Она должна проверить. Она не хочет молча со всем соглашаться. Она… пусть это глупо, но это ее выбор. Сколько можно?! Саша чувствует, что права. Пускай она и сотворит какую-нибудь глупость, вляпается в проблемы, но докажет себе – я борюсь. Я не сломалась, я не замолчала, я все еще та Саша, что и… два дня назад? Два дня. Спутанные волосы, пропитанные канализационной водой. Чужие вещи, с которых коркой слезает грязь. Плачущая Валюшка там, за спиной – но Саша ее не бросит. Она вернется. Только отыщет Костю, или Женю, или те самые проблемы, которые… Под ногами остается только воздух. И вокруг тоже воздух – такой недвижимый, словно чернота в морских глубинах, где только смерть и забвение. Сзади мелькают отблески чужих фонарей, напоминают флуоресцентные шары над зубастыми мордами рыбин. Кажется, вот она и совершила свою глупость. Мысли застревают в голове, пока время становится тягучим. Саше все еще кажется, что она бежит – перебирает ногами в воздухе, словно мультяшный персонаж, вот-вот перепрыгнет через пропасть, не упадет… Но она уже падает. И это неотвратимо. Удар выбивает из легких воздух – Саша вскрикивает и выгибается, не в силах сделать даже маленький вздох. Она и не поняла, что произошло – пролетела вниз, ударилась о ребристый бетон… Кажется, что мир вокруг состоит из этого промерзшего бетона, что Саша в бетонной клетке, ловушке, – и лежит сейчас, таращась во тьму, слушает, как бродяги суетятся наверху, зовут ее едва слышно, ругаются. Кашель раздирает Сашу напополам. – Я здесь… – хрипит она, захлебываясь воздухом. – Осторожно… яма… – Сашка, дура! Я сейчас спущусь и убью тебя… – рычит Юра сверху, но ей больше не страшно. Ей кажется, что все так, как и должно быть. Мелкий брат бегает вокруг, неразличимый в темноте, шепчет едва слышно: – Сашка, вставай, вставай давай, опоздаем, ну Саш… Брат? Чужие лучи света ползут по стенам, и бледные лица, похожие на фарфоровые тарелки, вырисовываются там, откуда Саша только что упала. Миг – и лиц больше не разобрать, лишь в глаза бьет яркий свет. – Осторожно… – повторяет она, но никто не летит за ней следом. Они толпятся там, в тоннеле, взволнованно бормочут: – Тут высоко? – Высоко… Все ноги, наверное, переломала. – И что теперь?! – Стойте тут. Вальку, Валю держи! Упадет же. Я спущусь, проверю. – Аккуратней… – Да тут ступеньки, не бойся. Юра ползет вниз. Ржавые ступени скрипят под его весом, они, разленившиеся за долгие годы простоя, с неохотой позволяют держаться за себя. Фонарный свет вымазывает мир блеклыми красками, на миг освещает и пол, на котором лежит Саша, а рядом… худое мальчишечье тело. – Ой! – вскрикивает Мила. Она тоже заметила. Саше требуется всего пара секунд, пока она ползет к скрюченному телу, чтобы понять – это не мальчишка. Это худая девушка с короткой стрижкой. Это Женя. – Женя, Жень… – шепчет Саша. Шершавый бетон цепляется за ладонь и колени, обдирает кожу, но Саше все равно. Не зря. Она не зря бежала сюда, не зря рухнула с высоты, все это было не зря, ведь иначе они не нашли бы Женю… Саша думает лишь об одном. Только бы она была жива. Только. Бы. Жива. Женя теплая, и Саша рада этому – она осторожно переворачивает податливую, словно тряпичная кукла, Женю и гладит ее лицо чумазой рукой. Надежда внутри хрупкая, рассыпающаяся, но Саша больше не помнит прищуренных недобро глаз, желчных слов и оскорблений, нет, она рада, что Женя снова с ними, и они смогут ей помочь… Потому что Женя человек. Потому что и Женю, колючую и вредную Женю, тоже жалко. Саша плачет. Сама не чувствует, как плачет. Вскрикивает: – На лицо! Посвети на лицо ей… – Тише! И сразу несколько лучей сходятся на Жениной худой фигуре, и все это напоминает театр – вот-вот в пятне света покажется актриса в вычурном гриме, и зал замрет, прислушиваясь к ее монологу. Но нет. В пятне света лишь они. У Жени ободранное лицо – нос распух и посинел, под глазами залегли тени. На бледной коже запеклась густая кровь. Но Женины веки дрожат, глаза пульсируют в хаотичном танце, словно она досматривает последние сны. Черты ее лица смягчились, нет больше ничего мужского, злобного или ехидного – обычное лицо с темными ранами, беспечное и спокойное, почти детское. И Саша ревет, прижимается к Жене, обхватывает ее целой рукой. Даже перелом утих ненадолго – это хорошо, что Саша не упала прямо на руку, но ей сейчас совершенно не до рук, не до них, бесполезных… – Отойди, – Юра, неизвестно откуда взявшийся, отодвигает Сашу в сторону. Он трясет Женю за плечи, хлопает по щекам, и она стонет, а потом распахивает глаза, таращит их в ужасе, и кашляет. Ее ладонь скользит по разбитому лицу. – Спокойно… – Юра помогает ей присесть. – Все свои. Ты как? – Больно… – шепчет Женя, голос у нее слабый и ломкий. – Главное, что живая… – Саша не может справиться с собой, она плачет, она почти срывается в истерику. Ее правая рука крепко сжимает липкую ладонь, и Женя, едва поняв это, мигом отстраняется: – Ты че, вообще уже? – ее голос тяжелеет. – Заткнись, – советует Юра, мягко ощупывая Женин нос. – Не сломан, нормально… Голова кружится? Тошнит? – Нет, – отбивается Женя, которая с каждой секундой все больше и больше напоминает саму себя. – Все в пор-рядке, нор-рмально я! Что эта полоумная тут забыла?.. – Эта полоумная тебя и нашла, – отвечает Юра, и Женя приподнимает брови, тут же зашипев и скривившись от боли. – Я думал, что ей показалось. Честно говоря, я вообще не рассчитывал, что мы тебя найдем. А Саша убежала в тоннель и… И привела к тебе. Женя молчит. Смотрит на Сашу так, будто впервые ее видит. Но Саша этого не замечает – она рыдает так, будто хочет выплакать всю тяжесть, скопившуюся в груди. Страх, одиночество и непонимание – все, что по капле собиралось внутри нее в эти сумасшедшие дни, отыскивает выход и превращается в слезы. – Саша! Саш… – негромко зовет Мила сверху. – Дай ей поплакать, – просит Юра, и все умолкают. Ждут. Саша рыдает, лбом уткнувшись в ледяной бетон. Ей, быть может, только этого и надо – пореветь, жалея себя за сорвавшуюся встречу с папой, надеясь отыскать выход, надеясь не развалиться и выдержать каждый пинок от судьбы. Юра сидит рядом. И только когда поток рыданий, стонов и всхлипов подходит к концу, а Сашу сотрясает крупная дрожь, он кладет руку ей на плечо. – Ты была права, я зря тебя не послушал. Но если ты еще хоть раз убежишь от остальных, я тебя своими же руками… – Я знаю, знаю… Прости меня… – она всхлипывает и вытирает щеки, чувствуя, как лицо уродливо раздулось от рыданий. Отворачивается, хоть в полутьме этого и не видно. – Ну, закончили свой концер-рт? – желчно спрашивает Женя. Теперь разбитое лицо как нельзя кстати подходит к ее грубости. – Идти можно? – Да, извините, я просто… Я просто сорвалась. Простите. Они поднимаются. Юра поддерживает Женю под локти, вглядывается в ее лицо, будто ждет, что она закатит глаза и рухнет в обморок, или скривится от боли, или качнется в сторону… Но нет. Кажется, Женя отделалась лишь разодранными ладонями и разбитым лицом – в остальном она цела. А вот Саша, стоит ей только шагнуть вперед, сразу же останавливается, стиснув зубы. – Что такое? – взволнованный голос сверху. Это Мила. – Все нормально, – звук выходит искаженный, глухой. Юра оборачивается: – Что?.. Где-то болит? – Нет. – Давай ты сейчас не будешь мне врать. – Давай. Кажется, я ногу подвернула. Немного. Юра ругается, протяжно и отчаянно. – Зато все живые! – шепотом кричит ему Мила. И с ней трудно не согласиться.