Фалько повел Эдди Майо танцевать. Джаз-банд заиграл slow[42], и Фалько решил, что такой момент упускать нельзя. Он пригласил ее, оставив церемонии, почти в шутку, и она, поправив макияж, поднялась из-за стола; Баярд курил, а Кюссен, следуя своей неизменной роли, пересказывал парижские сплетни. – Лео не танцует? – спросил Фалько, обхватив ее талию. – Никогда. – Забавно. И почему же? – После того как он посидел в окопах, видеть, как люди вертятся под музыку, кажется ему невыносимым легкомыслием. А уж после Испании – особенно. – Он так считает? В самом деле? – Да. – Но вы ведь тоже были на войне. – Я становлюсь легкомысленной, когда мне это надо, – уклончиво ответила она. На площадке было тесно. Фалько – он хорошо танцевал – двигался ловко и свободно, и партнерша повиновалась ему изящно и легко. От нее едва уловимо веяло тонким ароматом духов, каких – Фалько не мог определить, а синие глаза поверх его плеча равнодушно смотрели на другие пары. Время от времени она переводила взгляд – такой же безучастный, но внимательный – на Фалько. Лица их были совсем близко. – Чего вы, в сущности, добиваетесь? – вдруг спросила она. Фалько, не останавливаясь, сделал еще два шага и лишь после этого ответил с притворной растерянностью: – Вы о чем? – Ну, вот своего Пикассо вы получили… Что теперь? – Еще получил вашу фотографию. Сюрреально-транссексуальную. – Да, получили. Но зачем вы здесь? Фалько обвел взглядом площадку: – Здесь? Где «здесь»? – Вы поняли, о чем я. – Нет, клянусь вам. Не понимаю. Пауза. Музыка. Они двигались очень медленно, обняв друг друга. Эдди еще за столом сняла болеро, и шелковая блузка с завязывающимися крест-накрест на спине полами обрисовывала протяженные линии торса. Правой рукой, мягко обхватившей тонкий стан, Фалько чувствовал тепло ее тела. – Вы понравились Лео, – пробормотала она. – А он – мне. – Да… Похоже на то. На лице Фалько заиграла спокойная улыбка – испытанная, привычная улыбка славного малого: – А вам? Эдди как будто задумалась на миг. – Я немного сбита с толку… У вас есть средства развернуться в Париже. Создается впечатление, будто у вас тут множество знакомых, и держитесь вы очень уверенно. – Она смотрела с подозрением. – Зачем мы-то вам понадобились? – Вы мне помогли выйти на Пикассо. – Прекрасно обошлись бы и без нас, – она снова сильно тряхнула головой, взметнув гладкие стриженые волосы. – У вас имеется Гупси. К этой минуте Фалько был уже в полной готовности. Он успел вырыть окопчик и юркнуть за бруствер. – Послушайте меня, Эдди, – сказал он безмятежно. – Я восхищаюсь Лео. То, что он совершил в Испании, просто невероятно. – Ну, кажется, до Испании вам мало дела. – Тут вы ошибаетесь. Вспомните-ка… Что сказал Гупси в нашу первую встречу? – Да-да, санитарный транспорт… – перебила она. – Помню. На Лео это произвело впечатление. Он сказал, что вы хороший человек. – Я хочу помочь ему, – настойчиво продолжал Фалько, нащупав твердую почву под ногами. – Знаю, у него есть некие проекты. Книга… фильм… Я никогда не имел дела с кинематографом, но, может быть, сейчас пришло время попробовать? Вот теперь Эдди проявила искренний интерес: – Хотите принять участие? Вложиться? – Не исключено. – Лео обрадуется… О какой сумме идет речь? – Пока не знаю… Зависит от нескольких факторов. Но для начала мог бы вложить тысяч двести-триста франков. Я молчал, потому что не знал, как подойти… Боюсь обидеть его. Впервые за все время их танца она рассмеялась: – Уверяю вас – если предложить человеку субсидировать его фильм, он не обидится. – Вы сняли камень у меня с души. Оркестрик смолк, и на эстраду вышла женщина. Танцевавшие остались на площадке в ожидании и предвкушении. Она была очень высока ростом, и казалось, от ее тела, затянутого в жемчужно-серое длинное платье с треугольным декольте, похожим на ножевой разрез, исходит какая-то завораживающая первобытная сила. В ушах блестели серебряные обручи серег. Было очевидно, что кровь, струящаяся под шелковистой темной кожей, ни единой каплей не принадлежит к белой расе. Курчавая голова, остриженная очень коротко, почти обритая, венчала длинную стройную шею, над чернейшими глазами изгибались тонкие дуги выщипанных бровей. – Но ведь не только Лео, – после паузы произнесла Эдди. Фалько прослушал, потому что засмотрелся на певицу, и Эдди это поняла. На эстраду вышел трубач – тоже чернокожий, в лиловом бархатном смокинге – и стал рядом. Он весь был – сплошные зубы, губы и глаза. Зализанные назад волосы с прямым пробором, тонкие, изящные, очень проворные руки. Прежде чем поднести мундштук к губам, он обменялся с певицей профессиональной улыбкой. – Не только Лео, – повторила Эдди. – Нет, конечно, – вновь включился Фалько. – Вы тоже вызываете у меня чрезвычайный интерес. – Ложный вызов, – скаламбурила она. – Попала в Париж совсем юной. Потом вошла в мир высокой моды, потом появился мой друг Ман и все прочее. Поездила по свету, пожила, вот и все. Негритянка под аккомпанемент трубача и джаза начала «Сент-Луисский блюз»[43], отлично справляясь без микрофона. Я ненавижу закат, пела она. Я ненавижу смотреть, как садится солнце. I hate to see the evenin’ sun go down Hate to see the evenin’ sun go down… – А почему вы увлеклись этим жанром? – спросил Фалько. Эдди пожала плечами – какая, мол, разница? – Я, видите ли, не из тех, кого называют пуританами. Она податливо вступила в кольцо его рук, и пара снова плавно заскользила в танце среди других пар. – Вы никогда не будете спать со мной, Начо. Фалько с большим хладнокровием заглянул ей в глаза, благо они придвинулись совсем близко: – Да это и не входило в мои намерения. – Знаю. Вы даже не обозначили их, в отличие от очень многих. Певица продолжала чувственно и спокойно выпевать с легким акцентом слова блюза. Звук ее глубокого и красивого голоса отчего-то напоминал прикосновение горячего песка. – Вы настоящий джентльмен, – продолжала Эдди. В этой реплике сквозила ирония. Фалько принял ее бесстрастно. – А вы – женщина необыкновенной притягательности и отлично об этом осведомлены, – сказал он с полнейшим спокойствием. – И не заметить это я не могу. Мне хорошо. Я рядом с вами. Я танцую с вами. Она глядела на него задумчиво и ничего не отвечала. Фалько чуть пожал плечами: – Понимаю… вы храните верность Лео. Такой человек достоин этого. Под ладонью его правой руки чуть выгнулась и напряглась ее спина. Пальцы, лежавшие на левой, дрогнули и слегка сжались.