Я облокотилась на стену. – Как это бывает, Карла? – Сэмми! Клянусь богом… – Она вздохнула. – Извини, что? – Ничего. Я звонила маме и папе, но никто не ответил. – Сегодня вечер бриджа. Они у Антолини в гостях. – Ах, точно. Ночь бриджа. Я забыла. – Послушай, дорогая. Я тут готовлю жаркое в духовке на завтра. Кузены приезжают на день рождения тети Лоис, а у меня еще миллион дел. – Ясно. Звучит весело. Я представила себе дом сестры, кишащий шумными родственниками, как дети взрезаются в ноги взрослых, гоняясь друг за другом по гостиной, как бабушка Беа кричит на них, чтобы они перестали «носиться, как обезьяны в зоопарке». Я улыбнулась этой картине. – Хотела бы я быть там с вами. – Слушай, у тебя отлично идут дела в спа. Продолжай в том же духе. Поговорим позже, хорошо? – Да, конечно. Пока, Карла, люблю тебя. – Тоже тебя люблю, детка. Телефон замолчал. Палец задержался на номере Бекетта, но мне больше не хотелось разговаривать по телефону. Я подумала послать Максу сообщение и попросить его встретиться где-нибудь со мной, но он работает в две смены в медицинском центре Сан-Франциско и не вернется домой до рассвета. Люди проходили мимо меня по улице, и у меня возникло безумное желание схватить кого-то за руку и прокричать, что я собираюсь снова танцевать. Но вокруг были одни незнакомцы. И я пошла домой. За закрытыми дверями Елены слышались приглушенные разговоры и смех. Было шесть часов, и, вероятно, они собирались ужинать. На втором этаже у Сойера было тихо. Наверное, он разогревал для себя какую-нибудь невкусную еду, одновременно заботясь о том, чтобы Оливия ела только лучшее. На моем этаже тишина была удушающей. Я распахнула окно в гостиной, но на улице тоже стояла тишина – сонная в сгущающихся сумерках. Попробовала включить телевизор, но он оказался слишком назойливым и громким. Выключив его, я пялилась в пустой черный экран, раздумывая, как провести остаток вечера. Время тянулось неимоверно медленно. В холодильнике меня ждала очередная порция запеканки с тунцом: единственное, что я умела готовить. Желудок заурчал, одобряя выбор, но ужасная клаустрофобия подкрадывалась ко мне, высасывая воздух из комнаты. Мне нужен был кто-то. Человек. Лицо, голос и добрая улыбка, когда я буду рассказывать последние новости. Я сняла сарафан и пошла в душ под теплую воду. Пока вода стекала по мне, я снова прокручивала в голове разговор с Карлой. Я не ждала, что сестра впадет в радостную истерику. В глазах тех, кто знал о моем прошлом, мои достижения всегда будут омрачаться ожиданием того, что я снова все испорчу. «Одиночество наркомана в завязке», – как сказал бы Макс. Я выключила душ, сердце в груди стучало словно метроном, отсчитывающий каждую секунду. Восхищение танцем сменилось страхом. Он шептал, что я недостаточно хороша, чтобы танцевать, что гораздо проще потерять себя на несколько часов в искусственном счастье. Разве не лучше почувствовать себя притворно хорошо, чем чувствовать в себе эту неуверенность? – Нет, – мой голос больше походил на хрип. Завернувшись в полотенце, я выбежала в гостиную и взяла свой телефон. Открыла плейлист и нажала кнопку «перемешать». Песня Tightrope от LP раздалась словно подарок с небес. Я стояла посреди своей маленькой студии, вслушиваясь в мучительно прекрасный голос, который каждым протяжным слогом говорил, что точно знает, что такое тоска. Просто взгляни в бесконечность. Руки сжались в кулаки, а слезы застилали глаза. Никогда не смотри назад. – Никогда не смотри назад, – повторила я. – Продолжай идти вперед. Я сделала глубокий вдох. Разжала руки. И когда песня закончилась, оделась и пошла на кухню, чтобы приготовить запеканку с тунцом. Глава 11. Сойер Я отложил ручку и размял онемевшие пальцы. Тетрадь почти закончилась, каждая страница была покрыта моими трактовками Семейного кодекса Калифорнии. Я чувствовал себя абсолютно уверенно перед выпускным экзаменом на следующей неделе, а вот последнее задание судьи Миллера загнало меня в тупик. Мусорная корзина рядом со столом была доверху заполнена скомканными снежками из бумаги. Черновые наброски, которые я начинал и забрасывал десятки раз, когда боль угрожала вырваться наружу и выплеснуться на страницы. Судья хотел жизни, а я видел лишь смерть. Красно-синие мигающие огни окрасили мою память, и я отмахнулся от них. Потянулся и потер ноющую шею. На часах показывало половину двенадцатого, когда надо мной скрипнула половица. Дарлин. Мне было интересно, чем она занята так поздно. Чуть раньше я слышал слабые звуки музыки, звучащие наверху. Танцевала ли она? Был ли на ней тот обтягивающий черный танцевальный боди с перехлестывающимися бретельками, который заманчиво подчеркивал подтянутые мышцы на спине и совершенную грудь? Улыбалась ли она той улыбкой, от которой тебе начинает казаться, что гребаный мир не так уж плох? «Не сходи с ума. Заканчивай это дело». Я начал собирать вещи в портфель, когда услышал тихий стук – за дверью оказалась Дарлин. Вместо черного боди на ней был персиковый сарафан и никакой обуви. Платье облегало ее грудь и свободно струилось по узкой талии. Волосы спадали на плечи, влажные после недавно принятого душа. Рукавицы защищали нежную кожу рук, в которых она держала горячую форму для запекания. Из-под фольги доносился восхитительный аромат запеканки: она пахла так вкусно и аппетитно, чего я никогда не ощущал от своих замороженных обедов. – Знаю, что уже поздно, но я надеялась, что ты еще не спишь, – произнесла она. – Я снова приготовила запеканку. По большей части потому, что больше ничего готовить и не умею. На секунду мне показалось, что в уголках ее глаз блестят слезы, но она сморгнула их и ослепительно улыбнулась. – Это для тебя. Я просто оставлю ее и уйду, хорошо? – Эм, конечно, – сказал я, открывая перед ней дверь. – Спасибо. – Не хочу, чтобы еда пропала зря. – Она пронеслась мимо меня и поставила запеканку на стол. – Вернешь как только сможешь. – Ты в порядке? – спросил я. – Конечно. Все отлично. Не хочу отвлекать тебя. Я лучше пойду… – Она направилась к двери, опустив голову, а потом прошептала: – Ливви спит? Ну конечно, уже поздно… – Дарлин, что случилось? – Ерунда. Это глупо. – Уже у двери она сняла варежки, спрятав их под мышкой – Просто у меня есть хорошие новости, и я хочу с кем-нибудь поделиться ими. В одиннадцать тридцать, – сообщила она с усмешкой. – Извини, не бери в голову. Не хочу напрягать тебя. Она собралась выходить, как вдруг я понял, что не смогу заснуть, если вот так отпущу ее. – Не уходи, – попросил я. – Мне бы сейчас очень пригодились хорошие новости. – О, у тебя был плохой день? – мягко спросила Дарлин. На ее красивом лице отразилось волнение. – Ты можешь поговорить со мной об этом, если хочешь. Поговорить с ней. Такая простая вещь, но я никогда не делал ничего подобного. Не приводил к себе домой женщин, не рассказывал никому о прошедшем дне. За исключением Оливии, я включал автопилот, с трудом пробираясь до финиша сквозь часы. Но Дарлин продолжала проскальзывать в мою жизнь, и я не мог остановить ее. «Или не хотел». Я прочистил горло: – Ты собиралась поделиться своими хорошими новостями. Она поставила одну босую ногу на другую и неуверенно улыбнулась. Ее нежное лицо без малейшего намека на макияж было невероятно красивым. Я скрестил руки на груди, словно выдвигал хлипкий щит против ее чар. – Так странно, но мне необходимо поделиться с кем-то, иначе я взорвусь, расплачусь или еще что. – Рассказывай. – Ладно, итак… – она сделала глубокий вдох. – Сегодня я ходила на пробы в маленькую танцевальную труппу, и меня взяли. Я впервые за долгое время танцевала, и это было важно для меня. А в квартире так тихо… – Она заправила прядь волос за ухо. – Мои друзья и семья на Восточном побережье. Я звонила сестре, но это не то же самое. Глупо, знаю. – Это не глупо, – ответил я и отправился на кухню, благодарный за возможность оставить между нами хоть немного пространства. На секунду Дарлин показалась мне такой хрупкой и уязвимой, что мне захотелось обнять ее. – Это чудесная новость. Срочно надо отметить праздничной запеканкой. Я достал из ящика две тарелки, вилки и сервировочную ложку, которую никогда не использовал.