Внутри меня все сжалось. – Я не наркоманка, – прошептала я. – Больше нет. Я оправилась. Даже не употребляю алкоголь. Макс не дилер, бога ради. Он был моим спонсором в АН. Это значит… – Я знаю, что это значит, – перебил Сойер. – Но я понятия не имею, что и думать об этом. Господи, Дарлин. Он покачал головой, и каменный фасад, который он так упорно возводил вокруг себя, начал рушиться. Я ощущала исходящее от него напряжение каждой клеткой своего тела. – Ты потерял ее? – еле слышно спросила я. – По моей вине? – Да какая теперь разница. Все кончено. – Он ухватился одной рукой за стену, будто только это помогало ему стоять на ногах. – Все кончено. И я поняла, что он имел в виду и меня тоже. Что бы между нами ни начиналось, оно испарилось. Я снова пыталась все удержать, не сказав ему, но и это вырвали из моих пальцев. – Мне жаль. Прости меня. За все. Сойер посмотрел на меня, и на долю секунды каменный фасад треснул, и вся боль хлынула наружу. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, и в этот момент сверкнула молния, вслед за которой последовал раскат грома. Дождь захлестал по окнам стремительным потоком, будто небо разверзлось на части. Грохот разбудил Оливию, и в радионяне раздались звуки кряхтения. Никто из нас не двигался с места, и на меня нахлынуло отвратительное желание сбежать от всего, что я сделала и кем была. Я поспешила в комнату Оливии. Она стояла в своей кроватке, держась за перила, а на ее детском сонном личике расплылась улыбка при виде меня. – Дали-ин. Она потянула ко мне свои ручки, и я подхватила ее, крепко прижимая к себе, вдыхая сладкий аромат детской присыпки. Ее руки обвились вокруг моей шеи, и глаза защипало от накативших слез. Это было похоже на прощание. Я вернулась в гостиную, в центре которой стоял Сойер со скрещенными руками и безэмоциональным взглядом, устремленным в одну точку. – Посмотри, кто проснулся, – тихо сообщила я. – Папочка, – проворковала Оливия полусонным голосом. Сойер взглянул на нас с Оливией, на его лицо опустилась маска безразличия, когда он резко шагнул вперед и вырвал ребенка из моих рук. По моей коже, где только что ощущалось тепло Ливви, табуном пробежали холодные мурашки. Сойер отошел на несколько шагов и повернулся ко мне спиной. – Хорошо, – пробормотала я почти шепотом. Тысячи мыслей крутились в голове: что я была чиста два года, какого прогресса добилась, работая над собой, как Макс гордился мной… Макс. Он уехал. И боль с новой силой ударила меня в грудь, присоединившись к боли от безмолвного отказа Сойера. Слезы заглушили все остальные слова, и я схватила свою сумку с кухонного стула. – Хорошо, – повторила я. – Хорошо. Ничего другого я сказать не могла, в этом не было ничего хорошего. Ни в одной вещи. Я направилась к двери и открыла ее. Сойер стоял боком ко мне, а его взгляд с целым роем мыслей в нем был устремлен на головку Оливии. Его молчание было гораздо хуже, чем тысячи осуждающих слов. – Прощай. Мой голос сорвался, и Сойер повернул голову ко мне, его жесткие черты лица исказились болью и сожалением; он открыл рот, будто хотел наконец сказать что-то еще, но я захлопнула за собой дверь. В коридоре прислонилась лбом к прохладной стене. Дождь хлестал по небольшому окошку, а молния озаряла ночное небо. Я оттолкнулась от стены и направилась наружу, вместо того чтобы подняться к себе. На улицу, под ледяной дождь и шквалистый ветер, который вытеснил летнюю жару. Срывал мою одежду. Я в мгновение ока промокла насквозь, дрожала так сильно, что стучали зубы. «В двух кварталах отсюда находился бар. Кто-то там точно будет кое-что знать. Знать, где я смогу забыться. Терпкий виски и таблетка – и кому какая разница, что там думает обо мне Сойер». – Макс, – взывала я о помощи. Ветер сорвал слово с моих уст и утопил в дожде. Я вглядывалась вниз по улице, пытаясь разглядеть Макса, чтобы догнать, но его нигде не было. Никакой помощи, кроме той, что я могла оказать себе сама. Бар был в двух кварталах отсюда. Собрание анонимных наркоманов – в шесть. Назад или вперед. Я стояла на пустой улице под проливным дождем. Дрожащими пальцами достала телефон, прикрывая его ладонью от ливня, пока вызывала «Убер». Я потеряла дар речи в квартире Сойера, но теперь слова возвращались назад, разрывая меня изнутри. Их было так много, они наполняли меня, заполняя всю ту пустоту, что жила внутри, которую я пыталась заткнуть наркотиками. Наполняя меня правдой, что я была не просто словами, написанными черным по белому, я – не мое криминальное прошлое. Я находилась где-то посредине. Собрание АН было в самом разгаре. Я попала не в свою группу, но это не имело никакого значения. Это было мое сообщество. За трибуной стояла женщина, но она замолчала, как только я вошла. Остальные члены группы повернулись ко мне, проследив за потрясенным взглядом, и открыли от удивления рты, пялясь меня. Дрожащую и промокшую до нитки. Я встала перед группой, и женщина без слов уступила мне свое место. На меня были обращены все взгляды присутствующих. Мои губы дрожали от холода. Все слова, которые я так и не смогла сказать Сойеру, кипели во мне, рвались из меня с огромной силой. Больше всего на свете я желала, чтобы здесь оказался Макс в последний раз, чтобы услышать мою исповедь. Тогда он сел бы на свой самолет со спокойной душой, зная, что отлично справился со своей работой. И что ему не придется беспокоиться обо мне. Больше нет. Я выпрямилась и сжала руки на краю трибуны. – Привет, – сказала я. – Меня зовут Дарлин, и я наркоманка. Несмотря на дрожащую челюсть, мой голос был тверд, и голоса, раздавшиеся в ответ, были такими же сильными, – всего два слова, означавшие принятие и поддержку. – Привет, Дарлин. Глава 21. Сойер Я укачивал Оливию на руках, пока она не заснула. Когда гром стих, она уже спокойно сопела на моем плече. Я долго не спускал ее с рук, закрыв глаза и пытаясь запомнить ощущение ее тепла на своей груди. «Неужели в последний раз?» Я усердно гнал от себя подобные мысли, но надежда с каждой минутой утекала от меня. Не имело значения, как сильно я любил ее, считал ли ее своей дочерью. Тест на отцовство черным по белому покажет «Вероятность отцовства – 0 %», что повлияет на окончательное решение судьи. Беспристрастность закона, которая всегда меня утешала, теперь превратилась в безликого незнакомца, что повернулся ко мне спиной, не заботясь о моем сердце, разбивающемся на части. Я осторожно положил Оливию в кроватку и вышел. Снаружи все еще лил дождь, под которым неизвестно где бродила Дарлин. Ее сердце тоже было разбито, и я разбил его. Расколол на меленькие кусочки, когда забрал Ливви из ее рук. – Чертов идиот, – пробурчал я, но голос надломился в конце, в горле запершило. Я цеплялся за свою злость, разоблачая ее прошлое, использовал ее, чтобы заглушить собственную боль, но это лишь сильнее ударило меня в самое сердце. Дарлин не была той причиной, из-за которой я мог потерять Оливию, но, боже, всю мою жизнь вдоль и поперек наводняли зависимости. Моя мать, Молли, а теперь и Дарлин. Неужели мне суждено потерять и ее? Страх, гнев и замешательство – все чувства кружились во мне, словно торнадо, в центре которого спокойствие, которое я чувствовал по отношению к ней. – Что мне теперь делать? Я опустился в кресло за своим рабочим столом и в сотый раз достал телефон. Никаких сообщений, звонков. Но почему они должны быть? – Их и не будет. Потому что я разбил ей сердце, – бормотал я, ощущая, как каждый слог режет меня на части. Я набрал сообщение: Скажи мне, что ты в порядке. И тут же стер. Она была не обязана меня успокаивать. Ты в порядке? Удалил и это. Конечно, она была не в порядке. Мне жаль. Большой палец завис над кнопкой «Отправить», но я оказался слишком труслив, чтобы нажать на нее. И мне было слишком совестно. Внутренний голос шептал на ухо, словно пресловутый дьявол на моем плече. «Что, если она принимала тяжелые наркотики? Что, если связалась с преступниками, которым задолжала кучу денег? Может, она проехала через всю страну, чтобы скрыться от плохих людей? Ты хочешь, чтобы подобное происходило рядом с Оливией?» Но все отговорки рассыпались под весом того, что я знал о Дарлин. И что чувствовал к ней.