Возмущённая толпа вскочила на ноги и гурьбой, мешая друг другу, кинулась на наглеца, посмевшего нарушить священный намаз. Кхах-тах-тах-тах, — закашлял от входа автомат, отбрасывая разъярённых мужчин назад, вырывая из тел кровь и мозги. Пол и стены мечети окрасились красным. Стрелять по толпе почти в упор просто — жми на курок и всё. Под огонь попал и имам, который пытался как-то вразумить всех и остановить насилие в мечети, но упал с прошитой пулями грудью. Старик Мухаммад успел упасть на пол и отползти к стенке, где и притаился мёртвым, лёжа в луже чужой крови. Чадар он тоже не забыл. Не привлекая к себе внимания, Мухаммад сумел каким-то чудом выбраться наружу и скрыться в лабиринте улочек махалли. Так как ночевал он в той же мечети, то понял, что срочно требуется найти пристанище. — Салам Алейкум, уважаемый, — обратился он к попавшему ему навстречу благообразному аксакалу. Мухаммад скрестил руки на груди и склонился в поклоне. — Да благословит вас Аллах, уважаемый. Могу ли я обратиться к вам с небольшой просьбой? — Ва алейкум ас-салам, — старичок остановился, почесал белую бороду и внимательно посмотрел на Мухаммада. — Не вас ли, почтенный, зовут Ходжа? Не вы ли занимаетесь гаданием по песку, да будут благословенны ваши дни? Буду рад помочь, да смилостивится над нами Аллах. — Слышали, наверное, пять минут назад выстрелы со стороны мечети? Я только что оттуда. Нечестивцы осквернили мечеть, расстреляв в ней правоверных, надо предупредить соседей о грозящей опасности. Кроме того, я пользовался гостеприимством имама, а теперь мне негде приютить мои старые кости. — Так Имам Якуб убит? — воздел руки, словно обращаясь к самому Аллаху, старик. — О, Аллах, всемилостивый и всемогущий! За какие наши грехи ты лишил нас этого достойнейшего человека… Он на мгновение прикрыл глаза, а потом как будто вспомнил о стоявшем рядом Мухаммаде. — Вы, уважаемый ходжи, очень правильно сделали, что обратились ко мне, я аксакал махалли Дегрез. Сейчас идите к тому дукану… Рядом мой дом, будьте моим гостем сегодня. Ибо не годится в наши годы бегать по городу с ружьём… Я пока соберу совет старейшин. Надо решить, что делать. Нельзя правоверным без мечети и без имама. Вскоре весь Герат облетела скорбная весть о событиях на Дар-е-Кандагар. Уже через час раздались гудки на хлопковом комбинате, на ковровом заводе, на мельнице и других крупных промышленных объектах. Опустели базары и постоялые дворы. Лишь изредка можно было увидеть озирающихся мужчин осторожно передвигающимися по городу. Всё решилось сразу после наступления темноты, когда оставшиеся в живых муллы и имамы отчитали Магриб[100]. Все мужчины, имевшие какое-то оружие, двинулись к центральному посту царандоя. Разговаривать уже никто ни о чём не собирался. Здание просто окружили и закидали бутылками с керосином. Выбегающих солдат ловили и били камнями и палками до смерти. Также поступили и с городским комитетом НДПА. Там мятежникам пришлось повозиться, так как коммунисты разошлись по домам. Зато благодаря этому, когда их находили, вырезали всю семью, не щадя ни стариков, ни детей. Гарнизон города, как и год назад, сразу перешёл на сторону мятежников. К утру вопли муэдзинов на сохранившихся минаретах звучали особенно радостно. Герат избавился от власти кабульских иблисов. Ещё через пару дней город встречал цветами и лепёшками знаменитого «Льва Герата» — Исмаил Хана. Он взял на себя командование отрядами западного фронта исламского освобождения. По случайному стечению обстоятельств, Исмаил Хан как раз находился на западе Пуштунистана в соседней с Гератом провинции Фарах. Получив известия о восстании в родном городе, он, не мешкая, выехал туда для наведения шариатского порядка. Исмаил Хан был готов прорываться через границу с боем, но неожиданно обнаружил полное отсутствие стражи на пропускном пункте. Пограничники поспешили дезертировать, и отправились по домам, устраивать дома исламскую революцию. Оружие они естественно прихватили с собой, в такие времена оно приобретает огромную ценность. Что-то подобное происходило почти по всем провинциям Мавераннахра. Взлетали на воздух древние мечети, горели горкомы и гарнизоны правительственных войск. Членов ДОМА и НДПА сжигали и сдирали с них кожу, сажали на кол и распиливали. Особенно страшная участь настигала тех редких женщин, что осмелились заняться общественной жизнью. Перепадало и учителям, врачам, инженерам. Через неделю кровавая волна приобрела этнический колорит. Таджики резали узбеков, узбеки пуштунов, а пуштуны в отместку и тех и других, и все вместе нападали на хазарейцев. — Не могут истинные мусульмане поклоняться шиитским лжесвятыням, — любил повторять Гульбеддин Хекматияр после очередной карательной акции в каком-нибудь мирном хазарейском кишлаке. Относительный порядок сохранялся только в Кабуле, но и там с наступлением темноты слышались выстрелы, из тёмных переулков раздавались сдавленные крики и стоны. Никто не мог безбоязненно передвигаться без солидной охраны даже днём. Центральное правительство было бессильно против массового народного ополчения, и только дивизия национальной гвардии и столичный Царандой оставались верны ему, повязанные кровью. Из Пуштунистана, из Вазиристана, из Ирана в мятежные провинции потянулись бежавшие оттуда год назад полевые командиры. Их, как и Гератского льва, встречали с ликованием. В окрестностях Чарикара был замечен знаменитый моджахед Ахмад-Шах Масуд. В Файзабаде на базаре рассказывали о Бурханудди́не Раббани́. Страх холодной костлявой рукой коснулся горла Кармаля и его товарищей. Наверное, поэтому они вместо того, чтобы решать хоть что-то только усиливали борьбу между собой. Хафизулла Амин организовал покушение на Тараки и Кармаля, но верные люди из родни Абдуллы Халеда смогли предотвратить покушение на последнего. Тараки повезло меньше, от полученных ран он скончался, не приходя в сознание. Это позволило Кармалю объявить Амина врагом афганского народа, свалить на него всю антирелигиозную войну и расправиться с ним и «Хальком». Бывшему всесильному диктатору публично, прямо на зелёной траве центрального стадиона Кабула отсекли голову, показав весь процесс по национальному телевиденью. К сожалению, гражданская война зашла уже слишком далеко, и остановить её Бабрак Кармаль не мог. Единственное на что он ещё хоть как-то надеялся так это на помощь СССР. «Брежнев меня сюда отправил, он и должен защитить», — такую мысль порождал воспалённый мозг несчастного идеалиста, по случайности вознесённого на вершину власти. ГЛАВА 17 МЫ БЕСШУМНАЯ КОМАНДА, ЗЛАЯ БАНДА АТАМАНДА 12 июня 1980 г. Москва. Ул. Дзержинского, 2 кабинет председателя КГБ Федорчука Виталия Васильевича. — Вот такие дела дорогой Виталий Васильевич, — Хрипловатый голос с лёгким кавказским акцентом был спокоен. — Хотя то, о чём он докладывал, скорее пугало, чем успокаивало. Ситуация в Мавераннахре за последнюю неделю стала гораздо хуже, чем была даже не в самые лучшие времена зимы 1979 года. А тут ещё надвигались Олимпийские игры, угрожая смести всё на своём пути, словного селевый поток в горах. — Салтан Кекезович, ты так спокоен, как будто вокруг тебя барашки травку щиплют, — Федорчук[101], тоже попытался пошутить. — Что ты предлагаешь? — Не в моей компетенции что-то предлагать, но если честно, то надо срочно из Афганистана уходить и людей наших поголовно эвакуировать. Иначе эти басмачи зарежут всех. И делать это надо как можно скорее. Ещё неделя и этот ублюдок недоделанный Бабрак Кармаль сдаст им Кабул, они его, конечно, повесят, он дурак, его не жалко. Но плохо будет, если там пострадают наши граждане. Драться за страну, даже за собственную жизнь он не может, да и не сильно хочет. — Может его эвакуировать? Как считаешь, Салтан Кекезович? Пригодится он нам? — Может и эвакуировать… — Магометов на том конце провода тяжело вздохнул. — Конечно, хорошо иметь послушного человека, но не такого как Бабрак… Тут бы своих успеть вывезти. Последние события не радуют. Вчера пропал главный геолог в ДРМ. Помнишь Женю Охримюка? Говорят, они с женой сели в аэропорту в свою машину, и как в воду канули…! Представляешь? — Чёрт! — в голосе Федорчука прозвучала стальная злость. — Помню, конечно, этого боевого старикана! Человек! Если за него будут выкуп просить, соглашайтесь на любые условия. Потом со всеми рассчитаемся. Главный чекист нервно встал и подошёл к окну. Бывшая Лубянская, а ныне площадь Дзержинского жила обычной суетной Московской жизнью. — В общем, так, — глава Комитета решил, что пора закругляться. — Я тебя понял, буду выносить вопрос на ЦК. Завтра попробую согласовать дату совещания по этому вопросу. Вот только больно уж он скользкий. Наши идеологи же готовы костьми лечь, только б нести свет ленинизма, куда ни попадя. Сколько наших сейчас в этом долбанном Афгане? — К счастью, не так много как год назад, — Магометов открыл блокнотик, — но 344 человека числятся по линии МО, 235 по линии КПСС, ещё 150 геологов, строителей и прочих специалистов. Это не считая работников нашего посольства в Кабуле, консульств в Мазари-Шарифе и Герате. Военные и геологи многие с семьями, с детьми. Я бы лучше больше наших граждан эвакуировал, чем этого идиота. Однако глава советской госбезопасности уже думал о другом. — Ещё… — Федорчук на мгновение задумался. — Чуть не забыл. Раз я уже с тобой разговариваю, передай там Борису Семёнычу[102], чтобы записку о целесообразности ввода наших войск составил. И ты ему помоги, свои соображения изложи. Мне будет легче на ЦК докладывать. * * * Через три дня состоялся внеочередное секретное заседание Политбюро ЦК КПСС. Присутствовали только самые влиятельные фигуры. Именно они должны были решить жизненно важный вопрос. Слово для доклада предоставили главе КГБ СССР. Виталий Васильевич Федорчук поднялся над столом, поймал глазами взгляд Брежнева и, увидев поощрительный кивок, начал бесстрастным тоном: — К концу мая у всех, причастных к делам в Мавераннахре, сложилось твердое мнение в эту страну нельзя вводить советские регулярные части. Мало того, надо в кратчайшие сроки эвакуировать всех наших граждан, за исключением дипкорпуса… — Товарищи! Так нельзя! — раздался с места хриплый баритон Михаила Суслова. — Мы не можем оставить афганских коммунистов в тяжёлую для них минуту. Кроме того, эти исламские фанатики, захватив власть, полезут к нам в Среднюю Азию. — Я тоже думаю надо помочь афганским товарищам, — раздался голос Пономарёва. — Мы не можем бросить народ соседней страны в тяжёлый час. Мы не можем замахнуться на святое — на интернациональную солидарность трудящихся. Это было бы не по-ленински. Я напомню, что в когда-то Владимир Ильич поддержал молодую турецкую республику в похожих условиях. Если же мы уйдём без боя из Мавераннахра, то это станет плохим примером для наших союзников среди развивающихся стран… — А вы подумали о том, что как только мы уйдём, туда придут американцы? — глуховатым басом поддержал Андрей Громыко. — Советский народ не поймёт. Если они поставят там «Першинги», то под прицелом окажется и Ташкент и Байконур. Федорчук понял, что убедить зубров Политбюро ему будет не просто. Но отступать не собирался. — Товарищи! Давайте, я вам сначала доложу соображения аналитиков нашего Комитета, а потом вы подумаете, и мы все вместе примем решение. — Он прокашлялся и продолжил: В Мавераннахре сложилась очень опасная ситуация. Оптимальным для нас с точки зрения геополитики было бы сохранение Захир-Шаха. Но его убрал его брат, которого мы тоже могли бы терпеть, так как он старался учитывать наши интересы. После его смещения к власти прорвалась череда известных личностей. Хотя они и прикрываются марксистской риторикой, но, по сути, все до единого, обуреваемы жаждой власти. В результате мы имеем следующее: По факту, революция 27 апреля была банальным военным переворотом, только покрашенным в красный цвет. Этот переворот отличался от привычных для страны, только тем, что покусился на традиционный жизненный уклад. Можно было бы терпеть и даже сотрудничать с военной хунтой Тараки-Кармаля-Амина, если бы они были едины. Так нет, они начал драку за власть между собой, а вернее между родовыми кланами. В стране отсутствует рабочий класс, а трудовое крестьянство неграмотно и очень религиозно. Опереться нам не на кого. Там больше 20 тысяч мечетей и, следовательно, более 100 тысяч служителей религии, которые выступили против режима Амина, сдуру объявившего месяц назад о ликвидации института церкви. Народ не стерпел, и развернул партизанскую войну против «народного» правительства. Изгнанная из Мавераннахра исламская нечисть, воспользовалась ситуацией и хлынула из своих нор в Пуштунистане на помощь единоверцам. Исторически сложилось так, что в каждом афганском дворе, у каждого кочевника есть винтовка, из которой умеют отлично стрелять не только мужчины, но и женщины и даже дети. Афганистан никогда не имел сильной армии, но зато был силён массовым народным ополчением. Для удержания страны придётся воевать с этим ополчением, то есть с народом. Ненависть народа будет направлена против нас. Мы выступим в роли агрессора и захватчика. Сами понимаете, как это отразится на международной арене. Теперь о вероятной реакции мирового сообщества… — С этим всё понятно, нас и так после бомбёжки Пакистана объявили Империей Зла, — перебил его Громыко. — Хуже уже не будет. — Подождите, Андрей Андреевич, может быть и гораздо хуже. — В голосе Федорчука послышались стальные нотки. — Если нам придётся проводить массовые карательные операции по умиротворению мятежных кишлаков, хлынет волна беженцев в тот же Пуштунистан, а также в Иран и Пакистан. Нас уравняют с Гитлером. Пойдут прахом все наши усилия по разрядке международной напряжённости. Канут втуне все наши усилия последних 20 лет. Я ещё раз подчеркну, что ситуация сегодня сильно осложнена тем, что на территории Мавераннахра работает несколько сотен наших граждан. В основном геологи, но есть и строители, партийные и военные советники. Неделю назад прямо из Кабульского аэропорта был похищен выдающийся советский геолог Охримюк. Судьба его неизвестна. С требованиями выкупа никто не обращался. Поэтому моё мнение, а также мнение руководства военных советников в лице Горелова Льва Николаевича, нашего посла и других компетентных товарищей единодушно, — как можно скорее эвакуировать всех наших за исключением дипкорпуса. Федорчук закончил выступление и вернулся на место. Над столом заседаний повисло тягостное молчание. Трудно было придумать аргументы против столь весомых замечаний. Тем не менее, и Суслов, и Устинов, и Громыко нашли к чему придраться и около получаса ещё продолжались жёсткие прения. Наконец слово взяли, казалось, дремавший Брежнев. — Товарищи! — голос его был непривычно твёрд. — Мы послушали главу наших разведчиков, и я понял, что решение не терпит отлагательства. У меня есть следующее предложение. Я поддержу эвакуацию наших специалистов. Оставить следует ещё военных советников. Помощь военную по подписанным договорам мы должны оказать в любом случае. СССР не должен получить славу нечестного партнёра. Что бы ни случилось, а свою часть договора мы выполним. Новых договоров мы заключать не будем до полной стабилизации ситуации в стране. Андрей Андреевич, — он повернулся к Громыко. Тебя я попрошу найти способ связаться с Захир-Шахом. Надо убедить его взять на себя труд по умиротворению страны. Пройдёт месяц или два, Кармаля повесят как у них принято, но лучше не станет, народ устанет бунтовать, и поддержит старого короля, или как там он у них называется? Падишах? Мы короля поддержим по-тихому, негласно. Так чтобы он сам даже не догадался. Иначе он не согласится. — Леонид Ильич! — в голосе министра иностранных дел слышалось искреннее возмущение. — Вы что же предлагаете взять в союзники монарха? Это же…, — он не мог сразу подобрать нужное сравнение. — Как может пролетарское государство сотрудничать с пережитком средневековья? — Андрей Андреевич, ты, наверное, забыл, как СССР успешно сотрудничал в войну с Великобританией. Тоже, между прочим, пережиток средневековья, да ещё и откровенно враждебное нашему пролетарскому государству. А с Захир-Шахом мы нормально общались, на охоту ездили. Нормальный адекватный политик, понимает, что к чему. Не то, что эти придурки из НДПА хоть и марксисты. Как же они меня утомили в прошлом году своими требованиями ввести войска. Решение было принято сенсационное. Эвакуировать в первую очередь всех гражданских специалистов, медиков, геологов, строителей, во вторую всех партийных советников, а в третью вместе с военными советниками и Бабрака Кармаля. Самого главу афганского государства детали и сроки афганцев решили не посвящать. Ведущиеся на территории страны стройки решено было законсервировать до лучших времён. * * * В конце июня в самую жару взбунтовался гарнизон национальной гвардии в Кабуле. Причиной бунта был элементарный голод. В столице ощущалась острая нехватка продовольствия, топлива и воды. При этом воровали все и на всех ступенях власти. Так как солдаты национальной гвардии были замешаны во многих карательных акциях, они боялись расправы мятежников, однако уменьшение пайка привело к отчаянному возмущению и рядового, и офицерского состава. К тому же прошёл слух, что лидеры повстанцев объявили амнистию всем, кто с оружием в руках перейдёт на их сторону. Личная охрана Бабрака Кармаля ничего не смогла сделать, хоть и отчаянно сражалась на пороге резиденции диктатора. Выстрел прямой наводкой из гаубицы поставил последнюю точку в жизни несчастного и неудачливого Кармаля. У него отобрали автомат, из которого он не успел сделать ни одного выстрела, долбанули прикладом в лицо, выволокли из кабинета и вздёрнули на воротах. Генералу Горелову удалось организовать переговоры с Ахмат Шахом Масудом и договориться о пропуске колонны дипломатической миссии СССР до границы. Масуд даже выделил отряд сопровождения для переговоров с другими полевыми командирами, не подконтрольными ему напрямую.