Глава пятьдесят вторая: Катя Глава пятьдесят вторая: Катя Полтора года назад В сказке про Золушку самая большая ложь — не очевидна. Может показаться, что это превратившиеся в лошадей крысы или кучер из ящерицы. Или карета из тыквы. Много-много совершенно невероятных на первый взгляд вещей, которые делают сказку — сказкой. И даже фея-крестная, которая появляется в самый подходящий момент, чтобы превратить жизнь бедной замухрышки в историю, о которой будут писать все газеты королевства. На самом деле, самая большая ложь куда больше. Принц не мог полюбить Золушку, потому что она была невоспитанной, глупой и неинтересной. И король с королевой не умилялись бы, приведи их сын в качестве жены девчонку с сажей на кончике носа. «Всем плевать на твой богаты внутренний мир, Катя, потому что в мире денег на тебя всегда будут смотреть как на вещь. До тех пор, пока ты не получишь столько денег, чтобы пересесть в зал и участвовать в торгах». Я хорошо помню эти слова, потому что именно с них началась наша с Морозовым следующая встреча. Он полчаса рассказывал мне, какое я ничтожество, как мало на самом деле стою и что моя главная задача — доказать, что я могу быть послушной и полезной. И пока я этого не сделаю, он не пустит меня на арену. Я согласилась, потому что к тому времени уже успела придумать, какого цвета «Порше» у меня будет, сколько шуб мне необходимо для полного счастья и на какой курорт я отправлю маму, чтобы она, наконец, почувствовала себя человеком. Эти фантазии отравили меня, стали моим наркотиком, без которого я просто не могла жить. И, если честно, не хотела. — Твое счастье, что ты девственница, — сказала как-то Машка, когда мы с ней пошли по магазинам. Я со своим первым «пластиком» от Морозова, она — за компанию, потому что кроме нее у меня больше не было подруг. Только даже ей я ни словом не обмолвилась о том, что на самом деле у нас с моим «благодетелем». Только передернула плечами, когда Машка спросила, «чпокались ли мы». Соврала, что он бережет мою невинность до особенного случая. — Была бы ты не целка — стоила бы намного меньше. Морозов, конечно, не поверил мне на слово. Взял за руку и отвез в дорогую клинику, представив своей протеже, где меня изучили, словно мышь под микроскопом. И выписали бумажку, что я не занималась сексом, не болею венерическими болезнями и в целом абсолютно пригодна, чтобы стать живой Девой Марией. Когда я сказала это, Морозов впервые сказал, что если услышит от меня что-то подобное еще раз, то собственными руками запихнет в самолет, который отвезет меня в дешевый сербский бордель. Он верил в Бога. Но это не мешало ему готовить дьявольский план по уничтожению империи Ростовых. С того дня началась длинная подготовка к моей сказке. Я читала одобренные моими учителями книги, училась актерскому мастерству, изучала искусство флирта. Примерно через месяц Морозов привез меня в маленький загородный дом, где красивая женщина лет сорока учила меня делать минет на резиновом члене. Я должна была безупречно сыграть роль умного, очаровательного и совершенно невинного ангела, который, между тем, знает, что путь к сердцу миллионера лежит через умение сосать. А когда через пару недель тренировок эта женщина сказала, что я готова к экзамену, у меня случился первый нервный срыв. Потому что оказалось, что перспектива добровольно взять в рот член живого мужчины — это совсем не то же самое, что облизывать кусок какого-то ультра-тонкого силикона. Тем более, когда Морозов захотел увидеть демонстрацию. С Малаховым в роли Кирилла Ростова. Я орала, как ненормальная, размахивала руками и не давала подступиться к себе ни на метр. Потом меня стошнило, потом я ревела, потом начала кричать, что никакие деньги и планы не заставят меня стать проституткой. Последнее, что я помнила в тот момент — Малахов, который неожиданно оказался прямо передо мной, и удар, от которого у меня потемнело в глазах. А потом были белые стены дорогой больничной палаты, клиника, в которой я была записана под выдуманным именем, и пожилой коротышка-доктор с бейджиком, на котором было написано: Абрамов Ю. Л. — Добрый день, Незабудка, — улыбается доктор Абрамов, делая вид, что с интересом листает мою карту с анализами. В ней не было ничего, кроме стандартных параметров: температура, давление, результаты анализов крови. То, что делают всегда и всем, чтобы заставить людей думать, будто людям в белых халатах не все равно до их жизней. — Кажется, кто-то немного перенервничал, да? — Вроде того, — отвечаю я и так же фальшиво улыбаюсь в ответ на его неискреннее радушие. Перед тем, как войти, он о чем-то долго шептался с Морозовым в коридоре — я видела их, стоящих так близко друг к другу, что их запросто можно было бы принять за любовников. Но и этот маленький доктор тоже был частью плана Морозова. Именно тогда я поняла, что связалась с пауком, а не человеком. И что он готовит мне не роль пешки. Совсем нет. Я была всего лишь еще одной мошкой, бестолковой мухой, которая запуталась в его патине, польстившись на сладкую каплю меда. — Молодым девочкам нельзя забивать голову всякими глупостями, — в шутку журит меня Абрамов и даже грозит пальцем, как будто мы с ним давно знакомы. — Ваш отец, Незабудка, очень волнуется. «Мой отец?» — мысленно повторяю я и прилагаю много усилий, чтобы не рассмеяться в ответ на эту глупость. Впрочем, пока доктор еще раз лично осматривает меня и задает вопросы, на которые отвечаю на автомате, мысль о том, что я могу быть дочерью Морозова, крепнет и перестает казаться абсолютной глупостью. У него ведь нет детей. А я ничего не знаю о своем отце, кроме того, что он лег в могилу до того, как я появилась на свет. Когда-то, когда я была младше и любила мечтать о чувствах, а не деньгах, я часто представляла себе совсем другую историю. Сказку, в которой на пороге нашей с мамой маленькой старой квартирки вдруг появлялся красивый пожилой мужчина, говорил, что он, наконец, нашел нас, и признавался, что на самом деле он — мой настоящий отец. Что было дальше я никогда не придумывала. В голове маленькой чудачки картинка складывалась, как пазл: идеально, красиво, без единой помарки и проплешины. Все сказки хороши тем, что никто не ждет от них реализма. Мы с детства учимся верить, что в старой потрепанной книжке с картинками записана чистая правда, которая обязательно случится в жизни, если очень хотеть и изо всех сил верить. — Я выпишу вам успокоительные, Незабудка, — улыбается Абрамов, привлекая мое внимание покашливанием. — Пара таблеток в день в течение трех недель — и ваша тревожность исчезнет без следа. — Обещаете? — Невинно хлопаю глазами. Наверное, со стороны наблюдать за нами — то еще «удовольствие». Два человека, которые знают, что обманывают друг друга, все равно продолжают разыгрывать свои роли. Меня немного подташнивает от всего этого, и я прошу дать мне стакан воды. Абрамов охотно делает это, а заодно зовет медсестру с первой порцией мой спасительных голубых «бананов», на которых выбита цифра «250» и какие-то буквы. Кажется, это именно то лекарство, которое позволит мне спокойно спать. Выпиваю жадными глотками, роняю голову на подушку и прошу позвать ко мне «отца». — Мне не нравится твое поведение, — первым делом говорит Морозов. Осматривается, с подозрением нюхает цветущую фиалку на подоконнике и делает погромче звук телевизора. Я морщусь, прошу сделать тише, но Морозов нарочно убирает пульт подальше, подвигает стул и садиться почти напротив моего лица. — Мы договорились, малышка, что ты будешь делать то, что я скажу. Все, что я скажу. Без вопросов, фокусов и глупостей. Потому что ты — временное звено, а я — гроссмейстер, и меня нужно слушаться. Я закрываю глаза и делаю то, чему меня научила «Мастер секса». «Когда мне что-то не нравится — я закрываю глаза и представляю что-то другое. Вкусный банан вместо члена, дорогой теплый песок личного пляжа вместо жесткой кровати… Возможности твоего мозга безграничны, девочка. В жизни будет много вещей, которые не доставят тебе радости, но которые придется делать. Но никто и никогда не заберет твои фантазии и не влезет в твою голову. Пользуйся этим». В своей голове я представляю, что прошло уже несколько лет. Я добилась успеха, безупречно сыграла свою роль и получила все, о чем мечтала. Мама звонит и щебечет в трубку, что шопится в «Диоре» в центре Парижа, а я смеюсь и радуюсь за нее, валясь на борту собственной яхты где-то в Средиземном море. Моя жизни лишена материальных трудностей, я свободна и независима. Я счастлива. Внезапная острая боль заставляет вскрикнуть. Открываю глаза — и фантазия рассыпается, словно выбитое стекло, за которым проступает холодное и злое лицо Морозова. Он держит меня за подбородок, вдавливая голову в подушку, как будто хочет проверить крепость моего черепа. Еще немного — и я сойду с ума от шума в ушах, перемежающегося с тугими и частыми ударами сердца в барабанные перепонки. — Ты мне больно делаешь, — жалобно прошу я, потому что терпеть и правда нет сил. — Это хорошо, что тебе больно, — охотно соглашается Морозов. — Это хорошо, что ты понимаешь и трезво мыслишь. Поэтому я повторю в самый последний раз: ты слушаешь меня беспрекословно. Делаешь все, что я скажу. Не споришь и говоришь «да». Иначе… — Он наклоняется так низко, что я почти чувствую прикосновение свежевыбритой кожи к моим щекам. «Я не здесь, я далеко, где море и соленые брызги…» — Мне бы очень не хотелось искать тебе замену, малышка. Это не то же самое, что «Иначе я тебя просто убью», но именно так следует трактовать его слова. Во мне даже ничего не екает. Я была готова к такому повороту. Я знала, на что подписывалась. И я все еще могу обыграть его. Но для этого муха должна доказать пауку, что может вить паутину ничуть не хуже. — Помнишь, ты говорил, что нам нужно решить, как ты вступишь в игру? — Как же тяжело говорить, когда челюсть сжата стальными тисками чужой пятерни. А еще тяжелее делать вид, что мне это приятно и улыбаться. — Я придумала, как это сделать. Он удивленно приподнимает бровь, что-то прикидывает в уме и отпускает меня, брезгливо отряхивая ладонь. Я запоминаю каждый момент унижения. Заботливо и любовно нанизываю на длинную леску памяти, чтобы потом обмотать ими глотку этой твари и медленно, с наслаждением, задавить. Вряд ли паук знал, что из кокона, в котором он планировал прикончить глупую муху, вылупится оса-убийца. — Говори, — милостиво разрешает Морозов. Усаживается, закидывает ногу на ногу, в мгновение ока снова превращаясь в того добряка, который так проникся к судьбе бедной Золушки на ее первом балу. — Только после того, как пообещаешь не подкладывать меня под других мужиков. Я буду женой Кирилла Ростова, и он получит меня невинной. Везде. — Ты ставишь мне ультиматум? — Торгуюсь, — поправляю я, хоть сути это не меняет. — Я буду пить эти проклятые таблетки, слушать «папочку» и всех учителей, но ни один мужик ко мне не притронется. Тебе придется поверить мне на слово, как я верю на слово тебе. Он долго думает. Так долго, что стеклянный немигающий взгляд, которым сверлит стену, начинает казаться взглядом мертвеца. Я сжимаю в кулаках одеяло, чтобы не поддаться искушению пнуть Морозова со стула, увидеть, что он правда умер от какой-то внезапно обострившейся болезни и… Что бы я делала, если бы все так и было? Сбежала? Вернулась в свою спокойную голодную жизнь? Я не успеваю поразмыслить над этим, потому что Морозов внезапно распрямляется и говорит: — Хорошо, малышка. Обещаю, что тебя никто не тронет. Никаких экзаменов. — Он выглядит довольным своим благодушием. — Рассказывай, что за план.