Моя сказка скорее смахивает на готический роман Мери Шелли. Мы едем очень долго, на другой конец города, а потом вовсе выезжаем за «кольцо». Я начинаю неспокойно ерзать на сиденье и на всякий случай пишу в ответ на поток сообщений от Машки, что за мной приехал человек от Морозова — и сейчас меня везут на встречу с ним, потому что у него есть какое-то предложение для меня. Сначала Машка обзывает меня дурой, начинает пугать всякими ужасами о каких-то «субботниках», но потом успокаивается. «Если телефон не забрал, значит, все ок», — пишет она — и я не могу удержатся от язвительного комментария о том, что, благодаря ее «заботе», я чуть не обделалась. Малахов продолжает изредка на меня поглядывать, но больше не произносит ни слова, пока не останавливается около высоких ворот, за которыми виднеется красивая темно-синяя крыша. Помогает выйти из машины, вежливо подталкивает вперед и даже подмигивает, когда калитка в воротах открывается и меня впускают на закрытую территорию. — Добрый день, Катя. — Морозов стоит чуть в стороне, под раскидистым деревом с резными ярко-красными листьями. И, судя по взгляду и сосредоточенному выражению лица, это дерево интересует его куда больше, чем я. — Вы легко одеты для такой погоды. На будущее, пожалуйста, не будьте так беспечны в отношении своего здоровья. — На… будущее? Я проглатываю одним махом все вопросы и закашливаюсь, как будто хотя бы один из них точно был материальным и встал поперек горла. Морозов снимает толстовку и накидывает ее мне на плечи. При этом в его поведении нет ни намека на попытки меня лапать или хотя бы «прощупать». Он ведет себя скорее, как отец. Учитывая нашу разницу в возрасте, это нормально. Но я — не его дочь, у него вообще нет ни жены, ни детей. И по всем законам этого мира мы оба понимаем, что есть только одна причина, почему мужчина его возраста и положения может интересоваться такой девушкой, как я. Точно не для того, чтобы укутывать ее от холодного ветра. — Пойдемте в дом, Катя. Разговор у нас с вами будет долгий. Глава сорок девятая: Катя Глава сорок девятая: Катя В этом загородном доме Морозов явно любит часто бывать. Внутри отделка деревом, богатая, но нарочито «простая». Как человек, который носит дорогие туфли в грязь и плохую погоду, а потом хвастается: «Не важно, что они выглядят как дерьмо, главное, что на них пыль из-под Эйфелевой башни». Понять это могут только те, у кого есть свои собственные такие же туфли. А для простых смертных это все равно, что дверь в другой мир, во вселенную, где понятия не имею, что такое — греметь мелочью в кармане и радоваться, что она там есть. Морозов проводит меня вглубь дома, через красивую гостиную с камином и старинным роялем, через коридор, увешанный картинами, открывает дверь в зимний сад и практически за руку ведет к красивому столику под богатой скатертью, на котором полным-полно всяких экзотических фруктов, закусок и всего того, от чего мой желудок радостно вопит. Но я же хорошая девочка, так что мысленно желаю себе терпения и усаживаюсь с видом «Спасибо, я уже отобедала». Только ведь и Морозов не простак, потому что тут же подталкивает ко мне сразу несколько блюд и лично наливает кофе из кофейника. — Ешьте, Катя, люди не способны на адекватные поступки, когда они голодны. Пока я, стараясь не чавкать, как свинья, пробую абсолютно все, он увлеченно, не обращая на меня никакого внимания, читает газету. Пару раз просматривает сообщения в телефоне и снова читает. Может быть, это такая тактика? Усыпить мою бдительность? Я пишу Машке, что Морозов устроил мне праздник желудка и пока ни слова не сказал о своих намерениях, а она в ответ присылает смайлик с таким выражением лица, что мне пришлось бы сломать мозг, чтобы понять, что бы это могло значить. Но в конце концов, даже самый голодный в мире человек способен почувствовать сытость, так что я немного отодвигаюсь от стола и пытаюсь привлечь к себе внимание, нарочно потянувшись за виноградом, который стоит прямо у Морозова под носом. Мужчина складывает газету, снимает очки и еще раз окидывает меня пристальным взглядом, почему-то особенно задерживаясь на лице. — Скажите, Катя, что вам нужно для счастья? Я глуповато улыбаюсь. — Вы ступаете на опасную тропу, предлагая девушке, живущей на стипендию с матерью, которую государство оскорбило «минималкой», рассказывать о своих желаниях. — Рискну. — Он делает приглашающий жест. — Ну раз вы не Санта Клаус и мне не нужно садиться вам на колени… — Я выразительно откашливаюсь и успеваю заметить его улыбку. Кажется, Морозову по душе мои неуклюжие попытки самоиронии. — Начну с самого необходимого. Удивительная вещь — фантазии и мечты. Когда ты наедине с собой, кажется, что хочешь сразу все: и звезду с неба, и свет с солнца. Но стоит кого-то попросить мыслить более конкретно — и остаются какие-то сугубо прагматичные вещи: своя квартира в центре столицы, золотая пластиковая карта, дорогой иностранный колледж, возможность каждые выходные летать туда, где зимой — тепло, а летом — снег. — Я хочу, чтобы мама больше никогда не работала. Она убила здоровье, рассказывая детям таких, как вы, что они должны расти людьми. — У меня нет детей, Катя. — Я в курсе. — Я в курсе, что вы в курсе. Ваша попытка меня подцепить была очень неуклюжей. — Никогда раньше этого не делала. — Не то, чтобы извиняюсь. Скорее хочу дать понять, что он у меня первый. Говорят, мужчинам его возраста это льстит. Морозов кивает, но как будто поддакивая не моим словам, а своим собственным мыслям. — Видите ли, Катя, вопреки распространенному мнению о том, что мужчины за пятьдесят падки на свежее сочное мясо, я предпочитаю заводить отношения с ровесницами. По разным причинам, которыми я не буду обременять вашу хорошенькую голову. Поэтому, прежде, чем мы пойдем дальше, давайте примем за аксиому, что вы для меня — не более, чем проект. Шахматная фигура в партии, которую я собираюсь разыграть в ближайшие год-два. И если мы с вами достигнем обоюдного согласия, то ваша мать больше никогда не будет учить детей олигархов, как им быть людьми. Я чувствую себя Алладином из сказки, которого вот-вот обведет вокруг пальца хитрый магрибинец. Пытаюсь на ходу сориентироваться, понять, стоит ли пытаться дослушать или лучше попрощаться прямо сейчас, пока меня не втянули в историю, из которой не выйти без последствий. Но разве не я минуту назад мечтала о том, чего девчонка моего положения никогда не сможет получить? Разве не я собиралась стать любовницей богатого человека, отдать ему свою девственность за возможность устроить безбедную жизнь своей матери и красивое будущее себе? Пасовать теперь уже немного поздно. — Вы ничего обо мне не знаете, но уже собираетесь втянуть в какую-то авантюру. Серьезную, раз она распланирована на несколько лет вперед. — Я знаю о вас больше, чем вы думаете. — Неужели частный детектив? — Я шучу, но, если Морозов скажет, что действительно воспользовался этими «киношными» услугами, я точно не буду удивляться. — Всего-лишь пара звонков, — расплывчато говорит он. А потом, словно играючи, рассказывает, в какой школе я училась, с какими оценками, домашний адрес, школу, в которой работает моя мама. И для эффекта — пару таких подробностей о моей жизни, которые не сразу вспоминаю я сама. — Нет ничего невозможного, Катя. Могу сказать, что заочно вы показались мне девушкой разумной, трезво смотрящей на жизнь и лишенной романтических иллюзий. При этом у вас достаточно спокойная внешность и вы, насколько я понимаю, до сих пор девственница. — Это вы тоже узнали, сделав пару звонков? — Этот разговор все меньше меня веселит. Может быть, сбежать еще не поздно? — Это слишком громко написано у вас на лбу. — Неправильная словесная конструкция, громко написано быть не может, — поправляю его на автомате. — Я знаю, Катя. Мне нравится ваша серьезность. Но прямо сейчас и в ближайшее время вам точно не придется делать ничего такого, о чем придется каяться перед смертью. Просто… Скажем так: я собираюсь сделать вас женой самого завидного холостяка столицы. — Кирилла Ростова? — почти без паузы между нашими репликами спрашиваю я. У меня всегда хорошо работала интуиция, но я не всегда к ней прислушивалась. — Он больше подходит вам по возрасту. Хоть, конечно, я бы предпочел девушку постарше, но с ними всегда слишком много хлопот. Мы обмениваемся вопросительными взглядами, и я начинаю понимать, что за хлопоты он имеет ввиду. Я достаточно умная, чтобы быть хорошей пешкой, но так же достаточно бедная, наивная и неопытная, чтобы в один прекрасный день не пожелать роль королевы. Забавно. Я еще не знаю, как он собирается вводить меня в игру, но абсолютно точно уверена, что обязательно попробую его обыграть. Только вот Ростов… Одно воспоминание о нем неприятно холодит кончики пальцев. Понятия не имею, как смогу играть роль его жены, потому что даже сейчас он вызывает во мне лишь одно желание — больше никогда в жизни с ним не пересекаться. — Вы сделаете меня богатой, Александр, но в чем ваш интерес? У вас же и так все есть, живете как сыр в масле. Хотите добавить еще пару нолей к своему заграничному счету? — У меня все намного прозаичнее, Золушка. Я хочу получить свободу и избавиться от роли цепного пса. — Стать Царем горы? А не получится так, что все мои миллионы вдруг окажутся в вашем кармане? — Очень надеюсь, что именно так и получится. И когда он говорит это, холодный блеск в его глазах вдруг открывает его с совсем другой стороны. Ох и не нравится она мне. — Будет проще, если вы перестанете говорить загадками, — прошу я, мысленно напоминая себе, что, если буду слишком дерзкой, меня, чего доброго, обратно разжалуют в служанки. А перспектива быстро подняться куда выше, хоть и появилась минуту назад, уже слишком глубоко пустила в меня корни. Если постараться и закрыть глаза, смогу услышать шум прибоя и теплую воду, которая щекочет мне пятки, пока я валяюсь топлес на собственном пляже тропического острова в Тихом океане. — Вы же сами сказали, что я сообразительная, но недостаточно умная. Морозов перестает смотреть на меня, как голодный волк на мясо, и впервые за все время нашего разговора протягивает руку к еде. Лениво, как человек, который привык есть такое каждый день, отрывает огромную виноградину и откусывает от нее с видом человека, которому все это до чертиков надоело. — Неужели вы думаете, что я стал бы связываться с вами, если бы думал, что вы не в состоянии понять некоторые вещи по одним только намекам? — То есть вы будете намекать, а я буду догадываться, правильно ли в этот раз сработала моя интуиция? — Интуиция — лучшее подспорье игроков. Особенно тех, кто собирается сорвать банк. Но сейчас мы больше ни о чем не будем говорить. Вам нужно время еще раз все обдумать, взвесить риски и возможные последствия. Сейчас все видится в розовом свете. — О чем подумать? Хочу ли я и дальше жить на копейки? Вы же не серьезно? — Я серьезно, — без намека на улыбку говорит Морозов. — Поверь моему опыту, а я все-таки намного старше тебя: очень многие вещи, которые сначала кажутся привлекательными и выгодными, имеют свойство превращаться в вонючее дерьмо у тебя под носом. — Я ценю собственный опыт, — пытаюсь казаться более храброй, чем есть на самом деле. Конечно, мне страшно. Даже сейчас, когда я мысленно валяюсь на мягком песке и потягиваю коктейль с золотой пылью, тот самый неприятный пугающий голос в моей голове шепчет: «Может быть, лучше остановиться?» Он настолько реален, что я невольно озираюсь по сторонам. И виновато улыбаюсь Морозову, который заинтересовано следит за моей нервозностью. — Просто показалось, — пытаюсь улыбнуться, но он снова смотрит на меня тем самым голодным взглядом. Не как мужчина на женщину, а как каннибал — на вкусный ужин. Я вскидываю руки в жесте «сдаюсь» и выкладываю карты на стол. — Я же не совсем безголовая и знаю, что в игре по-крупному и ставки соответствующие. Но на всякий случай напомню, что собиралась стать вашей любовницей, так что понимала все последствия. — Что ты думаешь о Кирилле? — неожиданно резко меняет тему Морозов. Выплевывает виноградные косточки в салфетку, комкает ее и небрежно бросает около чашки с кофе. — Он очень странный, — говорю почти не раздумывая, потому что одно воспоминание об этом мужчине заставляет меня зябко передернуть плечами. — Но он довольно красив. И еще у него не потные ладони. — Есть проблемы с этим? — посмеивается Морозов. — Терпеть не могу влажные руки. Говорят, это потому что у человека какая-то скрытая болезнь.