Запахло жжеными волосами. Все возвращается. Она опять переживает этот кошмар. В спину врезалась обезумевшая Женя. Вцепилась пальцами в плечи, забормотала: – Быстр-рее, быстр-рее, сгор-рим, мы сгор-рим… Жар бил в лицо, обжигал кожу. Саша вдохнула полной грудью и закашлялась – воздуха осталась лишь щепотка. – Почти на месте! – победоносно крикнул Костя, но Саша ему не поверила, хоть и видно было, как легко он ныряет по одинаковым коридорам, держится ему лишь знакомого маршрута, крепко-накрепко прижимает к груди Вальку – и как у него только сил хватает так нестись? – но отсюда же невозможно выбраться, невозможно… Скрюченные Женины пальцы, царапающие спину, исчезли в один миг. Саша обернулась – Женя неслась следом, глаза ее вылезали из орбит, а нижняя губа дрожала. Кажется, Женя почти сошла с ума. Огонь потрескивал за их плечами. Впереди пламени не было, зато черный дым становился все гуще, все чаще бродяги кашляли, задыхаясь, все медленнее бежали. Зато за треском исчезла и химера – быть может, она и бежит совсем рядом, словно еще одна бродяга, но хотя бы не слышно ее прыжков, ее толстых лап, что в пену взбивают черную воду… Костя резко остановился, заозирался по сторонам, а потом, сунув в Юрины руки Валюшку, изо всех сил ударил ногою в дверь. Дверь затрещала, заскрипела, но не сдалась. – Горячая, скотина! – крикнул Костя. И что?.. Саша, застывшая посреди узкого коридора, где под потолком в сюрреалистическом танце перемигивались лампы, судорожно огляделась. Огонь, химера, низкий потолок, всхлипывающая от страха Женя… Саше хотелось заорать. Броситься вперед, оставить их тут, у какой-то горячей двери, боже, и почему она горячая… Да какая вообще разница?! Костя с треском вышиб дверь плечом, и, шипя, ввалился в комнату. Оттуда бродяг сразу обдало жаром, но Юра прыгнул прямо в огонь, прижимая Валину голову к плечу, и Саше, подпираемой Егором, не оставалось больше ничего, как влететь за ними следом. Комната горела. Кажется, горели даже бетонные стены и серый потолок – отовсюду свешивались ярко-рыжие язычки пламени, мелькали и потрескивали, словно дрова в тяжелом мангале, и на миг Саша замешкалась на пороге. Страх, древний животный страх – тут опасно, горячо, беги, беги… – Саша, ну! – крикнул Юра, нашаривая ее взглядом. Женя выла в коридоре. – Не пойду, нет, не пойду!!! Егор втащил ее силой и, швырнув как куль с мукой на пол, захлопнул за ними дверь. Женя, постанывая и всхлипывая, отползла в пустой угол, прикрыла лицо от пламени, но было видно, как на ее руках расцветают багровые волдыри с прозрачной жидкостью. Бродяги в ловушке. В ловушке! Костя убьет их… Саша вжалась в стену, где было меньше всего пламени. Жженые волосы пахли горечью, в груди першило, к щекам прилил жар. Женя стонала где-то у ног, свернувшись калачиком – кажется, она даже вскрикивала едва слышно, но сейчас ее вопли никого не волновали. Выбитая дверь, наспех прикрытая, была слабой защитой от химеры. Но, может, та боится огня?.. За треском пожираемой мебели исчезли все остальные звуки. Уже и дверь охватило огнем – потекли по дереву струйки пламени, зачадили дымом. Саша прикрыла руками глаза. Резь не давала ей оглядеться по сторонам. Костя, влетевший в комнату самым первым, сейчас висел под потолком, и скрежет, доносящийся оттуда, бил Сашу по ушам. Юра, сунувший обмякшую и безвольную Валюшку в руки Егору, вскарабкался следом – кажется, это была металлическая скрипучая лестница, и теперь Юра с Костей вдвоем пытались справиться с чем-то на потолке. – Саша… Саш! – слабо окликнул Егор. Саша сделала к нему шаг. Ей до смерти хотелось, чтобы все это закончилось – неважно, спасением или смертью, только бы прекратились крики, треск и всхлипы… – Держи его, крепко держи, поняла меня?! – забормотал Егор грудным голосом, и мягкая Валюшка тяжестью повисла на Сашиной руке. – А ты… – начала, было, она, но Егор уже исчез. Теперь под потолком висели трое. Саша, прячущая Валю от огня, пальцами зарылась в ее волосы. От белых кудрей остались только жесткие завитки, опаленные огнем. Щеки горели. Саша забилась в угол, спасая Валю от огня. – И р-раз! – орал Костя. – Резче, давай! – Не могу, горячо! – Засов, ну, засов – и он распахнется!.. – Не могу, пальцы… – Ударь! Ударь еще раз! – Не поддается! Люк… Люк. Саша обернулась. Огонь, который теперь был повсюду, не мог скрыть главного. Люк. Люк на поверхность?.. – Быстрее, там свежий воздух! Холодом тянет! Там нет огня… – Это выход наружу? – наугад крикнула Саша. Три голоса слились в один: – Да! И вот тогда, не выдержав, Саша разревелась. Глава 9 Кажется, она надышалась дымом – сознание ускользало, мельтешило смазанными силуэтами перед глазами, и Саша, неглубоко дыша ртом, согнулась, пытаясь справиться с собой. Валюшка у ее груди едва дышала, порой чуть всхрапывая, и Саша медленно гладила девочку по голове. Огонь был уже не таким всепожирающим – дымом заволокло даже то, что оставалось в стороне от рыжих отблесков. Юра, Костя и Егор сражались с засовом, ревели от боли там, наверху, а Саше хотелось окликнуть их, попросить, чтобы они прекратили тратить силы – всё ведь почти закончилось… Женя тоненько выла неподалеку, и от нее остался только этот испуганный вой. Саша хотела дотянуться до Жени, прижать ее к себе, но сил и свободных рук не было. Только бы держать Валю, вжимать ее в свою подпаленную куртку. – Держи его! – все еще эхом кричал Егор. Живо кричал, как будто по-настоящему. Дым, казалось, становился частью Саши. Она цедила дым глотками, она укуталась дымом с ног до головы, она стала этим дымом. Кашель, разрывающий легкие, нарастал. Дико хотелось заснуть. – Саша! – звал кто-то издалека. – Саша… Трещали в костре угли. Папа запекал картошку – потом они будут разламывать горячие клубни, перебрасывать их из руки в руку, посыпать кристалликами соли и грызть прямо с кожурой. Мама, улыбаясь черными губами, повторяла: – Так полезней. Там много микроэлементов всяких… Папа ворошил угли палкой. Саша крутилась поблизости – грела озябшие ладони (она полчаса пыталась поймать голавчика в реке, но ничего не вышло, только руки окоченели), искала под ногами листочки и поджигала их, держа в руках, пока огонь не начинал лизать пальцы. – Брось! – хмурилась мама. – Обожжешься. Валя спал рядышком, на складном лежаке, который папа подарил маме несколько лет назад. Лежак был всего один, а поваляться на нем хотели все, но тот, конечно же, чаще всего доставался младшему брату. Вот и сейчас Валя спит – его закутали в телогрейку, и теперь в тусклых отблесках костра Валины ресницы едва дрожали. – Принеси нож, – попросил папа. – Попробуем. Готова уже, наверное. Мама пошла за ножом. Папа отвлекся – тушил подпаленную палку, сунув ее в песок. А Саша неловко развернулась, схватилась за горячий невысокий мангал, дернулась… Угли посыпались прямо на нее. Куртка вспыхнула, будто облитая бензином. Истошно закричала мама. Папа действовал быстро – сорвал с Саши куртку, отшвырнул в сторону и повалил дочь на песок, прижал грудью, а потом еще и захлопал по рукам, будто и там мог остаться огонь. Застывшая Саша молчала и, словно тряпичная кукла, крутилась в отцовских руках. Проснувшийся Валька спросонья захныкал. …Спустя несколько минут папа уже чистил картошку старым армейским ножом. Никакой черной корочки, никакой золы – слишком много песка. Мама, закутав Сашу в одеяло, крепко сжимала ее в своих объятиях, стискивала почти до боли. Все обошлось – Саша немного обожгла руки, а мама, порывшись в машине, отыскала за запасным колесом кусок хозяйственного мыла. Смочила, густо смазала белой пеной бледно-розовые ожоги. С той поры Саша невзлюбила огонь.