В общем, я принялась читать сценарии. Месяц за месяцем я читала их сотнями. А потом Макс Жирар прислал сценарий, с которым у него возникли проблемы. Назывался он «Все ради нас». Это была история о матери-одиночке, которая переезжает в Нью-Йорк в погоне за лучшей жизнью для ее трех детей и собственными мечтами. О том, как трудно свести концы концами в холодном, суровом городе, но вместе с тем о надежде и вере в то, что ты заслуживаешь большего. Я знала, что и то и другое может найти отклик у Гарри. Как и образ матери, Рене, женщины искренней, честной и сильной. Я побежала к Гарри и попросила его прочитать сценарий. Он начал отказываться, но я сказала: – Думаю, эта роль наконец-то принесет мне «Оскара». Мои слова подействовали. Мне понравилось сниматься в этом фильме. И вовсе не потому, что в итоге я получила эту треклятую статуэтку, или потому, что за период съемок мы с Максом Жираром сблизились еще больше. Мне понравилось сниматься в этом фильме еще и потому, что работа если и не заставила Гарри завязать с выпивкой, все же вытащила его из постели. * * * Спустя четыре месяца после выхода фильма мы с Гарри вместе поехали на вручение премии «Оскар». Макс Жирар явился туда в сопровождении модели по имени Бриджет Мэннерс, но еще за несколько недель до этого он в шутку сказал мне, что желает одного: быть там со мной, войти в зал со мной под руку. Он даже шутил, что, побывав замужем столько раз, я могла бы выйти и за него. Надо признать, что Макс действительно быстро стал для меня близким человеком. В общем, хотя все выглядело так, будто у него есть девушка, на самом деле я оказалась там с двумя мужчинами, которые значили для меня больше всего на свете. Коннор осталась в отеле и смотрела церемонию по телевизору вместе с Луизой. Чуть раньше в тот день она вручила мне и Гарри по рисунку. На моем была золотая звезда; на том, что достался Гарри, – молния. Она сказала, что это нам на удачу. Я свой сунула в сумочку, Гарри же положил свой рисунок в карман смокинга. Когда назвали номинантов на приз лучшей актрисе, я поймала себя на том, что никогда всерьез не верила, что могу выиграть. Вместе с «Оскаром» ко мне могло прийти нечто такое, чего я хотела всегда: авторитет, солидность. Заглядывая же вглубь себя, я, по правде говоря, не находила там ни авторитета, ни солидности. Когда Брик Томас начал распечатывать конверт, Гарри сжал мою руку. А затем, вопреки тому, что я сама себе говорила, Брик произнес мое имя. Я смотрела прямо перед собой, не в состоянии переварить услышанное; моя грудь тяжело вздымалась. Гарри взглянул на меня и сказал: – Ты это сделала. Я встала и обняла его. Затем прошла к подиуму, взяла «Оскара», который протягивал мне Брик, и положила руку на грудь, пытаясь унять сердцебиение. Когда аплодисменты стихли, я наклонилась к микрофону и выдала частично обдуманную заранее, частично спонтанную речь. Я постаралась вспомнить все то, что готовилась сказать прежде, когда думала, что должна победить. – Спасибо вам, – сказала я, глядя на море знакомых, восхитительных лиц. – Спасибо не только за эту награду, которой я буду дорожить до конца жизни, но и за то, что вы позволили мне работать в этом бизнесе. Это не всегда легко, и одному лишь богу известно, сколь ухабистый путь мне пришлось пройти, но я невероятно счастлива, что живу этой жизнью. Поэтому я благодарю не просто каждого продюсера, с которым работала с середины пятидесятых – о, боже, все ведь началось именно тогда! – но и в особенности моего любимого продюсера Гарри Кэмерона. Я люблю тебя. Люблю нашу дочь. Привет, Коннор. Ложись спать, солнышко, уже очень поздно. И я хотела бы поблагодарить всех актеров и актрис, с которыми мне доводилось работать, всех режиссеров, которые помогали мне расти как актрисе, особенно Максу Жирару. Кстати, Макс, полагаю, мы можем рассчитывать на хет-трик. И есть еще один человек, о котором я думаю каждый день. Десятью годами ранее я, наверное, не осмелилась бы сказать что-то еще. Вероятно, не осмелилась бы сказать даже это. Но я не могла промолчать, даже несмотря на то что я не говорила с ней долгие годы. Мне пришлось показать ей, что я все еще люблю ее. И всегда буду любить. – Я знаю, что она смотрит сейчас телевизор. И, надеюсь, знает, как много она для меня значит. Спасибо вам всем. Спасибо. Вскинув вверх руку с зажатой в ней статуэткой, я сошла со сцены и только тогда взяла себя в руки. Поговорила с репортерами, приняла массу поздравлений и вернулась на свое место как раз вовремя, чтобы увидеть, как Макс берет «Оскара» как лучший режиссер, а Гарри – за лучший фильм. Затем мы втроем, улыбаясь во весь рот, долго позировали фотографам. В тот вечер мы взошли на вершину горы и водрузили там наши флаги. 49 Примерно в час ночи, после того как Гарри уже уехал в отель проверить, как там Коннор, мы с Максом остались вдвоем во дворе особняка владельца «Парамаунт Пикчерз». Там был круговой фонтан, выбрасывавший воду в ночное небо. Мы сидели у этого фонтана, поражаясь тому, что сумели сделать вместе. Подъехал его лимузин. – Можно отвезти тебя в отель? – спросил он. – А как же твоя спутница? Макс пожал плечами. – Боюсь, ее интересовали лишь билеты на шоу. Я рассмеялась. – Бедняжка. – Никакой я не бедняжка, – не согласился он. – Я провел вечер с самой красивой женщиной в мире. Я покачала головой. – Ты невыносим. – По-моему, ты проголодалась. Давай-ка залезай в машину. Возьмем гамбургеров. – Гамбургеров? – Уверен, даже Эвелин Хьюго иногда ест гамбургеры. Макс открыл дверцу лимузина и подождал, пока я сяду. – Ваша карета, – сказал он. Я хотела вернуться в отель и увидеть Коннор. Хотела полюбоваться дочерью, посмотреть, как она спит с открытым ротиком. Но мысль о гамбургерах в компании Макса Жирара представлялась весьма заманчивой. Через несколько минут, когда у водителя лимузина возникли проблемы с подъездом к уличному терминалу для приема заказов в «Джек-ин-зе-Бокс»[29], мы с Максом решили, что легче будет вылезти из машины и пройти внутрь. Мы оба встали в очередь, я – в темно-синем шелковом вечернем платье, он – в смокинге, за двумя парнями-тинейджерами, заказавшими картофель фри. А затем, когда подошла наша очередь, кассирша закричала так, словно увидела мышь. – О боже! – воскликнула она. – Вы же Эвелин Хьюго! Я рассмеялась. – Не представляю, о чем вы. – Это всегда срабатывало – на протяжении двадцати пяти лет. – Да нет же, вы – она. Эвелин Хьюго. – Чушь. – Это лучший день моей жизни, – сказала она, а потом, обернувшись, добавила: – Норм, ты должен это увидеть. Здесь Эвелин Хьюго. В вечернем платье. Макс рассмеялся: на меня глазело все больше и больше людей. Я уже начала чувствовать себя занятной зверушкой в клетке зоопарка. К такому – когда на тебя все смотрят в небольшом помещении – трудно привыкнуть. Из кухни выбежало еще несколько человек. – Может, нам все же дадут пару гамбургеров? – сказал Макс. – И в мой, пожалуйста, добавьте сыра. Никто не обращал на него внимания. – Можно ваш автограф? – спросила кассирша. – Конечно, – доброжелательно произнесла я. Я надеялась, вскоре все это закончится: мы получим свои гамбургеры и уйдем. Начала расписываться на меню и бумажных колпаках. Подписала несколько чеков. – Нам действительно нужно идти, – сказала я. – Уже поздно. Но никто не остановился. Все они продолжали протягивать мне самые разные вещи. – Это ведь вы взяли «Оскара», – сказала какая-то пожилая женщина. – Всего пару часов назад. Я видела это. Видела собственными глазами. – Да, взяла, – подтвердила я. Затем ручкой, которую держала в руке, указала на Макса. – И он тоже взял. Макс помахал рукой. Я оставила еще несколько автографов, пожала несколько рук. – Ладно, мне и в самом деле нужно идти, – сказала я. Но толпа вокруг меня разрасталась. – О’кей, – заявил Макс. – Дайте уже даме передохнуть. Я посмотрела в ту сторону, откуда доносился его голос, и увидела, что он пробивается ко мне сквозь толпу. Он протянул мне бургеры, подхватил меня, перекинул через плечо и вынес из ресторана к лимузину. – Ого, – произнесла я, как только он опустил меня на землю. Он придвинулся ко мне вплотную, забрал сумочку.