошной компромисс без всякой надежды на семейное счастье и взаимную любовь… Я усмехнулась про себя. Маргарита! Тебе уже скоро тридцать, а ты все мечтаешь о счастливой любви? Да и есть ли она? Может быть, это самый большой миф, созданный человечеством? А на самом деле под любовью подразумевают теплоту, нежность, дружбу, привязанность, привычку… – О чем ты думаешь? – внезапно спросила Динка. Я покачала головой. – О разных глупостях. – Поделись. Я тихо рассмеялась. – О любви. – Это не глупость, – с расстановкой произнесла Динка. – Это самое большое счастье, какое только может выпасть на долю человека. Если бы Игорь не ушел, я бы считала себя самой счастливой женщиной в мире. – Зачем говорить о том, чего уже нет. – Ты права. Звони! – Можно хотя бы картошку поесть? – Потом будет поздно. И так уже половина одиннадцатого. – Давай отложим звонок на завтра. – Звони! Анна Ермолаева к телефону не подходила и упорно игнорировала мои звонки. – Нет дома человека, – и я потрясла трубкой. – Куда-то уехали, – не сдавалась Динка. – Прячутся ото всех и трахаются до потери пульса. И тут Динка заплакала. Она плакала по-детски неумело, размазывая слезы по щекам, всхлипывая и тоненько подвывая. – Тише! Детей разбудишь. – А мне уже все равно… – всхлипывала Динка. – Ладно. Я поеду к Анне и разберусь с ней. Если она, конечно, дома. – Я с тобой, – откликнулась подруга. – Мне кажется, это уже лишнее. Дети проснутся, а тебя – нет.