– Эвелин… – Что? – Я люблю тебя. – Что ты имеешь в виду? Он наклонился ко мне, смял гамбургеры и поцеловал. Ощущение было такое, как если бы кто-то вдруг врубил электричество в давно заброшенном здании. Так меня не целовали с тех пор, как ушла Селия. С таким желанием – желанием, которое пробуждает ответное желание – меня не целовали с тех пор, как вышла за дверь любовь всей моей жизни. Между нами с Максом были лишь смятые бургеры; его горячие губы впивались в мои. – Вот что я имею в виду, – сказал он, отстранившись. – Делай с этим, что хочешь. * * * На следующее утро я проснулась лауреатом премии «Оскар» с шестилетней малышкой в постели. В дверь постучали. Я подхватила халат, открыла дверь. Передо мной стояла корзина с двумя дюжинами красных роз и запиской: «Я люблю тебя с того дня, как мы познакомились. Пытался с этим покончить, но ничего не выходит. Оставь его, ma belle, и выходи за меня. Пожалуйста. Целую и обнимаю, М.» 50 – На этом мы пока остановимся, – говорит Эвелин. Она права. Уже поздно, и я подозреваю, что у меня на телефоне куча пропущенных звонков и имейлов, на которые нужно ответить, в том числе и голосовое сообщение от Дэвида. – Хорошо. – Я закрываю блокнот и выключаю диктофон. Эвелин собирает какие-то бумаги и выпитые за день кофейные чашки. Я проверяю телефон. Два пропущенных звонка от Дэвида. Один от Фрэнки. Один от моей матери. Прощаюсь с Эвелин и выхожу на улицу. Там теплее, чем ожидалось, поэтому я снимаю пальто. Вытаскиваю телефон из кармана. Сначала прослушиваю голосовое сообщение, оставленное мамой, так как не уверена, что хочу знать, что именно мне собирается сказать Дэвид. Я и сама не знаю, что хочу сказать ему, а потому лучше не знать, чем он может расстроить меня, пока сам этого не сказал. «Привет, милая, – говорит мама. – Звоню тебе только лишь для того, чтобы напомнить: я скоро приеду! Вылетаю в пятницу вечером. Знаю, ты станешь настаивать на том, чтобы встретить меня в аэропорту, потому что к тому времени метро уже будет закрыто, но об этом не беспокойся. Не надо. Я уж как-нибудь сама разберусь, как мне добраться до квартиры дочери из Дж. Ф. К.[30] или Ла-Гуардии. О боже, ты ведь не думаешь, что я могла заказать билет на рейс до Ньюарка? Нет, туда я точно не прилетаю. Да и не могла я так ошибиться. В любом случае с нетерпением жду встречи с тобой, моя маленькая пышечка. Люблю тебя». Я начинаю смеяться еще до того, как сообщение заканчивается. Маме уже доводилось теряться в Нью-Йорке – и не раз, а несколько. И это всегда происходит из-за того, что она отказывается взять такси. Утверждает, что вполне может добраться до меня и на общественном транспорте, хотя родилась и выросла в Лос-Анджелесе и потому даже не представляет, где и как пересесть с одного вида транспорта на другой. Мне не нравится, когда она называет меня своей «маленькой пышечкой». Мы обе знаем, что это намек на то, какой толстушкой я была ребенком и как похожа была на раздувшуюся клецку. Еще до конца сообщения я успеваю написать ответ – «Буду очень рада тебя видеть! Встречу в аэропорту. Только скажи, куда именно ты прилетаешь» – и спускаюсь в метро. Я легко могла бы убедить себя, что сообщение Дэвида следует прослушать, когда я доберусь до Бруклина. И я почти убедила. Но вместо этого останавливаюсь у лестницы и прослушиваю запись. «Привет, – говорит он таким знакомым мне раскатистым голосом. – Я отправил тебе сообщение, но так и получил ответа. Я… Я в Нью-Йорке. Дома. То есть здесь, в квартире. В нашей квартире. Точнее… в твоей. В общем, так или иначе я здесь. Жду тебя. Знаю, что не предупредил, но разве нам не нужно кое-что обсудить? Разве нам нечего сказать друг другу? Начинаю заговариваться, так что пока. Надеюсь вскоре тебя увидеть». Как только сообщение заканчивается, я сбегаю вниз по лестнице, прикладываю карточку и заскакиваю в уже почти отходящий поезд. Протискиваюсь чуть дальше от выхода в битком набитом вагоне и, пока поезд грохочет от станции к станции, пытаюсь успокоиться. Какого черта он делает у меня дома? Я выхожу из поезда и надеваю пальто, когда меня обдает свежим ветерком. В Бруклине в этот вечер гораздо прохладнее, чем на Манхэттене. Изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не перейти на бег. Стараюсь сохранять хладнокровие, оставаться собранной. Не нужно нестись домой сломя голову, говорю я себе. К тому же я не хочу показаться перед ним запыхавшейся, и уж точно не хочу растрепать прическу. Войдя в подъезд, быстро поднимаюсь к своей квартире. Поворачиваю ключ в замке. Ну да, он тут как тут. Дэвид. В моей кухне, моет тарелки, словно живет здесь. – Привет, – говорю я, уставившись на него. Он все тот же. Голубые глаза, густые ресницы, коротко постриженные волосы. На нем темно-бордовая в крапинку футболка и темно-серые джинсы. Когда мы только познакомились и полюбили друг друга, помню, я думала: тот факт, что он белый, станет лишь плюсом для наших отношений, потому что я знала, – он никогда не скажет мне, что я недостаточно черная. Интересно, что чувствовала Эвелин, когда впервые услышала, что ее горничная говорит на испанском. Помню, я думала: если он не слишком начитан, то никогда не скажет мне, что я плохая писательница. Теперь же я думаю о том, как Селия сказала Эвелин, что та не очень уж хорошая актриса. Помню, я думала, что поскольку привлекательнее его, то могу не беспокоиться – он никогда меня не бросит. Теперь же я думаю о том, как третировал Эвелин Дон, несмотря на то что она, возможно, самая красивая женщина в мире. Эвелин приняла все эти вызовы. Но, глядя теперь на Дэвида, я понимаю, что сама только и делала, что пряталась от них. Возможно, всю свою жизнь. – Привет, – здоровается он. Я впопыхах выплевываю слова. У меня нет времени, ни сил или терпения на то, чтобы как следует обдумать их или как-то смягчить. – Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я. Дэвид ставит в шкафчик чашку, которую держит в руке, а затем снова поворачивается ко мне. – Я вернулся, чтобы сгладить кое-какие углы, – поясняет он. – И какие же углы тебе нужно сгладить? Я кладу в угол сумку, сбрасываю туфли. – Я здесь для того, чтобы кое-что исправить, – отвечает он. – Я совершил ошибку. Думаю, мы оба ее совершили. И почему только до сих пор, до этого самого момента я не сознавала, что главный вопрос – моя уверенность? Что корень большинства моих проблем в непонимании собственной значимости, что мне нужно точно знать, кто я такая, чтобы послать всех, кому это не нравится, куда подальше? Почему я потратила столько времени, подстраиваясь и соглашаясь на меньшее, хотя мне прекрасно известно, что мир ожидает большего? – Лично я никаких ошибок не совершала. И это заявление удивляет меня не меньше, если даже не больше, чем его. – Моник, мы оба действовали опрометчиво. Я расстроился из-за того, что ты не захотела переехать в Сан-Франциско. Расстроился, потому как чувствовал, что вроде бы заслужил право просить тебя о небольшой жертве – ради меня, ради моей карьеры. Я начинаю формулировать ответ, но Дэвид продолжает говорить. – А ты расстроилась из-за того, что я в первую очередь подумал о себе, хотя знал, как важно для тебя жить здесь. Но… есть же и другие способы это уладить. Мы прошли вместе не такой уж и малый путь. И, в конечном счете, я могу снова вернуться сюда, или же ты можешь когда-нибудь в будущем переехать в Сан-Франциско. Есть разные варианты. Это все, что я хотел сказать. Нам вовсе не нужно разводиться. Нам вовсе не нужно сдаваться. Я сажусь на диван. Думаю. Теперь, когда он сказал это, я понимаю, что угнетало меня в последние несколько недель, что не давало покоя и из-за чего вынуждало чувствовать себя так ужасно. Не то, что меня отвергли. Не разбитое сердце. Крах. Но Дон, когда ушел, не оставил меня с разбитым сердцем. Я просто почувствовала, что мой брак не состоялся. Это очень разные вещи. Эвелин сказала это не далее как на прошлой неделе, и теперь я поняла, почему мне так запомнились ее слова. Меня так трепало, потому что у меня не сложилось. Потому что я выбрала для себя не того парня. Потому что зря вышла за него замуж. Потому что правда заключается в том, что в свои тридцать пять я все еще могу полюбить человека, ради которого смогу пойти на жертву. Я все еще могу распахнуть сердце достаточно широко, чтобы впустить в него кого-то. Не все браки складываются идеально. Не всегда любовь поглощает целиком. Порой люди расстаются, потому что им с самого начала было не так уж хорошо вместе.