— А детям не повредит? — Филатов выразил общее беспокойство местных участников операции. — А то нехорошо, если кого-нибудь из заложников покалечит. — Спецсредство светошумовое, — пожал плечами Зайцев. Осколков не даёт, пожарная опасность нулевая, только сильный звуковой удар и яркая вспышка. Звук должен вырубить бандитов, а свет — их ослепит. На полминуты они будут в полной прострации. Дети тоже, но лучше полминуты без сознания, чем убитый или раненый. Бойцы отправились тренироваться в ближайшем перелеске, а остальным не оставалось ничего кроме тяжёлого ожидания. На рассвете выпала обильная роса. Пока спецназовские мастера невидимого фронта пробирались по перелеску к лагерю, они промокли до нитки, лишь тренированная воля позволяла сдерживать дрожь. Наконец, словно бесплотные тени поднялись они под окнами, бесшумно вынули раму вместе со стеклом, также бесшумно опустили её на землю. Капитан Головатов, удерживая гранату с прижатым спускником, разжал усики, выдернул чеку и аккуратно навесом закинул её в окно. За ней в темноту помещения полетели ещё две таких же «игрушки». Спусковой рычаг гранаты освобождает ударник. Тот бьёт по капсюлю, воспламеняя замедлитель, и через 3 секунды происходит подрыв светозвукового элемента. Один за другим оглушительно гремят взрывы. Яркая как десять солнц вспышка превращает утренние сумерки в яркий летний полдень. Спецназовцы бросаются в окна, стараясь сразу захватить взрывные устройства. Через пять минут всё кончено. Никто из детей серьёзно не пострадал, если не считать временную потерю слуха и зайчики в глазах, скакавшие у детей до самой ночи. По окончании операции работала правительственная комиссия, разработавшая рекомендации на случай повторения подобных инцидентов. Все террористы были арестованы, осуждены к высшей мере наказания и расстреляны уже через месяц после описываемых событий. К сожалению, рекомендации вводились в действие слишком медленно, а события развивались стремительно. В августе такая же банда захватила родильный дом в Павлодаре, там жертв было больше, так как боевики успели привести в действие взрывное устройство до того, как из родильного отделения были эвакуированы все женщины. В сентябре нападению подверглась школа в станице Новотерская в Чечено-Ингушской автономной области. В последнем случае бандиты вели себя вообще как бешеные звери. Стоило только появиться во дворе школы сотрудникам милиции, как нервы у террористов не выдержали, и они привели в действие адские машины. Старое здание школы не выдержало и рухнуло, похоронив под обломками около пяти сотен человек в основном детей. Мужики станицы чуть было не ринулись мстить за массовое убийство в соседнее чеченское село Кень-Юрт. Калиновские, савельевские, солкушинские, парни из других станиц их поддержали. Чудом удалось остановить казаков первому секретарю обкома Власову. — Я понимаю ваше горе! — Кричал он, взобравшись на башню БТРа. — Но кому вы собираетесь мстить? Кого наказывать? Мы и русские, и казаки всегда были и есть за справедливость, разве не так? Так! А справедливо ли убивать людей только за то, что они одной нации с преступниками? Нет! Не справедливо. От имени властей республики, от имени Партии, от себя лично клянусь сделать все, чтобы подобных преступлений больше не повторилось. Для этого потребуется ваша помощь, товарищи! В Нагорном Карабахе события приняли совершенно чудовищный оборот. Там едва не началась война между союзными республиками. Началось всё с того, что республиканские власти назначили директором животноводческого совхоза в большом армянском селе Чардахлы азербайджанца. Тот не сумел собрать нужной для должности суммы[148] и в результате, попал в жернова межнациональной разборки. Жители села, родины семи героев Советского Союза, восприняли это как оскорбление и отказались признавать, устроив стихийный митинг с требованием оставить старого директора, заслуженного и уважаемого человека. В тот же день из Кировобада прибыл отряд милиции. Всех участников митинга избили, а несколько особенно активных арестовали и увезли в Баку, обвинив в разжигании межнациональной розни и антисоветской деятельности. В Степанакерте прошло собрание народных депутатов принявших единогласное решение о присоединении автономной области к Армении. Азербайджанская милиция снова учинила жестокую расправу с армянскими депутатами. В знак протеста жители села выбрали народных делегатов и отправили в Ереван и в Москву. Армянские коммунисты встали на сторону соплеменников и выдвинули требование о передаче Нагорно-Карабахской автономной области в состав Армянской ССР. Однако Политбюро приняло сторону Азербайджана, в виду большей экономической значимости Бакинского промышленного узла. Армянским товарищам ответили, что они не правильно понимают национальную политику КПСС, и что внутренние границы республик нерушимы также как и внешние. Академику Аганбегяну был сделан выговор по партийной линии за его «подстрекательные» речи на встрече с армянскими журналистами, которые он осмелился опубликовать в журнале ЭКО. В Ереване, Степанакерте и в Ростове-на-Дону прошли демонстрации армян в поддержку воссоединения. Армяне обвинили руководство соседней республики в сохранении экономической отсталости региона, пренебрежении развитием прав, культуры и идентичности армянского меньшинства в Азербайджане, создании искусственных преград для культурных связей между Нагорным Карабахом и Арменией. Немногочисленные Азербайджанцы, не дожидаясь физической расправы, переезжают в Баку, Сумгаит и Шемаху. Это создаёт проблемы в этих городах, накаляя и без того жаркую атмосферу. ГЛАВА 26 СИМ-СИМ, СЕЗАМ, ОТКРОЙСЯ! 10 ноября 1981 г. Москва. Игорь Шамраев. На кухне из телевизора драл глотку Муслим Магомаев: …Сладку-у вода-ачку. Да налива-ачку, эх, Я пила, молода-а, Да, из полуведра. Праздник всех советских внутренних органов завершался традиционным концертом с прямой трансляцией по первому каналу. Шамраев и Светлов договорились встретиться за рюмочкой и потрындеть о том, о сём. За прошедшее время произошло много событий, и не все они сулили радость. — Слушай, Игорёня! Я сейчас тебе такие сказки буду рассказывать! — Марата уже с порога распирало от желания поделиться впечатлениями от событий прошедшего лета. — Представь, нас, обэхээсников, кинули в самое пекло. Когда такое было!? — Давай, старик, рассказывай, если так не терпится, — Шамраев подкрутил ус, пряча в ладонь лёгкую усмешку. — Мне тоже есть чем поделиться. В этом году в стране жарко не на шутку. Как бы до большой стрельбы не докатилось. Меня же тоже по командировкам помотало, мама не горюй. — Твои командировки против моих, всё равно, что плотник супротив столяра! — Вспомнил классику Светлов. — У тебя закусь имеется? Или как обычно, мне в гастроном бежать? А то я водку-то купил, а на счёт остального на тебя понадеялся. Совсем из виду упустил, что ты к радостям желудка равнодушен. — Вот только не надо грязи! Сегодня, по случаю праздника, нам усиленный паёк выдали. Так что можешь сразу разливать и сказки свои рассказывать. — Какие такие сказки? Ни слова вымысла, всё чистая правда, ничего кроме правды. Хоть и сам до сих пор не могу поверить, что такое может быть в Советской стране, победившей помещиков и капиталистов. Шамраев за пикировкой достаёт немудрёную холостяцкую посуду. Из холодильника появляется пласт копчёной горбуши, палка финского сервелата, баночка чёрной икры, маринованные огурчики и литровая бутылка «Посольской». — Ну, за встречу! — Марат поднимает стопку. — Хорошо вас в Комитете отоваривают… но до партхозактива Джизакской области всё равно не дотягиваеют. — Вот зачем ты, дорогой, меня обидеть хочешь? Зачем мой стол ругаешь, с какими-то азиатскими баями меня, чекиста, сравниваешь? Нехорошо это! — Шамраев делает вид, что обиделся. — Нет, Игорёня, такого богатства ты не видел даже в кино. Представь только, — ряды трёхлитровых банок, забитых золотыми цацками! Чемоданы, с бумажными рублями! В банковских упаковках. Лично у Музафарова изымал! — Напомни, будь добр, Музафаров это кто. Гарун-аль-Рашид? — Не такая уж и шишка. Всего лишь начальник Бухарского ОБХСС. Был человеком Рашидова, а за Рашидовым… — Светлов ткнул пальцем в потолок. — Прямо туда? — Он повторил жест приятеля. — К дорогому Леониду Ильичу? — Не знаю, нам глубже копать не позволили. Наследующий день позвонил шефу лично Щёлоков и приказал работу сворачивать. — И сколько человек вы успели раскулачить? Расстреливали, я надеюсь, прямо на месте, не откладывая в долгий ящик? — Куды ж, на месте… За нами же постоянно прокурорский надзор надзирал. Социалистическая законность, едрить её налево! А так хотелось иной раз взять автомат и от бедра… до пустого магазина… по всем этим сволочам. Помню, в Фергане, приехали мы в посёлок, с таким дурацким названием… как же его… а! — Гурумсарай, негласная столица некоего Абылова. Там прямо в самом центре, где в русских деревнях обычно клуб стоит, Абылов себе дворец отгрохал. А так как образования у него нет, получилась такая трёхэтажная мазанка. Так там у него прямо в подвале зиндан для непослушных был. — Кажется, я слышал о таком, он платил всем, кто участвовал в том кошмаре, что творился весь последний год. Жаль, чтое успел он многого рассказать. Да и умер он как-то по-дурацки. Удавился на собственном ремне в камере. Вот, не верю я, что он сам руки на себя наложил. — Ага, он самый. Ворюга — клейма ставить негде. К тому же с садистскими наклонностями, у него в зиндане по несколько месяцев люди сидели. Страшное место. Представь, яма в земле метра на три вглубь, а сверху сварная решётка. Там и держал этот пидор должников, пока родня долг за него не заплатит. Денег у него было ужас сколько. Золотые часы — коробками, брильянты, картины какие-то дурацкие… Его сын служил в КГБ республики, поэтому никто ничего ему сделать не мог, пока на союзном уровне не зашевелились. — Ты думаешь, он там один такой? — усмехнулся Шамраев, разливая водку по стопкам. — В Джизаке прокурор области себе вообще гарем из девочек двенадцатилетних завёл. Представляешь, сволочь? Детей совсем гостям подкладывал… Таких уродов лично бы расстреливал. Так и подумаешь, что если бы не исламисты, шайтан бы их всех побрал, так и процветали бы эти суки в социалистическом феодализме. — А как получилось, что вы на них вышли? — Светлов закинул стопку в горло и занюхал корочкой бородинского. Шамраев сделал телевизор погромче, а табурет придвинул поближе к приятелю. Потом положил себе и ему на тарелку по доброму ломтю горбуши и только после этого негромко начал рассказывать. Слышно Светлову было плохо, поэтому он спросил: — Игорь Иосич, а разве у вас в квартире установлены прослушивающие устройства? — Нет, конечно, пока я такой чести не удостоился, но бережёного бог бережёт, а не бережёного…, ну, сам понимаешь. — Так, я тебя не слышу совсем. Вон, — он кивнул головой в сторону телека, где мужики с висячими усами выводили про «вологду-гду», — «Песняры» твой глас заглушают напрочь. — А вдруг, не ровён час, кто из моих сослуживцев по случаю праздника нагрянет? Нет, уж я хочу тебе кое-что рассказать. — Шамраев снова булькает беленькой. — Ты водочку-то кушай, не стесняйся. …Началось всё с бучи в Алма-Ате летом прошлого года. Местные товарищи сначала хотели всё сами решить, но там так полыхнуло, что уже через три дня после первых выступлений пришлось им помощь из центра запрашивать. Ты должен помнить. — Ну, помню прошлогоднюю эпопею. Не понимаю, что тебя так напрягает. — Слушай дальше! — Шамраев перешёл почти на шёпот. — Мы когда трясли исламистов, те начали сдавать покровителей, а там потянулись ниточки уровень республик. От капитанов до полковников. Начали этих трясти, и понеслось… Не на самый верх, но на уровень заместителей первых секретарей обкомов, районных прокуроров, народных депутатов. Вся структура республиканской власти. Как только мы начали подбираться к тропинке ведущей уровнем выше, так у нас сразу начались странные вещи. Ованесяна, моего непосредственного начальника взяли на какой-то бабе, которая оказалась замужней дамой. Шефу пришили аморалку и вытурили и из комитета, и из партии. Я его спрашивал потом, что это было. Он ничего не сказал, только посоветовал не совать нос, куда не просят. Смекаешь? — Не, ну я понимаю, Ованесян, у него семья. Сын в МГИМО. Внук, кажется. Ему есть чего бояться. Но тебе-то что? Ни кола, ни двора… Вредными привычками ты не наслаждаешься. Срамными болезнями не страдаешь. Ты, Игорёня, идеальный сотрудник спецслужб. Тебя не за что ухватить. — Ты, тут, безусловно, прав, но помирать мне тоже раньше срока не хотелось бы. А при желании некоторых товарищей, — Шамраев опять ткнул пальцем в потолок. — Компромат там могут сочинить любой. Объявят израильским шпионом, растлителем малолетних алкоголиков, наркоманом и садистом и ничего не докажешь. Поэтому, ну его на фиг. Думаешь, почему азиатских «эмиров» расстреляли так быстро? — Козе понятно, чтобы не болтали лишнего. — Светлов смотрел на друга, не понимая, куда тот клонит. — Хорошо, что наверху не все замазались. — Что-то я не очень верю в это. Чтобы наверх пробиться надо не одну тонну дерьма смолотить. Сам же знаешь. Там две или больше команд дерутся. Только это страну пока спасает. Поэтому я не стал упираться, а как только мне намекнули, что пора тему исламистов закрывать, собрал своих парней и первым же самолётом в Москву улетел. И знаешь, что самое интересное? — И что? — После первых стопок Светлов уже немного осоловел. — Самое интересное, что наш Бобок ни слова мне не сказал по причине моего досрочного возвращения. Из чего я сделал вывод, что и он, и Федорчук в курсе. Только либо боятся воевать с более сильными, либо сами замазаны. Да и тебе пора бы уже начать жить по принципу «меньше знаешь, крепче спишь». Давай лучше мы с тобой, дружок, вспомним, что там наш пророк вещал из «глубины сибирских руд». Как-то всё у нас не получается выйти на светлый путь исправления будущего, а ведь на сокровища халифов я вышел благодаря нашим запискам. Только у Борьки написано, что «узбекское дело» случится в 1983 году и по инициативе лично Андропова. И никаких исламских выступлений до самого 1991 года. Сидели в той версии муслимы тише воды и ниже травы.