– А что тогда все вокруг? Здесь, в подземелье? Бродяги, Валюшка, химера… Все привиделось? Приснилось, да? Зачем тогда вообще… – Нет, – глаза его чуть потеплели. – Это было на самом деле. Да, бродяги не существуют в вашем мире, и никогда не существовали. Но все это было реальностью – и спасение, и помощь, и разговоры… – Я ничего не понимаю. Юра чуть поморщился, и далекий плеск сделался тише. Мертвая Саша, на которую все еще падал блеклый свет из-под потолка, бесстрастно слушала их. Живая Саша была в этом почти уверена. – Я попытаюсь объяснить, но это не так уж и просто… – Юра потер пальцами переносицу. – Ты действительно умерла здесь, и в вашем – физическом, реальном, называй, как хочешь – мире ничего не происходило. Но твоя душа, вырвавшаяся из тела, должна была завершить свой путь. Вы называете это раем или адом. – Ты сейчас серьезно? – спросила Саша, в которой, казалось, кроме шока ничего не осталось. – Мы сидим над твоим мертвым телом, – вкрадчиво, как для маленькой, произнес Юра. – И ты все еще не можешь этого принять? – Не могу. Он не нашелся, что ответить. И продолжил: – Когда человек умирает, его душа переходит в новый мир. Или попадает в чистилище, к нам. – К нам… – эхом отозвалась Саша, вновь глянув на себя. По шее прошлись колючие мурашки. – Да. Твоя душа, Саш, очень странная. В ней много хорошего, светлого, но есть и червоточина. – Валя. – Да. Эта история с Валей, она держала тебя, как камень, привязанный к лодыжкам. Ты не смогла бы вознестись, все еще оставаясь там, на пляже, ощущая вину перед братом. Ты должна была пройти долгий путь, чтобы очиститься. – Да уж… Очень располагает к очищению, – хмыкнула Саша, чувствуя, как мир вокруг становится болезненно четким. Стены нависли со всех сторон, в колодце запахло гнилью. Руки зачесались от кружащейся в воздухе пыли. – Очищение это не внешнее. Ты должна была пройти все, что раздирало изнутри, побывать в каждой оболочке, увидеть всех их, бродяг… И, только справившись, надеяться на избавление. – Получается, все это было зря, что бы ты ни говорил, – Саша поднялась, отряхнула колени и, отвернувшись, отошла к одной из стен. Зажмурилась, только бы не видеть себя мертвой. – Просто так. Я столько… столько пыталась выбраться отсюда, вернуться к родителям, а все было бесполезно. Я мертвая… с самого начала. Для чего это все? Ради какого очищения, а?.. – Это не напрасно, – Юра шагнул к ней, но встал чуть поодаль. – Да, ты никогда не смогла бы выбраться из туннелей. Но ты искала более важную дорогу. – Я не увижу отца, да? – Саша резко развернулась. – Он улетит на север, даже не зная, что я… А мама? С ней что будет? Она похоронила Вальку, теперь и я… И это твоя дорога? – Твой папа не улетел на север, – он жалостливо улыбнулся. – Он остался здесь, чтобы искать тебя. Это горе сблизит их. Я знаю, что стало после Валиной смерти. Но твои поиски чуть подтолкнут родителей друг к другу. Им нужны будут силы, и они не захотят тратить их на скандалы. – Но… – Пойми, ты все равно умерла. Никто в мире – ни я, ни бог, ни еще хоть какая-нибудь сила – не смогут вернуть тебя к жизни. Ты мертвая, Саш. Ты не доберешься до дома. Не увидишь родителей. Я знаю, как это жестоко. Но ты должна это понять. Тебе придется. – Нет… Но папа, он же… он же ведь… – Саш, – Юра крепко стиснул ее плечи. – Посмотри на меня. Посмотри! Ты умерла. Тебя больше нет. И твоим родителям тоже придется с этим жить. Она снова всхлипнула. Казалось, внутри не осталось больше звуков, кроме этих всхлипов. Даже слова рождались будто сами собой, бесконечно далекие от Саши. – А бродяги?.. – слабо спросила она, только бы не думать о мертвом теле под ногами, не видеть черные вьющиеся волосы, полноватые руки и разбитые очки. – Они ведь нереальные, да? Я никого не спасла?.. – Ты спасла их всех. Бродяги – всего лишь кусочки твоей души. Можешь считать их личностями, или ее сторонами, каждая из которых все еще внутри тебя. Ты должна была пройти вместе с каждым, узнать и принять, разрешить им упокоиться. Ты справилась, Саш. Ты нашла кое-что более важное, чем выход на поверхность. – И что же они такое? – Егор, к примеру, был твоим слабоволием и нерешительностью. Желание спрятаться ото всех, стать невидимкой. Только когда ты набралась сил и смогла дать отпор Жене, проявив пускай злобу, но все же решительность, он обрел голос. – А Женя?.. – Твоя злость. Ненависть и страх в одном человеке. Женя всего боялась, но позволила себе стать слабой только под конец, чтобы ты могла ее спасти. Ты всю дорогу ненавидела ее желчь, боялась ее осуждения, но не оставила Женю в огне. Ты помогла и этой части души. – Боже, я ведь… А Мила? – Мила – это мать. Это все материнское, что было заложено в тебе, и чему уже не суждено будет появиться. Поэтому она и умерла, ведь у тебя никогда не родятся дети. А еще это твои отношения с матерью, понимание, почему она такая, почему вечно контролирует тебя… – Я же все равно ее не простила. И, наверное, не прощу уже. – Ты приняла ее. Это порой важнее прощения. – Костя? – Твои лидерские черты, что-то слабое и едва заметное, но все же существующее. Он пропал на время, и я думал, что он уже не вернется. Но ты опять меня удивила. С трудом, но все-таки справилась. И Косте было даровано освобождение. – А… Валюшка? – Это твой брат. Твоя вина перед ним, твоя всепожирающая ненависть к себе из-за того, что ты сделала. Когда ты решила искать Валюшку… Я был уверен, что ты откажешься. Не справишься. Но ты нашла Валю среди коридоров, дверей и туннелей не потому, что выбрала правильную дорогу, а потому что взглянула своей вине в лицо. Потому что решила пожертвовать собой ради спасения ребенка. – Но она… я ведь… – Ты думала, что виновата в гибели брата. Все эти годы, вспоминая о нем, ты разъедала свою душу, и душа гнила внутри тебя, а ты творила все больше и больше плохого. Мелочи, даже и не вспомнить. Но когда ты нашла маленькую девочку в темном коридоре, когда вы вернулись… Я понял, что не зря выбрал именно тебя. – А ты… ты тоже моя часть? – голос, дрогнув, сорвался. Он усмехнулся. – Нет, к сожалению. Или к счастью. Я всего лишь страж чистилища, что-то вроде проводника. Я должен был испытывать тебя, провести через все страшное, что только было здесь, наблюдая и почти не вмешиваясь. Я беру тех людей, чьи души еще способны на искупление, и они рядом со мной сами выбирают свой итог. – Рай или ад. – Да. Мне кажется, даже в самой мрачной душе можно найти слабый проблеск. Я сразу же ринулся к тебе, как только твоя душа вылетела из тела. Ты нашла Валюшку в глубоком тоннеле – твою самую большую вину, главный секрет. Когда я встретил вас, я… Я понял, что не зря так торопился. Я верил, что ты сможешь пройти до конца. И стать достойной рая. – Вот почему ты все это делал, да?! Отговаривал меня, уверял, что я не справлюсь, не смогу… Ты просто испытывал? – Да. Я хотел увидеть, как глубоко в тебе это желание… стать настоящей. Очиститься. Когда ты появилась в тоннеле, неся Валю на руке, я понял, что все получится. Нам оставалось только добраться до одного из выходов, завершить твой путь. – А химера? Почему ее все так боялись? Кто это?.. – Просто еще один страж, – Юра чуть скривился и махнул рукой. – Она считает, что человек не может искупить свои грехи. Если он попал к нам, то достоин лишь ада. Она берет тех, кого не беру я или другие хранители. А потом рыскает по коридорам, ловит моих людей, за кого я взял ответственность… – Но зачем? – Ей это нравится. Что-то вроде приятного развлечения. – Да уж, развлечения… А если бы она поймала нас, что тогда? – Бродяг – ничего. Твоя душа стала бы рваной, потеряла свою часть. Это больно, но с этим можно справиться. А вот если бы она схватила тебя… Я бы уже ничем не помог. Она сильнее. И максималистка. Он осторожно провел пальцами по Сашиному плечу. – Рука не болит? – Нет. – Физическая боль должна была сломить тебя, если бы ты оказалась слабой. Но ты выдержала и сломанную руку, и вывих, и все страдания на пути. Теперь я могу убрать твою боль. Ты справилась, Саш. – Значит, я прошла ваше испытание… – Да. – И теперь исчезну? – Ты исчезла, когда умерла. Теперь же твоя душа обретет покой. – Это то, что я видела прямо сейчас? Утро, оладушки, Валя… – Да. Чуть позже ты воссоединишься с семьей, они должны закончить и свои истории. Если их души окажутся чисты, я провожу их к тебе. А пока… Тебя ждет твой брат. – Он… он меня ждет? – Саша вскинула на Юру глаза, и он едва уловимо улыбнулся. Кивнул. – Ждет, конечно. Он не винит тебя, знает, что это было глупостью. Ребячество, которое стало твоей виной. Но ты никогда не была виновата. Да, ты отправила брата в реку, зная, что там опасно. Да, ты не помогла ему выбраться. Но Саш, ты ведь знаешь… Вот тут, – он осторожно постучал костяшками пальцев по ее груди, – никогда не было желания, чтобы он утонул. Никогда. Исчез, перестал мешаться, чтобы ревность ушла… Да. Но ты не хотела, чтобы он умирал. Саша молчала. Он сказал ей столько, что теперь все это требовалось разложить в голове по полочкам, утрамбовать, переварить и смириться с этим. Все внутри зудело. Саша потерла виски. – Я понимаю, да. Я умерла. Заслужила место в раю, и все такое. Я до сих пор не знаю, как это может быть, но… Но почему я умерла? Как упала в этот колодец? Юра изменился в один момент – чуть выпрямился и повел плечами, будто ему стало зябко. Сглотнул – очень по-человечески. Посмотрел на ту Сашу, другую, что все еще лежала на полу, чуть приоткрыв темные губы. – Знаешь, обычно за несколько дней я очень прикипаю к своим людям и вижу в них скорее друзей, чем одинокие души, что ищут спасения. Ты доказала мне, что сильная, да. Но… Но ты уверена, что хочешь это узнать?