недостаточно привлекательный; недостаточно общительный; недостаточно отзывчивый; недостаточно умный; недостаточно смелый? Иногда переживания по поводу предполагаемых неудач или недостатков ребенка не дают нам уснуть, и мы виним себя, парт­нера или детей, потому что они не соответствуют нашим представлениям о том, какими должны быть. Здесь спасает только сострадание. Основные принципы сострадания Учителя медитации говорят, что мы не видим вещи такими, какие они есть, — мы видим их такими, какие мы есть. Следовательно, то, как мы видим наших детей, окрашено собственным опытом. Мы хотим, чтобы они преуспели, чтобы у них все получилось и чтобы у них были возможности, которых не было у нас. Учитывая устрой­ство нашего общества, часто переживаем, как Валери, что любви и принятия заслуживают только особенные дети. Но, как показало размышление, предложенное выше, невозможно быть идеальным во всем, хотя нам так не хочется в этом признаваться. Вымышленный город Лейк-Уобегон из популярного радиоспектакля по сценарию Гаррисона Келлера — место, где «все женщины сильные, все мужчины привлекательные, а все дети обладают способностями выше среднего уровня». Эти слова отражают укоренившиеся американские установки. Мы давим на детей, чтобы они достигли успеха, но часто это обходится слишком дорого. Наша иллюзия собственного превосходства (и превосходства своих детей) так широко распространена, что психологи придумали ей специальное название — «эффект Лейк-Уобегон». Исследования показывают иррациональную потребность быть лучше всех. Среди преподавателей колледжа 94% считают себя лучше коллег. По свидетельствам ученых, люди уверены, что они умнее, привлекательнее, разумнее, надежнее, эрудированнее, чем другие, и даже шутят лучше. Как ни странно, многие также полагают, что в основном умеют оценивать себя объективно2. Неудивительно, что в трудный момент, когда все идет наперекосяк, мы не хотим, чтобы об этом кто-то узнал, и обычно делаем вид, что все хорошо. Сколько бы мы ни отрицали это, все несовершенны. Однако мы чувствуем потребность внушать другим, что мы сами, наш брак и особенно дети — «в шоколаде», «лучше не бывает». Этим притворством мы дистанцируемся от остальных и создаем иллюзию, которая в конечном счете не приносит никакой пользы. Государственная средняя школа, куда ходили мои дети, считалась «инклюзивной»: в классах учились ребята с тяжелой формой инвалидности, что значительно ослабляло дух соперничества. Но многие родители отчаянно хотели верить, что у них одаренные отпрыски. Мы шутили об этом и понимали, что все не могут быть одаренными. И все равно мамы и папы переживали, когда их чада не попадали в «продвинутую» группу по чтению или математике, и часто жаловались или добивались того, чтобы у их ребенка были «самый хороший» учитель и «оптимальное» развитие. Некоторые были уверены, что детям нужно с раннего возраста научиться соперничать, и начиналась целая эпопея по продвижению в Младшую лигу, футбольную или хоккейную команду, сборную по плаванию и так далее. Нередко дети тянули по две-три спортивные секции кроме учебы. Удивительно, как бурно взрослые реагировали во время соревнований по тиболу (это игра, которая готовит детей к Младшей лиге бейсбола), когда их четырехлетки не попадали по мячу. Шли годы, и мамы уставали возить своих чад по всему городу (и да, этим почти всегда занимались мамы), к тому же это создавало разрыв между спортивными детьми и их менее талантливыми товарищами. Причем такая динамика отношений сохранялась в старшей школе и колледже, особенно когда речь шла о соперничестве за спортивные стипендии в лучших вузах. Между родителями тоже намечалась дистанция, особенно с теми, кому не нравилось, что все превращается в состязание. В итоге многие мамы и папы оказались «оторванными от общества», причем совершенно зря, вместо того чтобы получить поддержку и дружеское плечо. Как помогает сострадание Сострадать — значит «разделять мучения другого человека». Это слово подчеркивает, что все мы несовершенны, все страдаем. Боль, которую испытывает один родитель в тяжелые периоды, практически такая же, которая достается и другим мамам и папам. Мы часто чувствуем себя беспомощными, поскольку не можем контролировать внешние обстоятельства — жить той жизнью, о которой мечтаем, и быть теми, кем, как нам кажется, должны быть. И чтобы дети были теми, кем должны быть, на наш взгляд. Мы цепляемся за свое представление об идеальной жизни. Однако когда все идет не так, как хочется, нам стыдно, мы чувствуем свою вину и неадекватность. Вместо того чтобы взглянуть на происходящее через призму общечеловеческого опыта, ощущаем себя изолированными и разобщенными. Латойя, одна из моих пациенток, рассказала, что ее сыну сложно заводить друзей в школе: «Исайя чувствует, что он другой, его никто не принимает. Ему тяжело быть частью группы. Он не спортсмен, не качок, и никогда им не будет. Он ищет себя. Это порочный круг какой-то: чем больше он отстраняется, тем сильнее изолированность и уязвимость». Поскольку Исайя становился все более унылым и подавленным, отказывался идти на уроки, родители решили действовать и нашли для него другую школу. Она была дальше от дома, но Исайя не чув­ствовал себя таким уж изгоем в более многолюдном учебном заведении, в которое ходили дети из самых разных семей. Это сообщество было нацелено на сплоченность и вовлеченность всех учащихся. Латойя тоже завела новых друзей. Она и другие родители не осуждали спортивные поражения своих детей с трибун для болельщиков во время соревнований по баскетболу — наоборот, поддерживали друг друга, принимая любые неудачи с заботой и юмором. Исайя записался в театральный кружок и нашел новые формы самовыражения. Почему это случилось со мной? Когда все происходит не так, как мы ожидаем, кажется, что мир рушится. Мы считаем, что жизнь должна идти гладко, а если так не получается, сами виноваты. Мало кому удалось избежать подобных заблуждений. Много лет назад, когда дети ходили в садик, мы купили старый полуразрушенный дом, который нуждался в полной перестройке. И пока строительная бригада находила одну проблему за другой, жили в тесной квартире, а потом из-за многочисленных проволочек пришлось переехать в другое жилье со сломанной кухней и одной ванной комнатой. Мы существовали в режиме выживания — питались хот-догами, которые грели в микроволновке, и ужасным фастфудом. После нескольких месяцев такого кошмара мы наконец устроились в новом доме. Стройка почти закончилась, и казалось, мы возвращаемся к нормальной жизни. Как-то утром у дочки пошла кровь из носа. Ничего страшного, подумали мы, просто надышалась строительной пылью, но кровотечение не останавливалось целый час. Мы позвонили педиатру. Я думала, она посоветует новое средство или предложит привезти дочку на осмотр. — Везите ее в детскую больницу, в отделение неотложной помощи, — сказала она. «Замечательно, — подумала я, — этого еще не хватало». Я отменила своих пациентов, собрала дочку, захватив целую упаковку салфеток, и помчалась в больницу по пробкам. Там пришлось ждать. Когда нас наконец приняли, врач осмотрела ее, потом перевела взгляд на меня. Она прищурила глаза и спросила: — Откуда у нее столько синяков? — Синяков? Каких синяков? — удивилась я. Она показала на ноги моей девочки. — Ах это, она просто ударилась в садике. Врач бросила на меня такой взгляд, будто я бью своего ребенка. — А эта сыпь? Давно? — спросила врач. — Какая сыпь? — произнесла я, чувствуя себя самой нерадивой мамашей в мире. — Вот эти красные пятна по всему телу. Я покачала головой. Я-то думала, она просто долго гуляла на солн­це, и не присматривалась. Врач надавила на высыпания. — У нее гематомы. Надо срочно делать переливание. К этому времени в помещение вошел мой муж; его отец был онкологом. Когда он услышал, что происходит, то побледнел, и на глазах выступили слезы. — Все плохо, — шепнул он мне на ухо. Мы прождали несколько часов, сдали анализы, и оказалось, что у нашей трехлетней дочери редкое заболевание крови, и что с этим делать, никто не знал. Ее нужно было госпитализировать. Я стала винить себя за то, что была так занята и мало внимания уделяла ребенку. Как я могла не заметить? Почему решила, что синяки — это не страшно? Почему была уверена, что сыпь — от солнца, раз малышка светлая и быстро обгорает? Как я могла быть такой глупой? Через несколько дней пребывания в отделении онкологии и гематологии ее состояние стабилизировалось, и нам разрешили забрать ее домой, но предупредили, что пройдет не один месяц, а может, и больше года, прежде чем болезнь отступит — если нам по­везет. — Ей нельзя падать, — сказала врач. — Никаких качелей, турников, бега. Только песочница, — предостерегла она сурово. Как объяснить трехлетней будущей гимнастке, что ей нельзя делать то, что она любит, а нужно каждую неделю сдавать анализ крови? У нашего педиатра было странное чувство юмора: — Настоящее викторианское детство, — пошутила она. — Сплошное рисование и чтение. — Потом пристально и очень серьезно посмотрела на меня. — Сьюзен, у вас нет выбора. Это опасное заболевание. Будем надеяться, она поправится. Я рассчитывала, что, когда она вернется в садик, другие родители помогут нам, поддержат. Так радовалась, что можно вернуться к прежней жизни, и ждала от нашего маленького сообщества теплой встречи. Вместо этого мамы и папы обеспокоились, не заразна ли эта болезнь, и многие отвернулись от нас, будто мы прокаженные; держались на расстоянии. Когда одна из моих подруг подо­шла и обняла меня и ласково сказала: «Наверное, ты перепугалась до смерти. Было ужасно тяжело, да?» — я расплакалась. Я и не подозревала, что быть родителем может оказаться так одиноко. Хотя в то время я занималась осознанностью и это помогло мне контролировать стресс, очень жалею, что не знала про самосострадание в те длинные, бесконечные месяцы. Спустя почти два года болезнь наконец ушла, но по ночам я часто просыпалась в холодном поту, гадала, как все устроится, и понимала, что никак не могу контролировать здоровье своего ребенка. В те жуткие минуты объятия и теплые слова моей подруги были как бальзам на душу. Когда я вспоминала ее сочувственные слова о том, каким пугающим был весь этот опыт, находила в себе силы признать это. Чувствуя ее сострадание, разрешила себе сопереживать тому, через что пришлось пройти моей семье. И это помогло мне не развалиться на части. Многие родители жалуются на одиночество и изолированность. Родственники далеко или с ними не лучшие отношения, партнеры заняты работой, стараются обеспечить семью или мучаются с собственными проблемами, а друзья соперничают или осуждают, да и в целом на них нельзя положиться. Многие воспитывают детей в одиночку, и им не с кем поделиться повседневными трудностями. В некоторых школах развита такая жесткая конкуренция, что просто невозможно расслабиться, нужно постоянно быть на страже, иначе пойдут слухи и злые сплетни. В такой атмосфере сложно надеяться, что кто-то тебя поддержит. Есть много причин, по которым лучше самому проявить к себе сочувствие, чем ждать, что другие протянут руку помощи. Так что самосострадание действительно может стать спасательным кругом. И как я уже отметила, это вовсе не слащавая сентиментальность. Иногда оно должно быть отважным и активно защищать вас и вашего ребенка. РЕФЛЕКСИЯ. «Как вы справляетесь?» Запишите ответы на следующие вопросы. Когда вам как родителю было одиноко? Может быть, вы только переехали в этот район или ваш ребенок пошел в новую школу? Возможно, у вас еще не было друзей? Вы стеснительный? Не очень общительный? Вы считаете себя другим, не похожим на остальных? Вы происходите не из доминирующей культуры? Приехали из другой страны? Вы не чувствуете, что вам рады? Не вписываетесь в коллектив? Посмотрите, что вы записали. В такие моменты мы нуждаемся в самосострадании больше, чем когда-либо. Опираясь на опыт общения с моей доброй, сочувствующей подругой, а также на трудности, связанные с болезнью дочери, я составила следующее упражнение по самосостраданию. Попробуйте выполнить его, когда вы с ребенком переживаете непростой период и вам нужна дополнительная поддержка. ПРАКТИКА. «Помоги себе сам» Вспомните ситуацию, когда вас кто-то защищал — родитель, брат/сестра, друг, учитель или родственник. Вспомните, какие появились физические ощущения в области челюсти, позвоночника, плеч. Что вы чувствовали — силу, решительность, благодарность, облегчение, может, даже отвагу?