Валя заревела в полный голос. – Пойдем… – за руку потянул Юра. Последний рывок. Дверь распахнулась, с грохотом врезалась в стену. Они побежали – Саша впереди, следом за ней Юра, мчащийся из последних сил и кричащий: – Быстрее, быстрее, БЫСТРЕЕ!!! Саша пыталась. Правда пыталась. Отовсюду их языками лизал огонь, оставался горячими ожогами на коже, болью впивался в лицо, но Саша не понимала этого. Бежала. Их догоняли. Теперь это не мощные лапы, нет – цокот, треск и недовольный рев. Саше некогда было думать об этом. – Направо! – орал Юра. – Живей, живей! – вопил Юра. – Вон, вон та дверь! Кричал он. За дверью обнаружились ступеньки. Саша побежала вверх по крошащемуся бетону, и в лицо ей ударил свежий воздух, остудил горячую кожу и сожженные волосы. Но… Но Юра следом не бежал. Она обернулась: – Юр!.. – Беги! Я догоню, беги!!! БЕГИ! Ей хотелось броситься вниз. Она не могла оставить его там, не могла позволить химере сотворить с ним то, что та сотворила с Милой. Но Саша не могла и ослушаться. Она ведь согласилась. Ноги заплетались, а кашель, рвущий грудь, въелся в каждую клетку ее тела. Она упала раз, второй, вскочила и пошла дальше, уже не оглядываясь. Она почти не могла дышать. Даже если Саша и выберется, то вряд ли выживет… Казалось, ее кожа до сих пор объята пламенем, и кто-то то и дело подбрасывает сверху сухой листвы, чтобы горело ярче. Разве она не умрет?.. Дверь. Высоко впереди дверь, она, наверное, ведет в какие-нибудь складские помещения на самом краю города. Саша почти выбралась. Дошла. Ну же, беги, давай беги… Дверь скрипнула, чуть приоткрывшись. Саша распахнула ее, шагнула внутрь и тут же свалилась на пол. Надо встать, подняться, но вывернутая лодыжка превратилась в желе, а руки вовсе не было, как и легких – Саша, выплевывая черную копоть изо рта, свернулась калачиком. Пускай. Если химера расправилась с Юрой и теперь идет следом, пускай она сожрет и Сашу. Все. Больше никак. Дверь с мягким щелчком закрылась за ее плечами. Юра присел рядом, положил руку на Сашино плечо, погладил. Улыбнулся – это было слышно в его голосе: – Вот и все, Саш, – сказал он. – Мы спаслись. Спаслись… Все вокруг почернело. * * * Пахло водой. Заросшей тиной и кувшинками, с раскаленным песчаным пляжем неподалеку и гниющими створками мидий на берегу. Саша нахмурилась, покрепче обхватила подушку и зарылась в мягкую наволочку носом. – Саша, вставай! – позвала мама из соседней комнаты. – Полчасика… – сонно взмолилась Саша. – Вставай, вставай! Сколько можно дрыхнуть… Спать можно было бесконечно. Какое блаженство, просто спать. Шуршащая простыня, махровые волосинки щекочут кожу. Водой пахнет из аквариума – мама опять решила обзавестись домашним питомцем, чтобы заботиться еще хоть о ком-нибудь. И опять забыла сменить воду на чистую. – А что на завтрак? – спросила Саша, не открывая глаз. Она все еще уверяла себя, что сможет уснуть – сейчас мама уйдет на кухню, примется мыть тарелки в мыльной воде и громыхать кастрюлями, а Саша полежит немного с закрытыми глазами и вновь провалиться в сон… – Оладушки! И сливовый джем, – сказала мама. – А еще пряники. Вставай. – Сейчас, – Саша открыла глаза. Первой она увидела тумбочку, заваленную книгами. Томики с истертыми корешками хранили сухую листву между страницами. Саша, наверное, опять собирала букеты, опять сушила листья на гербарий, на открытки для друзей, на… Один лист, торчащий из книги со стихами, был ярко-красным. Не бордовым даже, нет, красным. Кровавым. Саша потянула лист за черешок, и тот сразу же прахом впитался в страницу. Кленовый, наверное. Правда, слишком большой для дерева, который на аллее высадила сама Саша. Сколько времени уже прошло?.. Но думать не хотелось. Спальня была под потолок залита солнечным светом, за окном чирикали воробьи. Саша села на кровати, потянулась и зевнула, не прикрывая рта. Хорошо. Скоро лето, едва уловимо пахнет солнцем и счастьем. Даже пол теплый, будто подогревается снизу. В родительской комнате Саше заметила букет цветов. Он показался ей странным – крупные бутоны чем-то неуловимо напоминали ромашки, только ярко-синие, будто неумело нарисованные детской рукой. От цветов пахло сладостью. Заныла сросшаяся рука, и Саша медленно размяла ее. Перелом уже зажил, только кожа стала бледнее из-за гипса. Порой руку тянуло болью, и мама говорила, что это на погоду. Обычно кости ноют у стариков, но для Саши и это нормально – перелом все еще свежий, со временем забудется. Саша привычно мяла руку пальцами, ждала, пока надоедливая боль схлынет. И через пару мгновений все прошло. Папа плескался в ванной – шумела вода, мелодичное мурлыканье доносилось из-под двери. По утрам папа ненавидел принимать душ, только брился в раковине – значит, может и потесниться в крошечной комнате. Саша забарабанила в дверь рукой: – Можно?.. Он не услышал. Саша чуть приоткрыла дверь. Папа стоял перед зеркалом, одетый в мятую майку и вытертые пижамные штаны, брился, вымазав подбородок белой пеной. Станок порхал в его руках. Заметив в отражении Сашу, папа улыбнулся: – Доброе утро засоням. Выспалась? – Да не очень. Еще хотя бы пару денечков поспать, и отлично, – улыбнулась Саша, прикрывая за собой дверь. – Двигайся, я зубы чистить буду. – Чего, толстая такая? – От жиртреста слышу! Папа рассмеялся, но живот втянул. От горячей воды, льющейся в раковину, шел пар, и тепло с новыми силами окутало Сашу. Она прижалась к папиному боку, выдавила пасты на щетку и принялась чистить зубы. – Лучше чисти, лучше, – подбадривал папа, снимая станком пену вместе с жесткими волосками. – А то грязнуля такая стала, жуть… – Пап, – она толкнула его локтем. – Отстань, а. – Вот так, да? То «папочка, не уезжай, пожалуйста», то «отстань». Не бережешь ты отца. – Берегу, – ответила Саша. – И хорошо, что ты не уехал. – Оладьи стынут! – крикнула мама с кухни. – Заканчивайте плюхаться. – Идем! – ответил папа, вытирая полотенцем гладкий подбородок. – Куда бы я поехал-то? Ну, разве можно на севере отыскать такую прекрасную дочурку?.. – Грязнулю и засоню? – Именно, – сказал он и чмокнул ее в макушку. – Давай, подтягивайся на кухню. Внутри у Саши дрожало что-то робкое и удивительное. Глядя на свое худое лицо, отраженное в зеркале, Саша все еще пыталась понять, что же это за чувство. И, только сплюнув мятную пену в раковину и прополоскав рот, она вдруг все поняла.