– Но… – Это не обсуждается. Тебе и так до поступления в колледж осталось всего три года. Уж раз в день ты сможешь заставить себя поесть в моем обществе. Она отвернулась. – Ладно. А второе? – Визиты к психологу. Хотя бы на первых порах. Тебе слишком многое довелось пережить. Всем нам. Тебе нужно начинать говорить хоть с кем-то. Пытаясь склонить ее к этому несколькими месяцами ранее, я не проявила должной настойчивости и позволила ей отказать мне. Уступать теперь я не собиралась. Я стала сильнее и чувствовала, что могу быть лучшей матерью. Вероятно, она поняла это по моему голосу, потому что протестовать не решилась. Только сказала: – Ладно, как хочешь. Я обняла ее, поцеловала в макушку и уже собиралась уйти, когда она притянула меня к себе и тоже обняла – крепко-крепко. 58 В глазах Эвелин уже какое-то время стоят слезы. Она поднимается и идет через комнату за бумажными салфетками. Она очень эффектная женщина – и под этим я имею в виду, что она сама по себе представляет яркое зрелище. Но помимо этого она еще и глубоко человечна, и в этот момент я просто никак не могу сохранять объективность. Я не могу оставаться бесстрастной и не чувствовать ее боли. – Наверное, это ужасно тяжело – то, что вы сейчас делаете, с какой искренностью рассказываете вашу историю. Хочу, чтобы вы знали: я восхищаюсь вами. – Не говори так, ладно? Просто сделай мне одолжение и не говори ничего подобного. Я знаю, какая я на самом деле. А завтра узнаешь и ты. – Вы постоянно это повторяете, но мы все не совершенны. Вы действительно считаете, что не заслуживаете снисхождения? Она словно и не слышит. Смотрит в окно, на меня – ноль внимания. – Эвелин. Неужели вы искренне полагаете… Она резко оборачивается, и я умолкаю. – Ты обещала не давить. Мы скоро со всем этим закончим, и у тебя отпадут все вопросы. Я смотрю на нее недоверчиво. – Обещаю, – говорит она. – Уж насчет этого ты можешь мне поверить. Милый Роберт Джеймисон «ТЕПЕРЬ ЭТО» 8 января 1990 ЭВЕЛИН ХЬЮГО ВЫХОДИТ ЗАМУЖ В СЕДЬМОЙ РАЗ В минувшую субботу Эвелин Хьюго вышла замуж за финансиста Роберта Джеймисона. Если для Эвелин это уже седьмой брак, то для Роберта – первый. Его имя, возможно, покажется вам знакомым: Эвелин – не единственный член голливудской элиты, с кем он связан родственными узами. Джеймисон – старший брат Селии Сент-Джеймс. Источники сообщают, что Эвелин и Роберт познакомились всего два месяца тому назад на одной из вечеринок в доме Селии, и с тех пор у них безоглядная любовь. Церемония бракосочетания прошла в здании суда в Беверли-Хиллз. Эвелин была в шикарном женском ансамбле кремового цвета. Роберт, в костюме в полоску, имел весьма щеголеватый вид. Коннор Кэмерон, дочь Эвелин от недавно умершего Гарри Кэмерона, выступила подружкой невесты. Вскоре после свадьбы все трое отправились в Испанию. Мы можем лишь предположить, что они намерены навестить Селию, недавно купившую там недвижимость на южном побережье. 59 На каменистых пляжах Алдиса Коннор вернулась к жизни. Не сразу, медленно, но неуклонно – так прорастают семена. Ей нравилось играть с Селией в скребл. Как и обещала, по вечерам она ужинала со мной, порой даже спускаясь в кухню пораньше, чтобы помочь мне приготовить тортилью или «кальдо галлего» – галисийский суп – по рецепту моей матери. Но больше всего ее тянуло к Роберту. Высокий и широкоплечий, с мягким пивным животиком и серебристыми волосами, Роберт поначалу не мог понять, как следует себя вести в девочкой-тинейджером. Думаю, Коннор его пугала. Он не знал, что сказать, поэтому просто старался ее избегать, возможно, даже больше, чем следовало. Зато Коннор тянулась к нему: попросила научить ее играть в покер, расспрашивала его о мире финансов, предлагала порыбачить. Он так и не смог заменить Гарри – никто бы не смог, но ему хоть в какой-то степени удалось облегчить ее боль. Она спрашивала его мнения о парнях и нашла время, чтобы выбрать великолепный свитер в подарок на его день рождения. Он покрасил для нее спальню, а в выходные готовил ее любимые жареные ребрышки. И мало-помалу Коннор начала верить, что мир – вполне безопасное место, где можно открыть свою душу. Я знала, что раны от потери отца никогда не затянутся полностью, что на ее сердце появляются новые рубцы, но я видела, что она перестала гулять, начала получать «хорошо» и «отлично». А потом, когда она поступила в Стэнфорд, я посмотрела на нее и поняла, что моя дочь твердо стоит на земле и имеет голову на плечах. Накануне дня отлета мы с Селией и Робертом вытащили ее поужинать в небольшой ресторан на воде. Там Роберт развернул специально купленный для нее подарок. Это оказался набор для покера. – Обчисти там их всех, – сказал он, – как обчищала меня всеми этими флэшами. – А потом ты поможешь мне их инвестировать, – ответила она с озорным блеском в глазах. – Умница. Роберт всегда утверждал, что женился на мне ради Селии, для которой готов на все. Но я думала, он поступил так еще и потому, что брак дал ему возможность обзавестись семьей. Он не смог бы жить ни с одной женщиной, хотя и производил на испанок не менее сильное впечатление, чем на американок. А вот быть частью той семьи, которая сложилась у нас, он мог и, думаю, прекрасно понимал это, когда давал свое согласие. Или, может быть, Роберт случайно наткнулся на нечто такое, что неожиданно устроило его. Бывают такие счастливчики. Что касается лично меня, то я всегда стремилась получить то, чего хотела всем сердцем. Есть люди, на которых счастье сваливается внезапно. Иногда мне хочется быть похожими на них. Уверена, некоторым из них тоже хочется быть похожими на меня. Теперь, когда Коннор вернулась в Соединенные Штаты и прилетала домой лишь на каникулах, мы с Селией проводили вместе гораздо больше времени, чем когда-либо раньше. Нам не нужно было беспокоиться о съемках или о том, что пишут о нас в разделах светской хроники. Нас почти никто не узнавал, а если такое и случалось, то, как правило, люди этого не показывали, стараясь уважать наше право на частную жизнь. Там, в Испании, я жила той жизнью, которой всегда для себя хотела. Я чувствовала себя умиротворенно, утро за утром просыпаясь и видя рядом с собой разметавшиеся по подушке волосы Селии. Я дорожила каждой минутой, которую мы проводили вместе, каждой секундой, когда я могла заключить ее в объятия. В нашей спальне был огромный балкон, с которого открывался восхитительный вид на океан. Зачастую по ночам в нашу комнату врывался прохладный морской бриз. По утрам, когда лень было чем-то заняться, мы могли сидеть на балконе, вместе читая газеты, и плевать нам было на то, что наши пальцы запачканы типографской краской. Я даже снова начала говорить по-испански. Сначала только лишь в силу необходимости: нам со многими приходилось общаться, а в нашей компании я была единственным человеком, кто мог вести подобные беседы на более-менее приемлемом уровне. Но, думаю, эта необходимость пошла на пользу, потому что главным было достижение результата. А потом, со временем, я поняла, что даже горжусь тем, как легко мне это дается. Диалект там был немного другой – кубинский испанский моей молодости не очень-то совпадал с кастильским испанским, – но за все эти годы из моей головы вылетело не так уж много слов. Порой я могла заговорить на испанском даже дома, вынуждая Селию и Роберта, знавших лишь азы языка, вместе строить догадки относительно сказанного. Мне нравилось обучать их новым словам, нравилось, что я могу показать ту часть себя, о которой давно забыла. Я радовалась, что, покопавшись в себе, все же нашла эту часть, ждавшую меня где-то глубоко внутри. Но, конечно, какими идеальными ни казались бы те дни, было и нечто такое, что ночь за ночью тревожило нас все больше и больше. Селия чувствовала себя неважно. Ее здоровье серьезно пошатнулось. Ей оставалось недолго. – Я знаю, что не должна бы, – сказала она мне как-то ночью, когда мы вместе лежали в темноте и нам обеим не спалось. – Но порой так сержусь на нас за все потерянные годы. За все то время, что прожили впустую. Я схватила ее руку. – Знаю. Я тоже сержусь на себя за это. – Когда действительно кого-то любишь, нужно быть готовым преодолеть все, что угодно. А мы очень сильно любили друг друга; я даже представить не могла, что буду любима так сильно, что сама смогу полюбить так сильно. Так почему мы не смогли преодолеть это? – Мы это уже преодолели, – сказала я, повернувшись к ней. – Мы же здесь. Она покачала головой. – Но годы… – Мы упрямые. И у нас не было нужных инструментов для достижения цели. Мы обе из тех, кто командует. Мы обе склонны полагать, что мир вертится вокруг нас… – И нам приходилось скрывать, что мы – лесбиянки, – сказала она. – Скорее, это я – лесбиянка. Ты – бисексуалка.