Порой развод – это не такая уж громадная потеря. Порой это случается, когда двое выходят из состояния помрачения. – Не думаю… Полагаю, тебе следует вернуться в Сан-Франциско, – говорю я наконец. Дэвид подходит и садится рядом со мной на диван. – А мне, полагаю, следует остаться здесь, – заканчиваю я. – И я не думаю, что брак на расстоянии – это правильное решение. Я думаю… думаю, нам лучше всего развестись. – Моник… – Прости, – говорю я, когда он берет меня за руку. – Мне и хотелось бы чувствовать что-то другое, но, подозреваю, в глубине души ты со мной согласен. Потому что ты приехал сюда не для того, чтобы сказать мне, как сильно по мне скучаешь или как тяжело тебе жить без меня. Ты сказал, что не хочешь сдаваться. Но, послушай, я тоже не хочу сдаваться. Не хочу, чтобы все это развалилось. Однако теперь это не такая уж и веская причина для того, чтобы оставаться вместе. Вот скажи мне, зачем нам не сдаваться? Это же не должно быть просто так. Должны же быть причины, почему нам нельзя сдаваться. А у меня сейчас уже нет… ни единой причины, чтобы не сдаваться. – Я не знаю, как сказать то, что мне хочется сказать, спокойно и мягко, поэтому я просто говорю то, что думаю. – Ты ведь никогда не чувствовал себя моей второй половиной. Лишь когда Дэвид встает с дивана, я сознаю, что ожидала другого, затянувшегося надолго разговора. Лишь когда он надевает куртку, я сознаю, что он, вероятно, рассчитывал остаться здесь на ночь. Но когда его рука ложится на дверную ручку, я сознаю, что положила конец тусклой жизни ради того, чтобы иметь возможность зажить жизнью гораздо более яркой. – Надеюсь, когда-нибудь ты найдешь того, кто будет чувствовать себя твоей второй половиной, – говорит Дэвид. Как Селия. – Спасибо, – отвечаю я. – Надеюсь, ты тоже найдешь кого-то такого. Дэвид улыбается, но как-то хмуро, а потом уходит. Когда заканчивается твой брак, ты вроде как должна потерять сон, разве нет? Но это не мой случай. Я сплю отлично. * * * На следующее утро, когда я уже сижу у Эвелин, звонит Фрэнки. Прикидываю, не пропустить ли сообщение через голосовую почту, но в голове у меня и так слишком много всего вертится. Если придется еще и перезванивать Фрэнки, это будет уже перебор. Лучше решить все прямо сейчас. Оставить позади. – Привет, Фрэнки, – здороваюсь я. – Привет, – отвечает она. Голос бодрый, почти веселый. – Нужно выделить время для фотографов. Полагаю, Эвелин захочет, чтобы они пришли к ней прямо в квартиру? – Хороший вопрос. Секундочку. – Я выключаю микрофон и поворачиваюсь к Эвелин. – Спрашивают, когда и где вам хотелось бы провести фотосессию. – Меня устроило бы прямо здесь, – говорит Эвелин. – Пусть будет в пятницу. – Пятница – уже через три дня. – Да, полагаю, пятница у нас идет после четверга. Я ведь права? Я улыбаюсь, киваю ей и снова включаю на телефоне звуковой режим. – Эвелин говорит, здесь, в ее квартире, в пятницу. – Утром, но не слишком рано, – уточняет Эвелин. – Часов в одиннадцать. – В одиннадцать, хорошо? – говорю я Фрэнки. – Великолепно! Я отключаюсь и перевожу взгляд на Эвелин. – Вы хотите провести фотосессию через три дня? – Нет, это ведь ты хочешь устроить мою фотосессию, помнишь? – Но насчет пятницы вы все же уверены? – К тому времени мы уже закончим. Просто тебе придется поработать даже дольше обычного. Я позабочусь о том, чтобы у Грейс были те маффины, которые тебе нравятся, и кофе «от Пита», который, как я знаю, ты предпочитаешь. – Ладно. С этим – никаких проблем, но нам еще остается не так уж и мало. – На этот счет не волнуйся. К пятнице закончим. И в ответ на мой скептический взгляд она добавляет: – Тебе надо радоваться, Моник. Ты получишь ответы на все вопросы. 51 Прочитав записку, которую мне прислал Макс, Гарри словно впал в транс. Сначала я подумала, что, показав ее, задела его чувства. Но потом поняла – он размышляет. Мы были с Коннор на детской площадке в Колдуотер-Кэньон в Беверли-Хиллз. До обратного рейса в Нью-Йорк оставалось несколько часов. Коннор качалась на качелях, а мы разговаривали. – Даже если мы разведемся, – сказал он, – между нами ничего не изменится. – Но, Гарри… – Джона уже нет. Селии тоже. Какой теперь смысл прятаться за двойными свиданиями? Ничто не изменится. – Мы сами изменимся, – сказала я, глядя, как Коннор, раскачавшись, взлетает все выше и выше. Гарри смотрел на нее через солнечные очки и улыбался. Помахав ей рукой, он прокричал: – Прекрасно, солнышко! Только не забывай покрепче держаться за цепи, если уж собираешься взлетать так высоко. Пил он уже гораздо меньше и постепенно учился контролировать свою тягу к спиртному. Он также не допускал, чтобы что-либо помешало его работе или отношениям с дочерью. Но я все еще беспокоилась: а вдруг он сорвется, оказавшись предоставленным самому себе. Гарри повернулся ко мне. – Мы не изменимся, Ив. Это я тебе обещаю. Я и дальше буду жить в своем доме. Ты будешь жить в своем. Я буду заезжать каждый день. Коннор будет ночевать у меня, когда захочет. С точки зрения соблюдения внешних приличий, это вполне разумно. Вскоре люди начнут задаваться вопросом, зачем нам два дома. – Гарри… – Поступай, как хочешь. Если не хочешь быть с Максом, не будь с ним. Я всего лишь говорю, что есть кое-какие действительно веские причины для того, чтобы мы развелись. И почти ничего против. Разве что я не смогу называть тебя своей женой, что всегда доставляло мне особую гордость. Но мы и дальше будем такими же, какими были всегда. Будем семьей. И… полагаю, для тебя лучше, если ты влюбишься в кого-нибудь. Ты заслуживаешь того, чтобы тебя любили по-настоящему. – И ты тоже. Гарри печально улыбнулся. – У меня был любимый человек. Теперь его уже нет. Но для тебя, полагаю, сейчас самое время. Может, это будет Макс, может, не он, но, возможно, тебе действительно следует найти кого-нибудь. – Мне не нравится сама мысль о разводе с тобой, – сказала я. – Папа, смотри! – Коннор выбросила вперед ноги, взмыла в вышину и ловко соскочила, приземлившись на обе ноги. У меня едва не случился сердечный приступ. Гарри рассмеялся. – Потрясающе! – Он повернулся ко мне. – Прости. Похоже, это я ее научил. – Даже не сомневаюсь. Коннор вернулась на качели, а Гарри наклонился ко мне и обнял за плечи. – Я знаю, что мысль о разводе со мной тебе не нравится, – сказал он. – Но, думаю, тебе нравится мысль о браке с Максом. В противном случае, полагаю, ты не стала бы показывать мне эту записку. – Ты это серьезно? – спросила я. Мы с Максом снова были в Нью-Йорке, в его квартире. С тех пор как он признался, что любит меня, прошло три недели. – Абсолютно серьезно, – сказал Макс. – Серьезнее некуда.