Я нажал «Отправить». Я сидел за столом, прислушиваясь к стуку дождя, и ждал, прочитает ли она сообщение. Ждал, когда ответит. Когда скажет мне, что с ней все в порядке. В голове мелькнула мысль, что она, возможно, делает с собой что-то, чего не должна, но я отбросил ее. «Ты ничего не знаешь о ней, потому что даже не пытался узнать. Ты отгородился от нее». Это была правда. Образ Дарлин, стоящей в дверном проеме в объятиях какого-то парня, накладывал еще один слой страданий. Еще одну трещину в моем каменном сердце, которое и так было на грани разрушения, и незнакомые мне эмоции просачивались наружу. – Потому что ты кретин, – повторил я. Я бросил телефон на стол и потер лицо обеими руками. Время тянулось неимоверно медленно. Оливия проснулась после короткого сна. Я накормил ее, поиграл с ней, почитал, лелея каждую минуту и пытаясь не представлять отсчет времени, когда ее заберут у меня. Каждую следующую секунду я испытывал все новые эмоции: то головокружительную боль от одной мысли, что я уже потерял Ливви, то раскаленный гнев от того, что буду бороться за нее до последнего вздоха. И ночью, когда я уложил малышку спать, мои страдания вернулись к Дарлин. – Господи, – пробормотал я, глядя на свое отражение в зеркале, после того как переоделся в пижаму и почистил зубы. – Ты ужасно выглядишь. Соберись, Хаас. Я предпринял жалкую попытку подготовиться к экзамену, но сдался через минуту. Какой в этом был смысл? Оставшееся время я просто сидел и пялился в пустоту. Я был настолько вымотан, что не мог пошевелиться. А телефон до сих пор молчал. Мой измученный разум хотел знать, что же вернется первым: красно-синие беззвучные сирены? Или Дарлин, целая и невредимая? Дождь продолжал капать, но ветер затих, что позволило мне услышать, как внизу хлопнула входная дверь и шаги по лестнице. Паника и облегчение накрыли меня одновременно, и я молниеносно вскочил со стула и бросился к двери. Распахнул ее ровно в тот момент, когда Дарлин проходила мимо. – Дарлин! Она остановилась и повернулась ко мне, и я возненавидел себя еще больше, заметив ее ясные и пронзительные глаза. Дождевая капелька задержалась на кончике ее носа, а одежда прилипла к ее гибкому телу, пока она смотрела на меня в ожидании. – Заходи, – сказал я. – Пожалуйста. Она отрицательно покачала головой, и влажные волосы упали на лицо. – Не думаю, что это хорошая идея. – Пожалуйста, входи. Пожалуйста, – повторил я, и это слово стало началом всех мыслей в моей голове. «Пожалуйста, не ненавидь меня». «Пожалуйста, прости меня». «Пожалуйста». – Пожалуйста. Останься и поговори со мной, – практически молил я. – Нет, лучше не стоит, – ответила она. – Я замерзла и устала, это был очень длинный день. Для нас обоих. Я собираюсь принять горячую ванну и поспать. – Она подарила мне грустную, нежную улыбку. – Тебе тоже стоило бы. – Дарлин, – произнес я охрипшим голосом. – Тест на отцовство погубит меня. Не ты. Я просто… Моя мама… Молли. Я не знаю, что делать. Или что думать. – Я понимаю, – отозвалась она. – Но мысль о том, что я могу каким-то образом поставить под угрозу вашу ситуацию с Ливви, вызывает у меня приступ тошноты. Было глупо пытаться скрыть правду. Ее невозможно утаить. Ни от тебя, ни от суда, ни от меня самой. Об этом записано в моем деле. – Черным по белому, – буркнул я. Она кивнула. – Я думала пойти в бар, чтобы напиться или накуриться сегодня вечером, потому что, если люди все равно смотрят на меня как на наркоманку, почему бы не соответствовать их ожиданиям? Но правда в том, что люди всегда будут видеть во мне наркоманку независимо от того, чиста ли я год, два или десять лет. Это часть моего прошлого и часть меня самой. Так что откаты назад не помогут, даже если это причиняет боль. Поможет лишь движение вперед. Ее глаза наполнились слезами, но где-то за пеленой слез я увидел тихое пламя, которого раньше не замечал. – Я всегда буду зависимой, даже если напротив моей фамилии появится запись «реабилитирована». Мне всю жизнь придется стараться в десять раз усерднее, чтобы заслужить доверие, чтобы доказать, что я чего-то стою. Но это цена, которую я вынуждена заплатить за свои ошибки. Я стиснул зубы; во мне бушевал целый океан из эмоций, и я понятия не имел, как в нем ориентироваться. – Мне жаль, что забрал Оливию у тебя, – сказал я. – Это было… дерьмово, дерьмовый поступок. Дарлин облокотилась на дверной косяк. – Я все понимаю. Правда понимаю. – Даже дрожа от холода, она нашла в себе силы улыбнуться мне. – Хотя это было действительно отстойно. Удивительно, как две, казалось бы, абсолютно противоположные вещи могут быть абсолютно верными, да? – Не знаю, что сказать, – прошептал я. – Или что чувствовать. Я не чувствую… ничего. Но когда увидел тебя с Максом… Она натянула на плечи свой старый «бабушкин» свитер, влажный от дождя. – Он мой друг. Мой лучший друг. И мне жаль, что он появился у тебя в квартире. Сегодня он сел на самолет до Сиэтла, и это плохо, ведь все, что сказала тебе, я высказала на собрании АН чуть ранее. Думаю, он был бы рад услышать это и понять, что у меня наконец-то все будет хорошо. Потому что так и будет. Я буду стараться ради себя самой. Дарлин протянула руку и погладила меня по щеке. – Если тебе что-нибудь понадобится, скажи мне. Я не представляю, чем смогу помочь, но обещаю быть рядом. Я не мог говорить, только кивнул, и слеза скатилась по моей щеке на ее руку. – Видишь? – сказала она с дрожащей улыбкой. – Ты испытываешь так много чувств, Сойер. Так много. – Она вытерла мою слезу ладонью. – Я сохраню это. Затем повернулась и ушла. Глава 22. Дарлин Выходные подкрались незаметно. В последнее время я не виделась с Сойером, по крайней мере, вблизи. Из окна своей квартиры смотрела, как Эбботы приехали за Оливией. Елена сказала мне, что суд предоставил им право на посещение по выходным в их квартире, которую они снимали на побережье. С замиранием сердца я наблюдала, как Сойер помогает им усадить Оливию в их блестящий, белый внедорожник «БМВ». Как он опустился на ступеньки и потом еще долгое время сидел на крыльце и смотрел в том направлении, куда они уехали. Каждая часть меня страстно желала подойти к нему, но после той ночи мой разум словно очистился от назойливого шепота и сомнений, вечно терзавших меня. Теперь я могла мыслить трезво. У Сойера и так было с чем сражаться. И я не хотела усиливать бурю его эмоций. Он знал, что, если захочет поговорить, всегда может позвонить или зайти ко мне в любое время, и я буду рядом. Но он ничего не предпринимал. В понедельник после работы на репетиции я, как обычно, избегала убийственного взгляда Анны-Марии и уворачивалась от неуклюжих ног Райана. Грег был в восторге от моего соло, хоть и не сказал об этом вслух. – В субботу вечером открытие, – сказал он так, будто мы этого не знали. – Возьмите билеты и раздайте своим родственникам и друзьям. Было бы замечательно, если бы каждый из вас привел по два человека. – Сколько уже продано билетов? – спросила Анна-Мария. – Достаточно, – ответил Грег. – Мы можем себе позволить выделить для вас немного. Мы переглянулись. Это была своего рода кодовая фраза, означающая «почти ничего не продалось», и мне вдруг стало грустно. Конечно, я выступала не ради славы или денег, но было бы здорово, чтобы бы кто-то стал свидетелем моего первого за четыре года танца, кроме стервозных подружек Анны-Марии. Я взяла несколько распечатанных листовок и развесила их по пути домой. После ужина раздался телефонный звонок, когда я свернулась калачиком на своем любимом диванчике. На моем лице расцвела улыбка. – Максимилиан, – пропела я. – Ты тот человек, с кем я и хотела поболтать. Он рассказал мне о своей новой работе в больнице Сиэтла, а я поведала ему об эмоциональных качелях и о собрании АН. – Это было словно очищающий душ, как в «Силквуде», – пошутила я. – И что это должно значить? – спросил он с усмешкой. – Ты не видел «Силквуд»? Тот старый фильм с Мерил Стрип, где она работает на ядерном заводе и подвергается радиоактивному облучению? А потом те парни в защитных костюмах начинают обстреливать ее из шлангов с водой в глаза, десны и вообще везде, чтобы обеззаразить ее? – Это так ты чувствовала себя на собрании? – Да. Выступать перед целой толпой и самим Господом Богом ощущалось именно так, – улыбнулась я. – Запиши это в своем пособии для спонсоров. – Может, и запишу, – засмеялся Макс. – Или ты когда-нибудь запишешь это в свое. Я фыркнула. – Ха, я далека от этого. – Возможно. А может, и нет, – ответил Макс. – Но я чертовски горжусь тобой. – Спасибо. Я тоже. И я горжусь тобой. Ты уже увиделся с родителями?