– Конечно, сеньор. Клиенты Шарве носят те имена, какие им нравятся. Выйдя от Шарве, Фалько взглянул на часы и неторопливо двинулся по улице де ла Пэ, мимо ювелирных и парфюмерных магазинов и салонов мод. Пребывая в добром расположении духа, он, подражая Тино Росси[37], напевал себе под нос «Все хорошо, прекрасная маркиза». У входа в «Пакэн» с удовольствием оглядел двух красивых манекенщиц, которых беспрерывно фотографировали прохожие, а на углу бульвара Капуцинок задержался возле магазина дорогих автомобилей, где в витрине сверкала лаком новинка – последняя модель американского «крайслер-империала», стоившая 21 000 франков, то есть 27 000 франкистских песет и втрое больше – республиканских. Затем пошел дальше, с кривой усмешкой представляя, что сказал бы Лео Баярд, знай он, что в швейцарском банке на его счету, о существовании которого и понятия не имеет, хотя в номерном коде обозначен бенефициаром, лежат деньги на четыре таких автомобиля. Или на самолет для проклятьем заклейменных голодных и рабов: они полетят на нем в последний и решительный бой. Усмешка еще блуждала по его лицу, когда, присев за столик в кафе напротив здания Оперá, он купил «Фигаро», «Юманите» и «Депеш» и принялся их перелистывать. Не спеша выпил заказанный «Том Коллинз»[38] под сигарету. Взглянул на часы и стал смотреть, как течет по мостовой особенно плотный в этот час поток автомобилей, а параллельно ему по тротуарам – прохожих, отмечая в очередной раз, что нигде в мире нет женщин красивее, чем в Париже. Потом снова взглянул на часы, положил газеты на столик, поднялся и под рев моторов и гудки клаксонов прошел через площадь ко входу в метро. Жизнь тайного агента, как и всякого подпольщика, требует таланта, хладнокровия и способности к выживанию. А также умения импровизировать на ходу, применяться ко внешним обстоятельствам и окружению, ухватывать целое через мелкие детали. Фалько был привычен к этому, а потому остановился у лестницы, делая вид, будто ждет кого-то, а на самом деле проверяя, нет ли слежки. Решать – тебе, думал он, а не врагу, который, быть может, следует за тобой по пятам. Таков был еще один базовый принцип в совершенном владении ремеслом. Чтобы выделить из толпы возможного преследователя, его надо заставить сделать выбор. Проявиться. Оглядевшись, он подошел к кассе и купил за семьдесят сантимов билет во второй класс, миновал турникет и двинулся в толпе под тянувшимися под потолком проводами, под лампами, лившими с бетонного зенита скудный и мрачный свет, по переходам, выложенным белой кафельной плиткой и оклеенным рекламными плакатами, в густом запахе человеческих тел, в грохоте поездов. Спустился на платформу, откуда отправлялись поезда по ветке Порт-де-ла-Виллет – Порт д’Иври, и еще издали заметил Санчеса, который сидел на скамейке под рекламой «Овомальтина» и делал вид, что читает газету. Агент был все в том же измятом костюме, без шляпы, но на этот раз при галстуке. Фалько прошел мимо, не глядя, остановился там, где должна была начаться посадка в его вагон. Санчес продолжал сидеть. Прибыл поезд, открылись двери, одни пассажиры вышли, другие вошли, а с ними и Фалько, однако за три секунды до того, как послышалось шипение пневматических дверей, он выскочил наружу. Поезд уехал, а он остался на платформе, дожидаясь следующего и краем глаза отметив, что Санчес поднялся и, будто случайно, подошел поближе – свернутая газета теперь торчала у него из правого кармана пиджака. Это означало, что все в порядке. Они – каждый через свою дверь – сели в подошедший поезд, а потом прошли в конец вагона. – Ночью меня возили в Ле-Аль, – негромко произнес Фалько. – Антиквар: на вид лет пятидесяти, стриженный ежиком, кашель окопника. Санчес посмотрел на него с беспокойством. Утонченные манеры по-прежнему не вязались с потрепанным костюмом, и Фалько, решив, что этот контраст создан намеренно, спросил себя: а чем занимался этот человек до мятежа 18 июля? Вид у Санчеса был такой же утомленный, как и в первую их встречу. – Вердье, – сказал он, встопорщив ус. – И его кагуляры. – Я так и понял. Санчес с досадой дернул головой. И, чтобы сохранить равновесие, схватился за поручень. Воротник рубашки у него был потерт и грязен. Глаза воспалены, как и в прошлый раз: Фалько предположил, что у него жар. – Ах, скоты. – Явились ко мне с удостоверениями Второго бюро. – Неудивительно. У них повсюду свои люди. И там тоже. – Этот субъект сказал, что вы попросили его оставить меня в покое. – Попросил. – Напрасно. – Для вашего же блага. – Я умею справляться сам. Они продолжали разговор вполголоса. В эту минуту поезд прибыл на станцию «Пирамид». – Кроме того, – добавил Фалько, – этот самый Вердье вроде бы не намерен выполнить вашу просьбу. Любопытство не дает ему покоя. – Вы ничего лишнего не сказали? В ответ Фалько только глянул на него, и Санчес так же молча извинился. – У нас с ними добрые отношения, – добавил он погодя. – Но приказывать им мы не можем. Скорее наоборот… Это, так сказать, их угодья, их делянка… Вы хотите, чтобы мы предприняли какие-нибудь шаги? Двери закрылись, поезд тронулся. В вагоне сидели и стояли дамы в шляпах, с сумками и корзинками, мужчины с газетами и книжками. Двое туристов с «кодаками» на шее разговаривали по-английски. Рядом не было никого. – Да нет, лучше не вмешивайтесь, – сказал Фалько. – Пусть все идет своим чередом. Резкие движения могут поломать всю игру. – Не опасаетесь, что они вам создадут проблемы? – Не знаю… Да нет, не думаю. Но если и создадут, я их решу. – Зато стало ясно, что Баярд и его окружение у них на мушке. – Да. Но и это может сыграть нам на руку. Санчес был явно сбит с толку: – Не понимаю… – Потом поймете. Сейчас это всего лишь замысел. Некое добавление к первоначальному плану… Снимки еще не сделали? – Сделали. Я принес несколько штук. – А негативы? – И негативы. Воспользовавшись тем, что вагон на изгибе колеи тряхнуло, а их прижало друг к другу, Санчес сунул ему конверт, который Фалько спрятал в карман. – Утром совершил несколько транзакций в Цюрих, – сказал он. – На общую сумму сто тысяч франков. – Мы тоже послали. Сорок тысяч. Они заговорщицки улыбнулись друг другу. – Недурно – и это всего за один день. – А неужели нельзя было как-нибудь попроще? – спросил Санчес. – Мы могли бы убрать Баярда без стольких приготовлений и таких расходов… Взять хоть тех же кагуляров – они счастливы будут даром всадить в него четыре пули. – Замысел иной. Баярда надо представить не мучеником, а предателем. Санчес задумался, с сомнением теребя усы: его явно не убедили эти слова. – Сколько времени отпущено на последнюю фазу? – Около недели. Потом кладем сыр в мышеловку – и останется только наблюдать. – Любопытно, кто сунется первым. – Трудно сказать пока. Занимаюсь этим. Санчес снова задумался. – Хорошо бы, чтоб Республика, – сказал он наконец. И, одолевая приступ кашля, выхватил из кармана платок, поднес его ко рту. Потом, пряча в карман, с тревогой взглянул на Фалько: – Вместе с новым послом Республики приехал человек из Главного управления безопасности, будет наводить здесь порядок. Некто Эмилио Навахас. – Что о нем известно? – Твердокаменный коммунист. Был шахтером, вступил в партию, когда там числилось полтора человечка. С августа по декабрь руководил ЧК в Адоратрисес, в Картахене. Был в России раза два по меньшей мере. – Известно о нем такое, что могло бы нам пригодиться? Взятки берет? – Не думаю. Сторонник жесткой линии, людей казнил направо и налево. Для таких, как он, фашизм, анархизм и демократия – одно и то же. – Вот он мог бы заняться Баярдом, – вслух прикинул Фалько. Санчес поглядел на него с надеждой: – Да? Вы думаете? Мне казалось, вы имели в виду французских коммунистов, ну, или русских. – Я и сейчас имею их в виду. Если русские, получится отчетливей и чище. Санчесу понравилась такая возможность: – Слушайте, это было бы просто превосходно. Прямой приказ Сталина… Просто шедевр! Поезд остановился на станции «Пале-Рояль», и Фалько собрался выйти из вагона. – Надеюсь, вы будете ходить за этим Навахасом по пятам? – Разумеется. Да и он с нас глаз не спустит. – Держите меня в курсе дела. – Обещаю.