– Не надо никому звонить! Пошли вместе купаться. Посмотришь за мной, а я уплывать не буду, у самого берега только… – Нет. – Саш! – Нет и все. Родители запретили. Сиди на берегу. Он обиделся. Отвернул загорелое лицо, поджал губы. Сделал вид, что сестра нанесла ему смертельную обиду. Надеется, что она поведется на такой бесцеремонный шантаж и растает. – Я же сказала, что нет. – Саша-а! Она расхохоталась. Залилась смехом, поглядывая на него, разрумянившегося, с блестящими глазами. Да, ему смерть как хочется купаться. А ей смерть как хочется ему этого не позволять. Или все же?.. Это мама не выдерживает, стоит ей только увидеть дрожащие в его глазах слезы. Это папа прислушивается к каждому слову, какую бы чушь брат не говорил. Родители ради него готовы на все. Когда он только появился на свет, Саша сразу же отодвинулась куда-то на второй план. Ей можно было гулять с подружками во дворе допоздна, так даже лучше – хоть не мешается под ногами. Можно было вставать хоть в полдень, хоть на рассвете, только бы братика не будила. Можно было делать все, что хочется, только бы ему было удобно. Саша приносила из школы пятерки, а мама рассеяно кивала, готовя пюре для брата – он сегодня не хотел есть рассольник. А Саша давилась супом и глядела исподлобья, пока мама кружила вокруг братика. Саша за всё ему отомстит. За всё. – Купаться нельзя… – лениво сказала она, но брат умолк. Услышал что-то в ее голосе. Подался вперед. – Но?.. – Но я хочу кувшинок. – Кувшинок? – брат часто заморгал. Саша поморщилась: она-то знает, что никакие это не кувшинки, а кубышки, но ярко-желтые цветы на водной глади папа всегда называет «кувшинками», поэтому и она зовет их так. Да и брату понятнее. – Да, кувшинок. Сплаваешь? – Там же трава… и тина… – он замялся. Ему стало страшно: брат ненавидел плавать там, где росли колючие водоросли. Ему всегда казалось, что это ногти утопленников царапают его за ступни. Да и в траве так легко запутаться… – Слабо? – подначила Саша. Глупо, но сработало: по его щекам поползли рваные пятна. – Нет! Вот еще. Но он боялся. Страх мелькал в черных зрачках, которые на миг стали матовыми. Но всего на миг – и вот в них уже отразились солнечные блики, а брат кисло улыбнулся, будто ничего и не было. – Нельзя же купаться, а? – сказал он, прищурившись. – А там кусты. И трава… под водой. Там, значит, можно? – Можно, потому что мне нужны кувшинки. Сплаваешь за цветами, заодно и искупаешься. Идет? – Идет. Он встал, полный решимости, только руки едва заметно дрогнули. Плавал братец так себе – научился тем летом, когда папа часами стоял с ним в воде, осторожно укладывал на живот, придерживая, и показывал, как стоит выбрасывать вперед руки. Брызги, хохот и синие от холода губы – Саша плавала вокруг них и злилась. Ее никто не учил плавать. Она всему научилась сама. – Хорошо тебе поплавать, Валь. Крикнула она ему в спину. И он ушел. Солнечный свет выжигал на раскаленном песке узоры, и Валька подпрыгивал, босой, мчался к реке со всех ног. Саша проследила за его худой фигурой, улыбаясь. Улыбаясь… Она легла на полотенце, прикрыла глаза. На пляже собралась куча людей: кто-то пил остуженное в реке пиво, кто-то лениво дремал на песке, кто-то выкапывал рвы у берега. Кто-то купался. Пляж до краев был забит отдыхающими, выходные ведь. Малышня визжала и брызгалась на мелководье, взрослые дядечки гребли до противоположного берега, полнотелые женщины лежали на поверхности воды, сонно поводя руками. Кувшинки далеко, Саша прекрасно знала это. Но Валька упертый. Раз сказал, то доплывет. Она лениво смотрела, как муравьи у самых ее ресниц тянули по покрывалу толстый черешок. До осени еще далеко, высохших листьев на земле почти не осталось. А муравьи нашли завалявшуюся сухую веточку и тащат ее, трудяги. Во всем мире сейчас не было дела интереснее, чем копошащиеся муравьи. Над головой шумела ива. Визжал какой-то карапуз в оранжевом жилете. Рядом с ним хохотала бледная мамочка с тугим барабаном живота. Так легко было сделать вид, что все нормально. Лишь на мгновение Саше показалось, что по ее ногам проползла сырая лиана водорослей – впилась мелкими колючками в кожу, норовя утянуть на дно. Нет – это всего лишь мошкара. Муравьи давно утащили черешок. Саша улыбалась. Она ведь слышала. Может, и не слышала, конечно, но ничего не могло ее переубедить. Он вскрикнул. Наверное, все-таки запутался в водорослях. Саша представила, как Валя вынырнул, обмотанный черно-зеленой травой, и позвал: – Саш!.. А потом забулькал, и вот это бульканье она бы точно не услышала. Вокруг ульем гудел пляж: шкворчащее на углях мясо, плеск воды, глухие удары по волейбольному мячу. Саша зажмурилась и расслабилась – она лежит в тени, загорелая и счастливая. Все хорошо. И только вскрик, после которого осталось лишь бульканье, никак не шел из головы. Так перед сном она представляла, что получила миллиард долларов и теперь может всю жизнь путешествовать. Так мечтала о любви и букетах тюльпанов. Так представляла и то, как исчезнет ее родной брат. Она ждала. Ждала, когда он прибежит, всклокоченный и мокрый, стряхнет капли тинистой воды ей на спину, швырнет цветок – не кувшинку, а кубышку, – и закричит во весь голос: – Капец там травы! А она скривится, как барыня, и примется нюхать сладкую кувшинку. Выдыхать с облегчением – так, чтобы он не заметил. Рявкать: – Закутайся в полотенце! Заболеешь – мама нас двоих убьет. И сушись живо, пока они не приехали… Брата все не было. Саша ворочалась на полотенце, не открывая глаз. Ей же только послышался приглушенный крик, точно послышался. Тут слишком громко: никто и звука бы не разобрал, даже если б Валя и вправду выкрикивал ее имя. Бред! И когда хмурая Саша встала, стряхивая с тела колючие песчинки, намереваясь найти Вальку и уши ему надрать, только в этот момент его нашли. Она стояла под раскидистой ивой, в тени голубовато-зеленой листвы, и видела, как брата волокут из воды, бледного и обмякшего. Кричали люди. Любопытные карапузы выкручивались из материнских рук, пока детвору уносили прочь от воды. Люди встали полукругом, загалдели и спинами закрыли Валю от Саши. И вот тогда она побежала. Валька обмотался травой – он попросту запутался в водорослях. Запаниковал, наверное. Начал биться, рваться, ослабел. Захлебнулся. Какой-то мужчина с синей татуировкой во всю спину делал Вальке искусственное дыхание, бил его по костлявой груди, переворачивал на бок. Ничего не помогало. Вызвали скорую. Рядом причитали незнакомые женщины. Кто-то набросил на осевшую Сашу влажное полотенце. А потом приехали родители. Саша твердила себе, что не виновата. Это шутка была – она-то думала, что брат испугается и повернет обратно, нужны ему кувшинки эти… Нет. Кубышки. Правильно говорить кубышки. Она не хотела ему вредить. Не хотела, чтобы он утонул. Да, завидовала, что родители любят его больше, да, они с Валькой дрались и ссорились – ну с кем не бывает! Она не хотела. Она никогда бы так не сделала. Но где-то в глубине Саша всегда боялась, что хотела. Именно этого и хотела. Это же она и сделала. Родителям Саша сказала, что брат попросил помочить ноги – она разрешила, но постоянно следила, чтобы он не уходил на глубину. А потом отвлеклась – в нее швырнули волейбольным мячом, она побежала за ним в кусты. Отыскала мячик среди камышовых толстых стеблей, бросила обратно. Посмотрела на Вальку – а его и нет. Побежала искать. А он уплыл к кустам. Видимо, чтобы сестра из реки не вытащила.