– Ох, Сойер, – сказала она дрожащим голосом. – Я так горжусь тобой. И знаю того, кто тоже гордится тобой. Хочешь поздороваться с Оливией? Я резко сел. – Она там? Где вы? – Я у тебя дома. Мы здесь с Оливией последние пару дней. И с Эбботами. – У меня дома? – Я покачал головой. – Но… почему? Что случилось? – Оливия сильно соскучилась по тебе. Дома, рядом со мной, она немного успокоилась, – объяснила Дарлин. – Это удивительно, но этому маленькому человеку нравится быть рядом со мной. Это… большая честь для меня, если это имеет какой-то смысл. На мгновение я сжал челюсти, едва ли не заскрипев зубами. – Конечно это имеет смысл, – прохрипел я. – Но… Эбботы. Они там? – Им приходится ютиться на диване, и эта леди, Джилл, из службы защиты, периодически заходит, чтобы убедиться, что все в порядке. Надеюсь, ты не против. – Я… не знаю, что и думать, – ответил я. – Но мне кажется, что это хорошо. Ведь так? – Внезапный, искренний смех счастья вырвался из меня. – Святые небеса, Дарлин, что ты сделала? Она рассмеялась в ответ. – Я не знаю, Сойер, просто изо всех пыталась сохранять позитивный настрой в этой ситуации. Потому что Вселенная все слышит. – И ответит тем же, – пробормотал я. – Однажды я слышал это от Джексона. Или, может, от Генриетты. – Да. На днях он сказал мне то же самое, и я думаю, что он прав. – Дарлин вздохнула, а когда снова заговорила, ее голос был веселым и громким. – Оливия хочет поздороваться с тобой. – Давай, – сказал я и услышал, как Дарлин зовет Ливви. – Хочешь сказать папочке привет? В трубке раздалось шипение, а затем я услышал тихое дыхание. И я так ясно представил эту картину: Дарлин протягивает телефон моей маленькой девочке, которая не совсем понимает, что делать. – Эй, детка, – сказал я. – Это папочка. – Папочка? – повторила Оливия, и мое чертово сердце треснуло пополам. – Где папочка? – Я здесь, милая, и скоро приеду домой. Оливия пробормотала что-то неразборчивое. Самое главное, что она была в порядке. Счастливая и невредимая. – Скажи папочке «люблю», – услышал я Дарлин. – И скажи «скоро увидимся». – Лю-лю, папочка, – повторила Оливия, а затем снова раздалось дыхание и детский лепет. Дарлин забрала у нее телефон и заговорила: – Мы еще не совсем разобрались, что такое телефон, но она тебя услышала, – сообщила мне Дарлин. – Она вернулась к своей игре с кубиками. А Элис и Джеральд просят передать, что, они надеются, экзамен прошел хорошо. Они… – Дарлин? – Да? Слова рвались из моего сердца, скреблись, неуклюже карабкаясь по горлу, где и застряли. – Я… я… боже… у меня нет слов. – Я тоже ненавижу телефоны, а ты? – выдала Дарлин и тяжело вздохнула. – Отстой. Они даже детям не нравятся. Возвращайся домой, Сойер. Завтра? Автобус прибывает в восемь? – Да, – подтвердил я, кивнув головой. – Да. В восемь. – Хорошо, а теперь поспи немного. До встречи, юрист-моралист. – До встречи, Дарлин. «Мое торнадо». Я отключился и еще долго просидел с телефоном на коленях. Она вскружила голову мне, потом Оливии, Джексону, а теперь и Эбботам. И теперь, благодаря ей, у меня появился шанс. Я заказал ужин в номер, а в девять часов уже отправился спать. Сон был почти таким же крепким, как и в объятиях Дарлин, в ее постели. Почти. Полуторачасовая езда на автобусе перенесла меня из предрассветной темноты навстречу восходящему солнцу. Я сошел на вокзале и увидел Дарлин, которая, как и обещала, стояла возле белого столба. Рядом с ней стояли Эбботы, немного напряженные, но с надеждой во взгляде. Оливия сидела на руках у Дарлин и, заметив меня, начала проситься вниз. Я поставил сумку, стараясь не разрыдаться словно младенец перед богами и всеми остальными людьми, пока Оливия перебирала своими маленькими ножками так быстро, как могла. Я подхватил ее и крепко прижал к себе, зарываясь лицом в волосы. – Привет, милая, – прошептал я. – Я вернулся. – Папочка велнусся! – воскликнула она и задрыгалась в моих объятиях. Она отстранилась, изучая меня своими ясными голубыми глазами. – Лю-лю, папочка, – почти торжественно сказала она, и я почувствовал, как мое долгое отсутствие озадачило ее. – Я тоже люблю тебя, Ливви. – Я снова обнял ее, пока Дарлин ковыляла в нашу сторону, опираясь на костыль. На ней был тот уродливый старый свитер, который я так любил. Потому что я любил ее. «Боже, я люблю…» Присоединившись к нам, Дарлин светилась от счастья. – С возвращением, герой-победитель, – поприветствовала она меня. – Мы скучали, не так ли, Ливви? – Она погладила мою дочь ладонью, а потом подняла глаза на меня. – Я скучала по тебе. Сильно. Сойер… – Я люблю тебя, – выпалил я, все еще держа Оливию одной рукой, и наклонился, чтобы нежно поцеловать Дарлин. – Я люблю тебя, Дарлин. Что бы ни случилось дальше, я абсолютно в этом уверен. Она в шоке уставилась на меня, а затем засветилась еще ярче, ослепляя меня своей красотой. – Я тоже тебя люблю, – прошептала она, целуя меня в ответ. – Очень. Что бы ни случилось дальше, я всегда буду любить тебя. – И она повернулась к Оливии. – И тебя тоже, милая горошинка. Я люблю тебя, Ливви. Я крепко обнял их обеих, и предательская слеза скатилась у меня по щеке. Сквозь затуманенное зрение я увидел Эбботов, стоящих перед столбом, сцепив руки. Они улыбались. * * * – Всем встать. Зал суда поднялся на ноги, когда вошел судья Чен и занял свое место. Сердце бешено заколотилось, и Джексон незаметно схватил меня за руку под столом, пытаясь успокоить. Я оглянулся на Дарлин. Она неуверенно улыбалась, но все же нашла в себе силы и показала два больших пальца вверх, и этот скромный жест отозвался теплом в груди. Затем судья откашлялся, и меня снова сковал страх. – На этом слушании по вопросу об опеке и установлении отцовства по делу несовершеннолетней Оливии Эббот секретарь суда зачитает результаты ДНК-теста, полученные на прошлом слушании, которое было отложено. Он кивнул, и секретарь начала вставать с места. Мистер Голлуэй, сидевший рядом со своими клиентами на другой стороне зала суда, вскочил на ноги первым. – Ваша честь, прежде чем мы начнем, Эбботы попросили меня зачитать заявление суду. Судья Чен нахмурился, взглянув на него поверх очков. – Надеюсь, это не приведет к очередной судебной задержке, мистер Голлуэй? – Нет, Ваша честь. Я подтолкнул Джексона плечом, но тот лишь пожал плечами. – Хорошо, – сказал судья. – Приступайте. Голлуэй прочистил горло и принялся за чтение. – Мои клиенты, Джеральд и Элис Эббот, настоящим хотят отозвать свое ходатайство об опеке над Оливией Эббот. Этим заявлением они прекращают действие заявления и требуют, чтобы результаты теста на отцовство оставались запечатанными на неопределенный срок и/или были уничтожены. Кроме того, они, как родители умершей Молли Эббот, добровольно вписывают в свидетельство о рождении Сойера Хааса, признавая его единственным опекуном Оливии Эббот, как того требует закон. На меня словно обрушилась лавина. Едва я осознал первое предложение, прочитанное Голлуэйем, как он принялся за следующее. Ошеломленный, я взглянул на Джексона, который изо всех сил старался не вскочить с места. Повернулся к Дарлин, сидевшей рядом с Генриеттой. Ее ладони были прижаты ко рту, слезы текли по щекам. Наконец мой взор привлекли Эбботы. Доброе лицо Элис было залито слезами, а Джеральд плотно сжимал губы. Они крепко держались за руки на столе. Я открыл рот, чтобы что-то сказать, не совсем уверенный в том, что именно из этого выйдет, но Голлуэй продолжал читать: – Эбботы также выразили желание выплачивать алименты на ребенка в размере пяти тысяч долларов в месяц до тех пор, пока не станут известны результаты экзаменов мистера Сойера Хааса и не будет обеспечено его трудоустройство. Эта поддержка предоставляется без каких-либо оговорок и условий. – Голлуэй посмотрел на меня и улыбнулся. – На этом все. Судья нахмурился.