– Как посмотреть… – Кюссен развел руками. – С одной стороны, у вас будет больше времени, чтобы заняться картиной. С другой – все может осложниться… Каждый лишний день в Париже увеличивает риск того, что вас опознают. – Сегодня утром я встречаюсь с Пикассо. Австрияк обрадовался этой новости. Откусил бриошь, запил глотком кофе и тщательно вытер пальцы салфеткой. Потом улыбнулся в усы. – Вы говорили с ним? – С секретарем. После одиннадцати могу прийти. – Колоссаль! Хотите, пойду с вами? – Да нет, справлюсь и один. Хочу еще раз осмотреть студию и полотно. – Поосторожней там… – Кюссен оглянулся по сторонам и понизил голос: – Пабло хитер как лис. И очень подозрителен. – А я – клиент, которому деньги жгут карман. Не беспокойтесь. Подошедшему гарсону Фалько заказал стакан подогретого молока. Кюссен не сводил с него пытливого взгляда. – И вы уже придумали, как это осуществить? – В процессе. – Надеюсь, дом поджечь не собираетесь? – А что? Это вариант. Кюссен взглянул с еще большей тревогой. Он явно пытался понять, всерьез говорил Фалько или в шутку, и наконец сказал: – Это надо сделать как можно чище. – Ну разумеется. – Фалько рассмеялся. – Все будет чище, чем помыслы младенца. Кюссен ткнул пальцем в газету: – Действия против Баярда тоже могут затянуться. – И над этим мы тоже работаем. – Я подумываю… устраниться, отойти в сторонку, если вы не против… Понимаете? Дистанцироваться. Большую часть своей роли я отыграл, теперь ваш выход. Разумеется, я буду невдалеке… Если понадоблюсь. Фалько понимающе кивнул: – Шаг в сторону – это разумный шаг. Он сказал это вполне искренно. Вполне естественно, что австрияк отстраняется, чтобы не влипнуть, если положение и впрямь обострится. В конце концов, он должен беречь свою легенду прикрытия, а также репутацию, которая, помимо всего, еще и недурно кормит. В сравнении с этими доходами деньги абвера – сущие пустяки. – Под личиной Игнасио Гасана вы можете оставаться считаные дни, – Кюссен так понизил голос, что он был теперь еле слышен. – А потом, как я говорил вашему начальству, ни за что нельзя будет ручаться… Мои связники думают так же. Или, точнее говоря, я передаю вам то, что думают в Берлине. – Какое совпадение. А у меня имеется кое-что для вас, то есть для передачи в Берлин. Фалько взял со стола газету и, делая вид, что перелистывает, всунул меж страниц конверт, незаметно извлеченный из кармана, а потом вновь положил ее на стол. – Это фотографии, – сказал он. – Мы с Баярдом, и разве что не в обнимку. Гарсон подал молоко, Фалько поднес стакан ко рту. Кюссен посматривал на газету, но пока не прикасался к ней. Посматривал не без опаски. – Да что вы? – И вы там тоже хорошо получились. И Эдди Майо. – И давно они у вас? – Со вчерашнего дня. Кюссен, наконец решившись, незаметно сунул конверт в карман. – Кто снимал? Я думал, вы работаете в одиночку. – Ну, теперь видите, что не совсем. – Говорите, там есть ваше лицо? – Говорю. И ваше тоже. Австриец погрузился в задумчивость. Он аккуратно расправился с бриошью, сделал еще глоток кофе. Потом в задумчивости погладил уродливо стянутую кожу под челюстью. – Как бы нам с вами это боком не вышло, когда дойдет до финала… Фалько откинулся на спинку стула и с профессиональным безразличием ответил: – У меня такое впечатление, что и вашим шефам, и моим на это в высокой степени наплевать. Лишь бы само дело вышло, а уж как оно выйдет нам – боком или еще как – безразлично. – Во мне они нуждаются. Мое лицо с этих снимков сотрут… – сказал Кюссен без особой уверенности в голосе и взглянул на собеседника. – Постараюсь, чтобы и ваше тоже. – Было бы недурно, – Фалько подчеркнуто улыбнулся. – Но на всякий случай свое лицо я уже стер. Кюссен заморгал: – Это же не согласовано с вышестоящими… – Христос призывал всех быть братьями, но – братьями, а не идиотами. – Рано или поздно вашу личность все равно установят. – Само собой: Игнасио ли Гасан или любое другое имя. Мы предвидели это, а моему шефу все равно, погорю я на этой операции или на другой какой-нибудь… Но и подставляться, то есть облегчать им задачу, не хочу. При моей смазливой роже обойдусь им подороже. – Любопытный вы человек, – почти с восхищением улыбнулся Кюссен. – Вы на мушке у всех, а вам вроде бы и горя мало. С фотографиями или без них, в решающий момент все поймут, кто вы и зачем. Тем более что операция вступает в самую опасную фазу. – Ничего, мы привычные. Жить вообще опасно, Гупси. Тот снова погладил рубцы, и Фалько вспомнил про огнемет и блиндаж под Аррасом, представив, каков был его собеседник двадцать лет назад – худощавый, в зеленовато-сером обмундировании, в стальной каске над матово-смуглым, южного типа лицом. Впрочем, оно таким и осталось. И вообще, несмотря на свой сугубо цивильный вид и блестяще изображаемое легкомыслие, Кюссен не производил впечатление человека безобидного. – Вы ведь тоже рискуете, – сказал Фалько для затравки. – Рано или поздно ваши клиенты-евреи и их друзья антифашисты обнаружат, что вы наци и что вдобавок, как тот ласковый теленок, двух маток сосете. Но Кюссен, сделав безразличное лицо, разыгрывать гамбит не стал. – Меня к тому времени здесь уже не будет, – только и сказал он в ответ. А будешь ты в Берлине, подумал Фалько. Или на вилле на берегу озера Леман. Каждый, конечно, ловчит как может, и ты выбрал не худший путь, ставя одну свечку дьяволу, а другую – своему банкиру. Он на миг попытался вообразить, что будет с ним самим через несколько лет, если, конечно, он их проживет. На берегу какого озера окажется? Однако представить не смог. И пришел к выводу, что и это тоже не слишком-то важно. – Фотографии будут в штаб-квартире абвера завтра утром, – зашептал Кюссен. – А в руках русских – немедленно. – Нескромно с моей стороны спросить, каким образом? – Это секретные сведения. – Ох, не крутите вы мне мозги, Гупси. Сейчас мы играем за одну команду. – В штаб-квартире абвера на Тирпицуфер есть двойной агент, – поколебавшись немного, все же начал Кюссен. – Его зовут Áмбар. Работал на русских, его раскрыли и предложили выбор – стать к стенке или выбраться на верную дорогу… И сейчас его используют очень эффективно – предоставляют ему подлинную информацию, пусть и в небольших количествах, а он передает ее дальше. В Москве им очень довольны. И вот уже месяц он информирует их о деле Баярда. Понемножечку. Мелкими-мелкими порциями. – Понимаю. Подогревает интерес. – Вот именно. Сейчас его попросили сделать побольше. – Кюссен дотронулся до конверта в кармане. – И эти фото – ответ на их запрос. – А следующий ответ будет о швейцарских счетах, не так ли? На которые я перечислю средства для фильма, задуманного Баярдом? – Именно так. Материал собран и готов к отправке. На самом деле Москва спит, как говорится, и видит, чтобы подтвердились ее подозрения. Этот независимый интеллектуал, который в полной мере проявил в Испании своеволие и отказывается вступать в компартию, давно у них как бельмо на глазу. Они мечтали бы объявить его раскольником или платным агентом Франко и пристегнуть к московским процессам. При мысли, что и его можно будет пропустить через эту мясорубку, у них слюнки текут. – То есть вы полагаете, там клюнут? Кюссен посмотрел так, словно ответ был более чем очевиден: – Абвер – серьезная организация, уж простите за нескромность. Не чета испанским спецслужбам, которые… ну… – он помедлил, отвел глаза и договорил с извиняющейся улыбкой: – работают, скажем так, несколько иначе. – Спасибо за деликатное иносказание. – Я не хотел вас обидеть, но вы же понимаете, о чем я… Операция в умелых руках, каналы надежны. Весь пакет документов окажется в НКВД дня через два. И тогда возникнет альтернатива: Баярдом займутся либо русские, либо мы – с тем, чтобы потом передать его опять же русским.