Это счастье. Румяные оладьи сочились жаром, сливовый джем таял во рту. Обжигаясь чаем, Саша дула на кипяток и кусала оладушки, блаженно щурясь на солнечном свету. Папа пил кофе и краем глаза поглядывал в телевизор. Мама, сидя между ними, мелко нарезала репчатый лук для вермишелевого супа. Саше захотелось маму обнять. Это было непривычно, но желание зудело в груди, и не думая сдаваться. Положив на тарелку надкусанный оладушек, Саша потянула маму на себя. – Ты чего это? – с подозрением спросила та. – Просто. Мама с готовностью отложила нож в сторону, вытерла руки тряпкой и крепко обняла Сашу в ответ. – Слушай, ты не горячая? – обеспокоенно спросила она, прижимаясь губами к Сашиному лбу. – Все хорошо, мам. Не волнуйся только… В маминых руках было надежно. Саша зарылась носом куда-то ей в шею, вдохнула – даже запах у нее особый, мамин. Раньше все было по-другому, но те бесконечные тоннели, взволнованные лица бродяг, одиночество и пустота… Теперь хочется цепляться за маму. Хочется, чтобы она не беспокоилась по пустякам – куда ты пошла, скоро будешь, почему не звонишь… Хочется защитить ее от этого. Саша до конца маму так и не простила, все еще думала порой, что та наслаждается своим тоталитарным контролем. Но теперь Саша маму понимала. А это было первым шажком к прощению. – Какие планы на сегодня? – спросил папа, отхлебывая кофе. – Не знаю. Гулять, наверное, пойду. – Сходи, сходи… – мама все еще гладила Сашу по волосам. Мамин запах вдруг будто сбился, ослабел, и из него выскользнули Милины нотки. От одного воспоминания Саша сжалась. – И Валю с собой на прогулку возьми, – попросила мама. Саша отстранилась от нее, не размыкая объятий. – Валю?.. – А чего вы без меня оладушки точите? – донесся веселый голос из коридора. Саша окаменела. Валя, появившийся в дверях, был мелким и вихрастым. Загорелые плечи, веснушчатое лицо, посветлевшие от солнца волосы. – Я с ней никуда не пойду, – сказал Валя, хватая оладушек со стола. Мама легонько шлепнула его по руке: – Не таскай! Налей чаю и поешь нормально. – Некогда. У меня там… – Ты ведь утонул, – прошептала Саша. – Ты умер… Ей было легко смириться со всем остальным – и заботливой мамой, и отцом в их старой квартире, и с кровавыми листьями, рассыпающимися от одного прикосновения. И даже с нарисованными цветами в вазе… Но с мертвым Валькой, который за обе щеки уплетает оладья со сливовым джемом, она смириться не могла. – Ты мертвый, – чуть громче, но все еще хрипло повторила Саша. Валя прищурился. Снова куснул оладушек за румяный бок и, ухмыльнувшись, спросил: – А ты?.. * * * Саше почудилось, что она проснулась вновь – просто скверный сон, сейчас ее вновь встретят солнце, льющееся сквозь тюль в комнату, запах оладий и мама… Нет. Приглушенный серый свет, падающий сверху, казался больничным и бледным. Бетонный мешок с высокими стенами, под потолком – черная решетка, а под ее ладонями гниющий мусор: листва вперемешку с разорванными пакетами, банки и бутылки. Напротив, привалившись плечами к стене, стоял Юра. Лицо его было серым, глаза без отрыва смотрели на Сашу. Руки он скрестил на груди. Саша прокашлялась, вытерла руками слипшиеся от слез веки. Она сидела у стены – видимо, это Юра ее так усадил. Зачем?.. Взгляд упал на тело, что лежало в центре бетонной комнаты. Человек. Это же человек… Саша все еще не до конца пришла в себя – голова кружилась, как будто Саша спала до обеда в душной комнате, по телу ручейками текли капельки пота, дышать было трудно. Она моргнула раз. Другой. Третий. Тело никуда не исчезло. Юра молчал. – Это что? – тихо спросила Саша. Взгляд ее, казалось, прирос к этому мертвому, без малейшего сомнения мертвому телу. – Ты, – глухо ответил Юра. И снова в комнате повисла тишина. Вдалеке еле слышно журчала вода, и Саше подумалось, что она провалилась в какую-то временную дыру, оказалась позади на… Сколько? Один, два или три? Сколько дней она провела в этом аду? Она была здесь в самом начале, когда не знала еще бродяг, когда до встречи с Валюшкой оставалось всего ничего, когда… Если зажмуриться и слушать плеск воды, то можно попытаться успокоиться. Прийти в себя. Поверить, что это очередной дурной сон. Саша на четвереньках добралась до лежащего тела. Ей не хотелось вставать – мир мутился, чуть покачивался перед глазами, и только когда левая рука уперлась в ледяной бетон, Саша поняла, что ей больше не больно. Закатала рукав изгвазданной куртки, оглядела предплечье – ничего. Ни черных синяков, ни торчащих костей, ни крови… Саша вскинула глаза на Юру. Он едва заметно кивнул. Возле мертвеца Саша замерла – села, пытаясь набраться смелости. Робко положила ладонь на плечо, словно боялась, что руку стряхнут в брезгливом жесте. Но нет – тело окоченевшее, ледяное на ощупь. Под ногами зашуршала листва – это Сашина дрожь расходилась по комнате. То ли страх, то ли предчувствие, то ли боль… А может, и вовсе, понимание? Она аккуратно перевернула человека на спину, убрала с лица прядь черных волос. Перед Сашей лежала мертвая Саша. Настоящая Саша, живая и реальная, отшатнулась, не сдержавшись – на ее лице проступил дикий ужас. Ей захотелось отползти обратно, прямо так, пригибаясь к полу, но она лишь закусила губу, разглядывая собственное лицо. Сомнений в том, что этот человек давно умер, не осталось. На лице проступили темные пятна, словно синяки, кое-где кожа налилась меловой бледностью. Что-то в этом лице неуловимо изменилось, и Саша, видевшая себя каждый день в зеркалах, в отражениях и на снимках, все же не смогла понять, что именно. Нос? Губы?.. Или просто смерть наложила свой отпечаток, исказила черты, изуродовала? Саша не могла поверить. Она сидела, низко склонившись над телом, вглядывалась в себя. Юра молчал. Давал ей время. Саша всхлипнула. Глаза оставались сухими, но в них поселилась невыносимая резь. Стон родился глубоко в груди, вырвался оттуда, и все снова опустело. – Это я? – онемевшими губами переспросила Саша, будто все еще надеялась, что хотя бы Юра ее успокоит, скажет, что все в порядке, это кто-то другой, ведь не может так быть, нельзя… – Это ты, – он сделал маленький шаг вперед. – Это твое тело, но уже без души. – А я тогда кто? – тупо спросила она. – Душа. – Душа-а… – протянула Саша, глядя в свое лицо. Коснулась рукой щеки, провела, словно хотела погладить. Бежевый свитер напитался дождевой водой и превратился в грязную тряпку. Рядом валялся распотрошенный рюкзак и останки разломанного мобильника. На Сашино тело налипли мятые листья, в волосах запутались шуршащие упаковки из-под еды… И желтая кубышка. Кувшинка. Саша снова всхлипнула. Зажала себе рот рукой. – Спокойно, – попросил Юра. – Все в порядке, не бойся. Это не сон, это случилось на самом деле. Это ты, Саш… Ты умерла несколько дней назад, после того, как упала в этот колодец. Саша по-детски мотнула головой, чувствуя, как оттягивает нижняя губа. Что-то изнутри противилось одной этой мысли. – Ты же все понимаешь, – Юра подошел чуть ближе, присел напротив и заглянул в глаза. – Я знаю, как это тяжело. Непросто поверить. Но рано или поздно это надо будет сделать… – Я… умерла потому, что упала в колодец? – она изо всех цеплялась хоть за что-нибудь логичное во всем вокруг. Казалось, бетонные стены пульсировали в такт биению ее сердца. – Нет. Когда ты упала сюда, ты была еще живой. Но ты умерла, так и не очнувшись. У тебя было слишком много травм… – он говорил об этом буднично, словно пересказывал ей пропущенную серию любимого сериала, и Саша в ужасе вскинула на него глаза. Юра не отвел взгляда, нашарил Сашину ладонь и крепко сжал ее в своей руке. – Все в порядке. Я с тобой. Саша глубоко вдохнула и выдохнула изо всех сил, но тяжесть из груди никуда не делась.