— Проклятье, Шеттерхэнд, это была твоя идея! — прошептал Эмери. — Кто же знал, что мы благополучно доберемся сюда днем! — Да, идея была предельно проста, настолько проста, что любой, кто не смог бы ее постигнуть, принял бы нас за идиотов. — Несмотря на твое неудовольствие, я не представляю, как бы мы иначе сюда добрались. Теперь мы можем ликовать, пуэбло наш! — Еще не совсем. Я полагаю, Мелтоны будут спасаться бегством. — Проклятье! Нам опять придется тащиться за ними, как раньше. — Я думал над этим. Можно преградить им путь. Мы находимся на единственной дороге, по которой отсюда реально можно выбраться. Им известно, что мы здесь и будем стрелять по любому, кто появится из теснины. Они остерегаются этого, значит, мы крепко их держим. — Если бы это действительно было так! Но они могут предпринять вылазку все одновременно. — Все одновременно? Как это может быть? По этому проходу может пройти только один человек. Для двоих здесь просто нет места. Если они потянутся цепочкой, мы встретим их. Втроем нам нечего здесь делать, достаточно одного из нас, чтобы завладеть проходом. — Да, верно. Парни сейчас в ловушке. Но мы же не останемся здесь навечно! Нам нужно идти вперед! — Естественно! Когда стемнеет, мы ускользнем. Жаль, что у нас нет лошадей. Придется проделать весь этот длинный путь пешком. — Значит, выход останется свободным. — Да, но этого они не знают и продолжают думать, что мы здесь и не рискнем продвинуться глубже. — Но, увидев нас наверху, они кинутся сюда. — Этого не может быть, но тогда мы не сможем им помешать… — И все же одному из нас придется остаться. — М-да. Надо бы сделать так. Что думает по этому поводу мой брат Виннету? — Наш брат Эмери прав, — ответил апач. — Он может остаться здесь. Его двустволка и два револьвера охладят пыл любого, кому захочется выбраться оттуда. — Хорошо, это буду я, — одобрил англичанин. — К тому же — не сказал бы про себя, что я очень хороший спортсмен и скалолаз. Экскурсия вниз на лассо мне тоже что-то не по душе. А тут мне ничего не стоит спустить курок, если кто-то высунет свой нос. — И все, что нужно сделать в пуэбло, мы сами доведем до конца? — спросил я Виннету. — Да, — кивнул он. — Схватим обоих Мелтонов? — Да. Ты одного, а я другого. — И мы станем сражаться с юма, если они попробуют нам помешать? — А они не будут нам мешать. Их может вообще не оказаться в пуэбло. Они наверняка соберутся там, где теснина переходит в скалистую котловину. Они не могут выйти с той стороны, а мы не можем туда войти. — Я согласен. Все же это слишком смелая идея — двоим мужчинам подняться на скалы, а потом спуститься в котловину, где их ждет множество врагов. Две шальные пули — и нет храбрецов. — Юма не будут стрелять. Они находятся не в пуэбло, а у выхода из котловины. В пуэбло сейчас остались только Мелтоны и Юдит. С этими тремя мы управимся так, что юма ничего не заметят. Никто нам не причинил столько вреда, как Мелтоны и Юдит, поэтому они будут служить и ширмой, и мишенью. Мой брат Шеттерхэнд представляет положение гораздо серьезнее, чем оно на самом деле. Ничего подобного Виннету мне еще не говорил. Я знал, он не сомневается в моей храбрости, и все же чувствовал себя пристыженным. Проведение ночной операции казалось мне труднее и опаснее, чем ему. Пуэбло — нечто совершенно особенное. Влезать в находящиеся там лачуги через узкое отверстие очень неудобно. Раньше, чем дотянешься до пола, получишь пулю или удар ножом. А в котловину надо спускаться на лассо. При этом велика вероятность быть сбитым выстрелом. Все это я объяснил апачу, он улыбнулся в ответ и сказал: — Мой брат слишком высокого мнения о людях, находящихся в пуэбло. Да, днем юма охраняют теснину, но делают ли они то же самое и в темноте? — Конечно, они зажгут костер. И это очень опасно для нас. Отблески костра освещают все вокруг. — Они расположатся у костра. Глаза их ослепит свет, и им трудно будет заметить происходящее вверху на темной стене. — Но Мелтоны и Юдит, находящиеся на верхней площадке, могут нас заметить. — Да, могут, но не заметят. Мой брат не должен забывать: они полагают, что мы не пойдем в пуэбло. Их внимание приковано к выходу из теснины. На скалы они не обращают внимания. Я понял, что он прав, и успокоился. Меня одолевали сомнения, потому что, на мой взгляд, последний решающий удар должен быть нанесен сегодня. Неудача вселила в нас неуверенность, нам казалось, что мы не сможем больше ничего сделать. Эмери принял к сведению слова апача о костре. Он встал и отправился на поиски сухого дерева, а я решил ему помочь. Костер принес бы двоякую пользу. С одной стороны, он служил бы для освещения, а с другой, если разжечь его не снаружи, а внутри теснины, он станет препятствием для любого, кто захочет выйти. Стемнело, и из теснины к нам стали просачиваться легкие клубы дыма. Юма зажгли свои костры. Вместе мы наложили гору дров у выхода и подожгли ее. Их было так много, что пламя не угасло бы за ночь. Ошибкой было бы оставлять Эмери сидящим у костра. Он отыскал место в кустарнике и устроился в темноте, прямо напротив костра. Так он мог наблюдать за тесниной и заранее увидеть того, кто из нее появится. Для нас с Виннету пришло время отправляться. Я взял лассо англичанина, оно могло нам понадобиться. Он носил его так же, как я, завязанным в петлю и перекинутым с правого плеча на левое бедро. — Теперь оно твое, — проговорил он. — Я надеюсь, оно будет прочным. Когда вы планируете подняться наверх? — Самое раннее, в четверть шестого. У нас же нет лошадей. — Вы подадите мне знак, когда будете внизу? — Нет, потому что он может выдать нас врагам. — Но я хотел помочь в случае, если завяжется бой! — Надеюсь, ты нам не понадобишься. — И все же. — Прислушивайся к тому, что происходит в теснине. Услышишь выстрелы или другой шум, оставайся на посту и никого не выпускай. Если до тебя донесется громкий треск моего «медвежебоя», значит, мы в опасности и ты пойдешь к скалистой котловине через все костры. Как только ты появишься, я крикну тебе, что надо делать. — Хорошо! Я понял, что надо делать. Надеюсь, нас не украсят шрамами и дырками. Наконец-то оба мерзавца будут схвачены, и я не верю, что им удастся опять ускользнуть от нас. Я был того же мнения, и, пожав англичанину руку, мы с апачем удалились. Теперь в каньоне было так темно, что на расстоянии руки уже ничего нельзя было разглядеть. Но наши глаза были натренированны, и мы, по крайней мере, не наскакивали на деревья, не оступались в воду и довольно быстро продвигались вперед. Когда часть реки была уже позади и ущелье осталось за нами, видно стало намного лучше, звезды освещали нашу дорогу, и делали это весело, как мне казалось. Мы двигались вперед настолько быстро, насколько это было возможно, почти не разговаривая. Так прошло более часа, прежде чем мы оказались вверху на плоскогорье, у кромки котловины. Виннету подвел меня к дереву, на котором нужно было укрепить лассо. Внизу, где теснина открывалась в котловину, пылал огромный костер. Вокруг было темно. Царила глубокая тишина. Если бы юма были близко, то, по крайней мере, слышалось бы фырканье их лошадей, но все было тихо. — Думает ли мой брат, что нужно спуститься именно сейчас? — спросил меня Виннету. — Да, я думаю так. — Но юма сейчас особенно бдительны. Нам лучше немного подождать. — Я сделаю все, как считает мой брат. Мы пригнулись и сделали необходимые приготовления: связали лассо. Прошел еще час. Мы опробовали наше устройство. Потом между нами произошла небольшая размолвка. Каждый хотел быть первым. Наконец Виннету одержал верх, сказав: — Лучший не может лезть вниз, а должен оставаться здесь. Ты сильнее меня, поэтому останешься наверху и сделаешь другое. Мы прикрепили к стволу дерева связанные лассо. Другим концом он обвязал себе грудь и спину, пропустил концы лассо под мышками, вскинул на спину ружье и, стоя на коленях, приготовился к спуску в котловину. Я взял в руки лассо, уперся ногами и стал медленно его выпускать. Когда веревка миновала край скалы, унося с собой груз, мне больше не пришлось напрягаться. Лассо еще не кончилось, когда я заметил, что Виннету уже внизу. Он так крепко его натянул, что я не чувствовал колебания. Теперь мне было, конечно, труднее, чем ему. Опускаться на толстом, четырехдюймовом тросе легко, но долго висеть на тонком лассо не очень-то приятно. Если ноги не придут на помощь, ничего не стоит оторвать себе руки. Время шло медленно. Когда я наконец спустился к Виннету, руки мои горели, но боли я не чувствовал. Оба моих ружья, зацепив за петлю, я, естественно, взял с собой. Недалеко от нас стояла лестница, а в нескольких шагах от нее мы заметили открытую лачугу со входом на этаж, на крышу которого мы опустились. — Ты заметил что-нибудь подозрительное? — спросил я апача. — Нет, — ответил он. — Может, внизу, в лачуге, кто-то есть, мы должны прислушаться. — В этом нет необходимости. Если бы там кто-то был, лестница не стояла бы снаружи, а находилась внутри. — Это верно! Спустимся на ближайшую площадку. Мы, насколько это было возможно, быстро соскользнули по лестнице вниз. Здесь тоже дверь в лачугу была распахнута и лестница стояла снаружи. На этой площадке также никого не было видно. Виннету показал на костер внизу и сказал: — Там все индейцы, живущие на самых верхних этажах пуэбло, которые сейчас пустуют. Я уже собирался с ним согласиться, как вдруг мы услышали плач маленького ребенка. — Что это? — прошептал апач. — Все-таки люди там есть. — Ничего удивительного, — сказал я, — мы думали только о воинах, о мужчинах, но совсем забыли про женщин и детей. Нам нужно двигаться очень осторожно, чтобы не вызвать ни малейшего шума, иначе женщины выйдут, чтобы выяснить его причину. — Ничего подобного. Лестницы у лачуг предназначены для индейцев, сидящих внизу. Другие члены семьи не могут выйти прежде, чем придут воины и внесут лестницы в дома. Так мы продолжали спускаться с площадки на площадку, пока не достигли четвертой террасы. У лачуги здесь не было лестницы, она находилась внутри. — Не надо рисковать, — шепнул мне Виннету. — В любую минуту оттуда могут выйти и нас увидеть. Лучше уйдем. — Обратно?