— Якши, хорошо, — Кунаев и согласился поднять тему на Политбюро. Он понимал, что против будет Суслов, а значит и Брежнев, но зато он, таким образом, отведёт возможную будущую критику от себя лично. * * * За два года прошедшие со встречи Ар-Рашида и Ангута Омарова, благодаря щедрой помощи от мирового ислама в СССР удалось создать сеть приверженцев «истинного ислама». От Пржевальска на границе с Китаем, до Казани на Волге, молодые люди не только изучали Коран и арабский язык. Самые отчаянные из них учились и подрывному делу, и стрельбе, и тактике партизанской войны. Полная бесперспективность и обречённость толкала мальчишек в сети экстремистов, обещающих справедливость для всех. Когда до Астрахани дошли слухи о беспорядках в соседнем Казахстане, Омаров в срочном порядке дал команду выводить на улицу всех вовлечённых в радикальные исламские организации. Телеграмма высылаемая на имя ничем не примечательного человека, не состоявшего ни в какой ячейке, обычно содержала поздравление с днём рождения отца, дяди или какого-то другого родственника. Имя родственника служило меткой, кому надо было передать телеграмму. Дальше всё шло по отработанному шаблону. Толпы молодых парней вышли на улицы Бухары, Коканда, Чарджоу[90], Ленинабада[91]. Сначала были требования очистить город, республику или регион от русских, открыть мечети, разрешить проповедовать мусульманство. Как только власти пытались разогнать демонстрантов, мирные протесты превращались в немирные. В милиционеров летели камни и бутылки с зажигательной смесью. С ростом количества убитых и раненых росло число протестующих. Власти уже на третий день поняли, что не могут ограничиться силами МВД и ВВ. На подавление беспорядков бросили регулярные части Среднеазиатского и Туркестанского округов. Только ценой сотен убитых и раненых, властям удалось подавить погромы в городах, в которые превратились мирные шествия. 08.08. 1980 г. 10 часов утра. Москва, Кремль, кабинет Брежнева. Брежнев, Устинов, Щёлоков, Чурбанов. — Леонид Ильич, — голос министра внутренних дел, казалось, обволакивал и даже усыплял старого генсека. — По сообщениям, поступившим вчера вечером из Ташкента, местным силам милиции с помощью ограниченного контингента Среднеазиатского Округа удалось справиться с исламистами. Товарищ Чурбанов может доложить развёрнуто, он лично сегодня утром беседовал с Кунаевым и Рашидовым. Щёлоков бодро и уверенно отрапортовал и преданно уставился на Брежнева. Остальные замерли в ожидании реакции. Леонид Ильич пошевелил губами, как будто разминая их для важной работы, потом поправил знаменитые «рогатые» часы на столе, окинул взглядом собравшихся товарищей. — С товарищем Чурбановым… мнэ-э-э… я поговорю немного позже. — Брежнев попытался изобразить ироническую улыбку. — Сейчас я хотел бы послушать товарища Устинова. Дмитрий Фёдорович, вы, что можете сказать по событиям последней недели в Средней Азии. Шайтан бы им всем хвоста накрутил. Тут же ещё наш заклятый друг Саддам учинил натуральный разбой. За два дня захватил Кувейт. Товарищ маршал, могут наши бойцы такое провернуть? — Если партия прикажет, армия займёт и Париж, и Вашингтон. — Устинов попробовал отшутиться. — Три дня назад республиканские власти Узбекской, Туркменской, Таджикской и Киргизской ССР обратились к командующим САВО и ТВО[92]. Хитрецы хотели, чтобы армейские части были задействованы без привлечения внимания министерства обороны. Конечно, ни Язов, ни Максимов на такое нарушение пойти не могли и сразу связались с генштабом и со мной лично. Я сразу дал добро на применение вооружённых сил, так как времени на обсуждение в Политбюро не было. Действовать надо было срочно. Для Казахстана и Киргизии хватило 8-й и 68-й мотострелковых дивизий. С узбеками пришлось повозиться, численность населения и религиозный фанатизм местных там какой-то совсем бешеный. Но трёх мотострелковых дивизий хватило и им. Особенно хорошо себя показала 144-я дивизия охраны тыла. Безо всякого стеснения палили по бандитам. — Ты Дмитрий Фёдорович, подожди. — Голос Брежнева посуровел. — Без стеснения это не очень хорошо. Там же наши граждане. Да, они нарушили закон, кто-то из них грабил и убивал. Но ведь не все, вот в чём беда. А пуля, как говорил ещё Суворов, она дура, ни правого, ни виноватого не различает. Хорошо, что мы смогли справиться с волной исламизма на нашей советской земле, отстоять, так сказать, завоевания… но радоваться и тем более гордиться тут не чем. Наградные листы я подписывать не буду, не надейтесь. * * * Юрия Чурбанова одолевали противоречивые чувства. С одной стороны он боялся, что к Средней Азии будет привлечено слишком пристальное внимание верхушки Политбюро, а это может пролить свет на его тёмные делишки с Рашидовым, а с другой вселяло надежду, что бардак скроет всё, что там творится, как пожар скрывает недостачу. Он и сам не понимал, зачем ему столько золота, драгоценностей и предметов искусства, которые он даже показать никому не может, но, тем не менее, всё брал, и брал, и брал. А как не брать, если схема так проста и так заманчива. Достаточно было подкорректировать госплановские требования по хлопку-сырцу и вот уже все хлопководческие республики для выполнения заведомо невыполнимых планов должны идти на приписки, продавая государству несуществующий хлопок. Превратить же безналичные деньги в ценности для того, кто облечён почти не ограниченной властью, было обычным делом. Плевать, что пришлось закрывать глаза на посевы опийного мака. Это давало бешеные деньги, поэтому ничто другое уже не интересовало ни Рашидова, ни Расулова, ни Кунаева. Больше всего хотелось Чурбанову, чтобы неразбериха в тех краях продолжалась как можно дольше. Тогда можно будет без проблем ловить ещё больше золотых рыбок в мутной воде «гражданского» мятежа. ГЛАВА 16 БОЙ ГРЕМЕЛ В ОКРЕСТНОСТЯХ КАБУЛА Бой гремел в окрестностях Кабула, Ночь светилась всплесками огня, (Народная солдатская песня)[93] 20 мая 1980. Кабул. Дворец Тадж-Бек, резиденция президента Мавераннахра. Председатель правительства Народной Республики Мавераннахр товарищ Бабрак Кармаль после разговора с Генеральным Секретарём ЦК КПСС выглядел озабоченным. Его прямой нос казалось, согнулся крючком, как у орла, а всегда зачёсанные назад тронутые сединой волосы торчали, как будто он находился не по дворцу Тадж-бек, а шёл против шамала[94] на безжизненной равнине Дашти-Марго. Похоже, Брежнев сумел чем-то напугать главу молодой республики. Кармаль, не задерживаясь ни на минуту, тут же в приёмной рванул телефонную трубку и вызвал Асадуллу Сарвари своего заместителя и начальника ХАД[95]. — Товарищ Асадулла, — не отвлекаясь на долгие восточные приветствия, с места в карьер начал Премьер. — Я только что разговаривал с Брежневым. Русские очень не довольны, что у нас до сих пор в стране продолжается вялотекущая гражданская война. Он грозится, что если мы не наведём порядок к началу Олимпиады, то СССР отзовёт всех советников и прекратит какую-либо помощь сверх заключённых договоров. Я надеюсь, ты понимаешь, чем это грозит? — Конечно, мой президент, я всё прекрасно понимаю, — голос Сарвари был совершенно спокоен. — Я не вижу здесь ничего страшного. Нам надо просто усилить борьбу с исламским элементом. Сейчас, когда у нас только половина страны, и лучшая половина, сделать это гораздо проще. Основной источник беспорядков у нас — мечети. Муллы и имамы постоянно ведут агитацию против партии и правительства, постоянно провоцируют народ на сопротивление любым нашим начинаниям. Даже водную и земельную реформу они умудряются провозгласить происками шайтана. Все исламисты, как один, настроены против нашей власти. — И что ты предлагаешь? — Кармаль задумчиво сдвинул кустистые брови. — Надеюсь не расстреливать всех этих мракобесов? — Нет, расстреливать не надо. Надо просто закрыть мечети и медресе, запретить в стране отправление религиозных обрядов под угрозой конфискации имущества и высылки в Пуштунистан. — А если не послушают? — усмехнулся Кармаль. — Наш народ упрям, ему просто говорить бесполезно, особенно если это касается веры предков. Тем более что племенное ополчение втрое больше чем регулярная армия. — Что ж, тогда придётся мечети взрывать, и, если потребуется, то вместе с имамами. Надеюсь, что до этого не дойдёт… Хотя кабульскую Ид-Гах я бы взорвал прямо сегодня. Надо же показать всю серьёзность наших намерений… — Нет, Ид-Гах мы взрывать не будем! Всё-таки памятник борьбы с англичанами. Мы сделаем там музей, будем школьников на уроки истории водить и в пионеры принимать. — У нас 10 тысяч феодалов и 20 тысяч священников. Мы уничтожим их, как класс, и вопрос будет решен. Мы афганцы признаём только силу. Зато наши дети и внуки будут жить в новом чистом, благополучном и процветающем Афганистане. Я мечтаю, что когда-нибудь наша страна снова воссоединится. — Да, брат, ты совершенно прав. Нам бы сегодня с помощью русских укрепится в Мавераннахре, а потом мы и Пуштунистан вернём. Завтра надо объявить о срочном сборе Лойя Джирги, на который собрать делегатов от основных народов Афганистана. По отдельности с каждым из них предварительно поработать, чтобы понимали, как им голосовать. Провести через Джиргу постановление о деисламизации и приступить к его выполнению в самом срочном порядке. Главное, нельзя пускать на самотёк выборы делегатов племён, а то знаю я наших дехкан. Они всегда выбирают баев, ханов и имамов. Надо ребят из ДОМА подключить. Пусть работают, опыта набираются. Город Герат, Народная республика Мавераннахр. 12 день месяца раджаб 1400 года от Хиджры (26.05.1980 гр.к.). Мохаммад Хосейни бродячий прорицатель Мохаммад Хосейни провел в пути из священной Мекки на родину два года. Три года длился хадж, в который он отправился, чтобы справиться с горем. Тогда чёрная лихорадка унесла всю его многочисленную семью, почему-то пожалев только старого Мохаммада. Теперь, после посещения святых для каждого мусульманина мест, он может носить зелёную чалму, а все обращающиеся к нему должны прибавлять к его имени почетное звание «хаджи», но, ни время, ни прикосновение к священной Каабе не принесли ему облегчения. Зато там, на окраине священного города, он встретил почтенного старца из Бадахшана. Тот медленно умирал под палящим солнцем Аравийской пустыни. Чтобы облегчить участь умирающего, Мохаммад напоил его водой и дал таблетку аспирина. На удивление, простой белый кружок сотворил чудо. Без воли Аллаха тут явно не обошлось, так решили старики. Организм Наср-Ад-Дина (такое славное имя дал ему отец) справился с недугом и дальше они шли вместе. По пути старики сдружились, и Наср научил Мохаммада древнему искусству гадания по песку. — Муллы не любят это ремесло, — глухим голосом Насер наставлял спутника. — Но простым дехканам, солдатам, купцам оно необходимо. Во времена, когда неизвестно, чего ждать от судьбы, гадание даёт человеку хоть какую-то опору в его нелёгкой жизни. Будь осторожен, брат. Не занимайся гаданием в мечетях и рядом с ними, не кричи громогласно, подобно зазывале, расхваливающему свой товар. Аллах, мир ему, сделает так, что люди сами тебя найдут, сами к тебе обратятся и вознаградят тебя за труд. Вернувшись, он увидел родину еще более несчастной, чем в те дни, когда покинул ее. Эмира Дауда, повелевшего называть себя президентом, свергли, а его самого и всю его семью перестреляли как куропаток. Новые власти вконец разорили страну. Хуже того, противной Аллаху политикой они привели к разделению страны и неутихающей междоусобной войне. Мухаммад увидел разрушенные мосты на дорогах, убогие посевы ячменя, сухие арыки, дно которых потрескалось от жары. Поля дичали, зарастали бурьяном и колючкой, сады погибали от жажды, у крестьян не было ни хлеба, ни скота, нищие вереницами сидели вдоль дорог, вымаливая подаяние у таких же нищих, как они сами. Новые власти поставили во всех селениях отряды стражников и приказали жителям бесплатно кормить их, взорвали мечети и расстреляли имамов, — они не боялись гнева Аллаха, потому что не почитали веры предков и правила достойной жизни. Это уже вывело войну народа с правительством в Кабуле на другой уровень. Приходили в упадок ремесла, хирела торговля, разрушались мосты и тоннели в горах. Невесело встретила Мухаммада его родина. Путь от Мекки до Герата прошёл у них без особенных проблем, хоть и занял целых два года. Целый год Мохаммад и Наср жили в древнем Мешхеде, там же Аллах призвал Насра на небеса. На счастье, Мухаммад же успел отточить умения и не знал отбоя от клиентов. Ещё он научился резать шамаили[96] для украшения жилища правоверных. Никто не ждал его в родном Шамарке на окраине Пули-Хумри. Торопиться старому Мохаммаду было некуда, но сердце звало на родину. Всё чаще снилась ему бурная Кундуз-Дарья, заросли арчи на скалистых склонах Кузура и мутные арыки со скрипящими чигирями[97]. Мысль, что Аллах, мир ему, может призвать его вдали от родного кишлака, всё сильнее занимала его мозг. Странствуя из города в город, из одной провинции Ирана в другую, пересекая горы и пустыни, ночуя, где попало — у пастушеского костра, или в тесном караван-сарае при древнем базаре, на берегу мутной горной реки или в тени корявой арчи, Мухаммад не следил за политикой. Он, конечно, радовался изгнанию Пехлеви вместе с иранцами, которые гостеприимно делили с ним кров и пищу. В целом же относился к этим перипетиям спокойно. Об Афганистане он тоже что-то слышал, но не вникал, справедливо полагая, что когда появится у Аллаха необходимость, то он Мухаммада непременно известит. Новости он узнавал из уст случайных попутчиков, после намаза или полулёжа за достарханом в придорожной чайхане. Там его находили клиенты. Тайком, так как гадание — дело неодобряемое, солидные мужи просили узнать, следует ли им ехать за товаром, или лучше подождать до более спокойных времён, отдавать ли сына в армию, в какую семью отдавать дочерей. Простой народ политикой интересовался мало, больше всего всех волновал неутихающий рост цен и преследование веры в Аллаха. Заметно подорожали в последний год керосин, спички и соль. Аресты глав родов, уважаемых старейшин тоже вызывали беспокойство, но все надеялись, что Кабульские власти одумаются и отпустят. Ведь должны же они понимать, что эти народ — главная опора любой городской власти. * * * Жаркое солнце Персии, казалось, гарантировало, что ничего не должно было случиться в славном городе Герате в такой знойный день. Имам-хатыб мечети Халифа Рашида, что на площади Дар-е-Кандагар при махалли Дегрез[98], накануне получил грозное письмо от городского комитета НДПМ с требованием прекратить религиозную агитацию и не проводить больше коллективных молений. «Во избежание ненужных жертв и разрушений», — такими зловещими словами заканчивалось послание. Принимая во внимание тот факт, что знаменитая Голубая Джума мечеть вот уже год как была закрыта, покушение на мечеть махалли было дерзким вызовом правоверным. «О чем только думают эти идиоты в Кабуле, ведь ещё в марте прошлого года, здесь шли уличные бои с вероотступниками, и только попущение Аллаха, мир ему, не дало победить истинным шахидам» — думал про себя имам. Старый Якуб не придал бумаге особого значения. За годы прошедшие с Саурской революции таких было уже много. Утром перед рассветом, он, правда, немного волновался, но первый намаз прошёл без происшествий. Ближе к полудню Якуб облачился в чёрный чапан с белыми рукавами и водрузил на бритую макушку белую чалму, привычно поблагодарил Аллаха, за испытание зноем отправился к михрабу. Мечеть постепенно заполнялась мужчинами. Был среди них и странствующий гадальщик Мухаммад. Он ночевал в мечети и уже расстелил старый, но ещё приличный чадар, служивший ему молельным ковриком. Все замерли в ожидании сигнала муэдзина. Вскоре над мечетью и городом поплыл резкий и тягучий напев. — Субханяка-а-а-а аллахумма-а-а уа бихамдикя-а-а[99] — голос внезапно оборвался на полуслове. Затем все услышали негромкий глухой звук, как будто туша барана ударилась о землю. В дверях мечети показались люди в форме царандоя. Впереди широкими уверенными шагами выступал высокий черноусый парень с капитанскими погонами на плечах. — Всем немедленно покинуть помещение! — Громко скомандовал он. — Решением правительства республики отправление религиозных обрядов запрещено до особого распоряжения. — Будьте вы прокляты! Слуги иблиса! Гореть вам в аду! — раздавались вокруг выкрики возмущённых прихожан. С каждым разом они становились всё напористее и увереннее. — Мал-ча-а-а-ать! — заорал во всю глотку капитан. Затем выхватил пистолет и выстрелил в потолок. С потолка с шорохом посыпались осколки лепнины. — Будете выступать, отправитесь вслед за вашим муэдзином на встречу с Аллахом. Быстро разошлись по домам, и чтобы через пять минут я никого здесь не видел — Он недобро усмехнулся.