Хуже всего снова включать свет. Невыносимо долгий миг, когда не знаешь, что окажется прямо перед тобой. Порой Саше в лицо бьет поток теплого воздуха, словно в коллекторе, и Саша прижимается к стенам, застывает. Порой, включив фонарик, слабо шепчет: – Валя… Где ты, Валь… Когда говоришь, то не так страшно. Даже собственный голос способен на миг выдрать из цепких когтей одиночества. Но говорить опасно – мало ли кто откликнется на твой зов. И Саша бредет в темноте. В тишине. Знает, что понемногу сходит с ума. Когда справа слышится глухой мамин плач, Саша даже не вздрагивает. Она понимает, что это невозможно, слух играет с ней в скверные игры, это да. Поэтому надо идти, не слушая, как стонет мама. Она, наверное, весь город подняла с ног на голову. А надо всего лишь искать под землей. Шепот. Чужой шепот – может, это химера?.. – Саша, – шепчет Мила. – Иди дальше. Все правильно. Что это? Бред или опасность? Саша вжимается в стену и бесконечно долго стоит, но больше ничего не происходит. И тогда она снова идет. Кажется, что у этих коридоров просто нет конца. И кому понадобилось рыть бесконечные лабиринты под землей, прибежище для крыс и трухлявой мебели?.. Двери. Чуланы. Комнаты. Коридоры. Тьма. Саше кажется, что она умерла. Наверное, ее и вправду засыпало в том узком проходе, и теперь вырвавшаяся из тела душа вечно будет ходить по коридорам и искать спасения. Искать Валюшку… Когда фонарик вспыхивает, а перед глазами снова оказывается пустота, Саша тихо выдыхает. Нет, она все еще здесь – она ведь борется. Не согласилась оставить Валю в пустых тоннелях – может, Саша никогда ее и не найдет. Может, сгинет здесь, или станет ужином для химеры. Но все равно будет искать. И поэтому, когда в очередной раз включившийся фонарик освещает бетонный тупик, Саша лишь моргает, вглядываясь в бледный силуэт. Зажмурься, вдохни и выдохни. Это еще одна галлюцинация, вполне объяснимая – мозг, уставший от голода, недосыпа и боли, рисует перед тобой всякую чертовщину. Цепляйся за логику, за здравый смысл. И выберешься из этого топкого болота. Вдох. Выдох. Открыть глаза. И бледная галлюцинация бросается вперед, обхватывает Сашины ноги ручонками и ревет, плачет во весь голос, не скрываясь. Но, что самое главное – галлюцинация теплая. И тогда Саша падает перед ней на колени и обнимает девочку здоровой рукой. Валюшка чумазая, даже волосы вымазаны пахучей грязью, но девочка живая – живая и теплая, с ней все в порядке. Она плачет, спрятав лицо у Сашиной шеи, а Саша все еще не верит. Да, она знала, что будет искать Валю, или Валино тело, или… Но и не надеялась даже, что вправду ее найдет. Ей хочется бормотать, как непросто было Валю найти. Хочется спросить, где она была, почему отстала. Как выжила. Как вообще тут оказалась. Это ведь другие тоннели, другая дорога. Ее невозможно было тут найти. А она нашлась. Саша обнимает девочку и плачет. Молчит. И радуется. * * * Они спрятались в одной из погруженных во тьму комнат – Саше стоило только чуть навалиться, и деревянный косяк захрустел, словно горсть золотистых крекеров. От мыслей о еде по позвоночнику пробежал холодок. Надо найти что-то и покормить Валюшку, она ведь голодная… Сломанный замок остался висеть в двери, а это значило, что любой мог войти в комнату следом за ними. Саша усадила Валюшку на голый пол, а сама осторожно прикрыла дверь, чтобы их вторжение не слишком сильно бросалась в глаза, или чем там вообще химера видит. Надежда была лишь на то, что никто не станет проверять все комнаты подряд. Фонарик оставили выключенным – тонкая полоска света из-под двери могла привлечь ненужное внимание. Валюшка хныкала и жалась к Саше, будто боясь, что та снова исчезнет. Саша же, нащупав пальцами Валино личико, осторожно вытерла его рукавом своей куртки. Девочка отворачивалась и сопела, но не говорила ни слова. Саше и самой было жутко заговаривать с ней – а вдруг Валя теперь всегда будет молчать?.. Словно немота Егора могла перейти к ней, словно бы по наследству. Саша не знала, о чем думала Валюшка посреди залитого светом коридора, оставшись без семьи. Что чувствовала она, сидя у остывающего тела. Где пряталась, как прислушивалась к чужим шагам и как очутилась здесь, в конце узкого тоннеля, наполненного жирной грязью… Хотелось просто прижимать ее к себе, словно бы говоря – все хорошо. Теперь ты точно никуда не денешься. Саша ощупала девочку с ног до головы – руки, ноги… Все целое и невредимое, химера Валю так и не нашла. Где-то в голове все еще зудела мысль, то и дело повторяемая Юриным голосом: «А ты уверена, что это Валя?», но Саше не хотелось слушать его звенящий шепот. Да. Она уверена. Это ее дыхание у груди, ее сердце, бьющееся так сильно, что услышишь и издалека. Валюшка заговорила первой. – Ты же обещала… – слабо пробормотала она. Саша покрепче прижала к себе хрупкое тельце. – Да, обещала. Но я не думала, что ты… Я была уверена… – она выдохнула. – Да чего я оправдываюсь? Это моя вина, да. Прости. Но теперь я рядом, с тобой… – За что, Саш?.. Фраза ударила по оголенным нервам. Саша чуть отстранила Валю, желая заглянуть девочке в лицо, но не вышло – непроницаемая тьма сгустилась так, что даже привыкшие глаза все равно ничего не могли разглядеть. – Что ты сказала? – охрипшим голосом спросила Саша. Валюшка прижалась крепче, задышала в куртку. Слабые ручонки обвили шею, и Саша зажмурилась, погладила Валю по волосам. – За что? – еще раз спросила Валюшка. Тонким мальчишечьим голосом. И тогда Саша вспомнила. * * * Горячие лучи обжигали ноги, и Саша переползла в тень, чтобы не сгореть. Не успела – на плечах уже расцветали бледно-розовые пятна, которые к вечеру нальются багрянцем и болью. Надо попросить маму, чтобы она купила сметаны по дороге. Холодная сметана на сгоревшие плечи – настоящее блаженство, никакие аптечные тюбики и баночки даже в сравнение не идут. Духота стояла невыносимая. Перед глазами покачивались синие цветы цикория – раньше Саша думала, что это обыкновенные бледные сорняки, что растут по обочинам дорог, но потом заметила рисунок на глянцевой пачке с напитком и немало удивилась. Она сорвала цветок, покрутила его в пальцах. Хрупкие лепестки задрожали в знойном мареве. Брат примчался с волейбольной площадки, сдул с глаз отросшую челку и улыбнулся во все зубы. Саше захотелось дать ему подзатыльник. Мамина надежда. Папин наследник. – Жарко, – выдохнул брат, развалившись на соседнем полотенце. Саша чуть отстранилась, сморщила лицо: – Ничё, потерпишь. – Да жарко-о, – вновь затянул он, не переставая улыбаться. Издевался, поддразнивал ее. На лбу заблестели капельки пота, волосы взлохматило ветерком. Брат был загорелым и гибким, словно ивовый прут. – Мне тоже жарко, – ответила Саша. – Но я же не ною. – Раз жарко, то пошли купаться! Вот ради чего все это затевалось. Вот почему он канючил, вот почему не мог скрыть широкую улыбку, почему согласился остаться на пляже под надзором старшей сестры. И Саша глянула ему в глаза, упиваясь своей властью, и коротко сказала: – Нет. Мама запретила. – Ну Са-аш! – заныл он, ворочаясь на полотенце, отчего песок полетел во все стороны. Она брезгливо стряхнула песчинки с порозовевшей кожи и отвернулась. – Я сейчас родителям позвоню, и они тебе голову оторвут.