Фалько отошел к окну, где, прислонившись плечом к стене, по-прежнему стоял Санчес. Отвел в сторону рейку жалюзи и оглядел улицу Риволи. Но не заметил ничего подозрительного. – Они хотят, чтобы я занялся еще и Навахасом, – проговорил он негромко. – И чтобы вы мне в этом посодействовали. Санчес медленно и печально склонил голову. Он как будто и не удивился. – Этого следовало ожидать. 12. Помада цвета черешни Музыка, облака дыма, гул голосов. Посетители в вечерних костюмах с подложенными по американской моде плечами и при галстуках сидят вперемежку с теми, кто одет запросто, чтобы не сказать – затрапезно. Торговцы кокаином, фальшивомонетчики, правительственные чиновники, которые нюхают поданное им вино и морщат носы, точно родились в наследственных замках, делят застолье с элегантными мужчинами, обсуждающими джаз, спортивные автомобили, колебания валютного рынка, и дамами, оставившими в гардеробе свои горностаи. Зал заполнен, что называется, под завязку теми, кто, побывав в эту ночь в пяти разных барах и дружеских компаниях, неисповедимыми путями добрался сюда и вступил в иностранный легион клуба «Мовэз фий». На эстраде Мария Онитша в сопровождении трубы Мелвина Хэмптона пела блюзовую версию «Комм цурюк» – немецкий вариант французской «Ж’аттандрэ»[52]. Несколько пар танцевало на площадке, между столиками величаво сновали официанты. Напротив Фалько сидели Лео Баярд и Эдди Майо. Все трое были в приподнятом настроении и пили «Теттенже». – Когда же вы расскажете нам свою историю? – спросила Эдди. Она обращалась к Фалько, но смотрела при этом на певицу. – Да нет у меня никакой истории. Нечего рассказывать. – Поискать – так найдется, – сказала Эдди с загадочной улыбкой. – А женщина красивая. – Очень, – подтвердил Баярд. Оба они выжидательно смотрели на Фалько. Тот сделал неопределенно уклончивый жест. – Еще шампанского? – и, не дожидаясь ответа, наполнил бокалы. – Вы с ней спали? – спросила Эдди. – Ну, не темните. Тут все свои. – Перестань, – урезонил ее Баярд. – Это вопрос из разряда нескромных. Но Эдди не обратила на эти слова внимания: – Признавайтесь – было? – Я бы вот с удовольствием, – сообщил Баярд. – Да я бы и сама не отказалась. Какая у нее фигура – просто само совершенство. – Да… Будто выточена из черного дерева. И какой дикий, животный магнетизм исходят от нее… Ты представь, Эдди, какова она голая? – Еще бы. И уверена, что нашему другу Начо и представлять не надо. – Да-а? На чем же основываются твои предположения? – На нем, – Эдди кивнула на Фалько. – Вот на нем и основываются. – Женская интуиция? – Можно и так сказать. – И? – Ну, видно же, что он разбирается в чернокожих певицах. Как, впрочем, и в белых. Баярд рассмеялся. Вексель из банка Моргана, который Фалько показал ему в кафе «Липп», привел его в превосходное настроение. – Повезло! – Баярд поднял бокал. – Это правда, друг мой? Вы далеко зашли с этой божественной женщиной? Если так, примите мое искреннее восхищение. Фалько взглянул на Эдди. Она была в креповом платье цвета мрамора, оставлявшем обнаженными спину, плечи и руки, с ожерельем из мелких жемчужин в качестве единственного украшения. Былой опыт манекенщицы позволял ей носить этот наряд с небрежным изяществом, как вторую кожу. – Вам в самом деле интересно? Эдди повела голыми плечами: – У вас еще остались ваши фамильные «гаваны»? После кратчайшего колебания он вытащил из кармана «монтекристо» среднего размера и, осторожно проколов закругленный кончик, протянул ей. С сигарой в зубах Эдди наклонилась, ожидая, когда поднесут огня. Льдисто-синие глаза сквозь сигарный дым упорно и неотрывно всматривались в лицо Фалько. – Может быть, – ответила она, словно итожа свои размышления. – Может быть, мне и впрямь интересно. – Ну прекрати! – со смехом воскликнул Баярд. – Не вгоняй нашего друга в краску. – Мне кажется, это едва ли возможно. Фалько вытащил портсигар. Недомогание его вроде бы прошло, и потому он сунул в рот сигарету и щелкнул зажигалкой. Выпустил дым, взглянул на Марию Онитшу и потом с холодной улыбкой повернулся к Эдди: – Мне приходилось спать с такими женщинами. – За деньги или так? Фалько не смутился. – За деньги, конечно, – сказал он с полным спокойствием. – И с такими женщинами, как вы. – В самом деле? – В самом. А иногда – с теми и другими одновременно. – Бо-оже мой… И как же вы платите за женское мясо? За килограмм? – За тонну. Предпочтение отдаю плотному и потному. – И черному? – Да. – Как вульгарно. – Да. – И как самодовольно. – И с этим не поспоришь. – Отлично! – засмеялся Баярд. Эдди сохраняла невозмутимость, хотя Фалько не пропустил бы даже легчайшее вздрагивание ее ресниц. – Любопытно. И что же вы даете взамен? – По-разному, – он не спеша затянулся. – Когда горстку фиников, когда – жемчужное ожерелье или уместную улыбку. Зависит от колебания цен на рынке. – Мне кажется, вы переоцениваете ценность своей улыбки. – Это мое единственное достояние. Эдди продолжала смотреть на него с ледяной пристальностью: – Вы сказали, что управлялись с двумя женщинами за раз? – И чудесно управлялся. – Фалько кивнул на Баярда, который получал от диалога большое удовольствие. – И если бы не безмерное уважение, которое я питаю к Лео, предложил бы и вам испробовать. Баярд расхохотался: – Не вздумайте! Иначе – дуэль на рассвете. У входа возникла какая-то сутолока, и разговор прервался. Публика устремила туда любопытные взгляды. В зал вереницей во главе с Тони Акажу, хозяином заведения, вошли несколько человек: дамы в вечерних туалетах, их спутники – в темных костюмах, и только один, рослый и широкоплечий, – в измятом коричневом пиджаке. – Марлен Дитрих, – сказал Баярд. – Ты посмотри, кто с ней.