Фалько продолжал смотреть на Эдди: – Вы тоже решили летать? Она покачала головой: – Нет. Фотографировала летчиков. Потом поездила по фронтам… Мы виделись под Мадридом, в Валенсии или на авиабазе. – Она жила собственной жизнью, – сказал Баярд. – И продолжает. Эдди открыла изящную сумку из мягкой коричневой кожи, достала оттуда папку и положила на стойку, рядом с бокалом Фалько. На «моментальной» фотографии с зубчатыми краями стояли перед самолетом семеро мужчин и среди них она, в брюках, куртке и кепке. Остальные тоже были частью в гражданской одежде, частью в пилотском обмундировании. Возвышаясь надо всеми, Баярд с сигаретой во рту смотрел в объектив насмешливо и беззаботно. Руки он сунул в карманы, на борту серебристой пилотки виднелись эмблема республиканской авиации и две подполковничьи звездочки. – Крайний слева – Джакопини, – Эдди показала на кудрявого, широко улыбающегося юношу. – И еще двоих из тех, кто стоит здесь, уже нет на свете. – Да. Вот это Уборевич, его сбили над Теруэлем. А это Муссинак: его – в боях за Мадрид. Эдди, зажав в зубах сигару и щурясь от дыма, убрала фотографию в сумку и сказала скупо: – Отважные люди были. – Собираетесь вернуться в Испанию? – спросил Фалько. – За новым репортажем? – Может быть… – Она неопределенно пожала плечами. – Сейчас я работаю вместе с Лео над его проектами… И, как вы могли видеть на выставке, продолжаю свое дело. Да, живу собственной жизнью. – А вы всегда симпатизировали левым? Еще до того, как познакомились с ними? Эдди пососала сигару и медленно выпустила облачко дыма. – Я, видите ли, жила и не особенно задумывалась над некоторыми вопросами… Лео показал мне то, чего я раньше не замечала. – Так и было, – улыбнулся Баярд. – Мы стали говорить о Достоевском, о Фолкнере… – И о Сервантесе. Он заставил меня прочесть «Дон Кихота». – Который привел ее в восторг. Хитроумный идальго стал ее любимым персонажем. – Не просто персонажем. Лео чем-то похож на этого странствующего рыцаря, это меня и привлекло. Вот только он вовсе не печального образа… Веселый, постоянно шутил, умел заражать всех своих подчиненных каким-то юношеским энтузиазмом. И мне очень нравилось, какой компанейский дух царил у него в эскадрилье… Братство по оружию, общность людей, спаянных одним делом. Баярд кивал в такт ее словам, соглашаясь или, по крайней мере, не возражая. Так учитель музыки слушает любимую ученицу, чистенько исполняющую трудный пассаж. – Она была, с позволения сказать, неотшлифованным алмазом. Редкостно красивая, избалованная барышня из консервативной семьи… мятежница, модель, муза многих художников… Искала достойное себя дело, за которое стала бы сражаться. И нашла его в Испании. – Но вы ведь не коммунистка? Или я ошибаюсь? Синева глаз вновь оледенела: – Не ошибаетесь. Всего лишь, как это называется, сочувствующая. Да и Баярд не состоит в партии. – Разумеется, – засмеялся тот. – У меня нет партбилета. Я для этого слишком свободный человек. Но считаю, что Сталин – единственный, кто на самом деле помогает Республике. А спасет ее только хирургическая операция. – Значит, у вас с советскими сложились добрые отношения, так надо понимать? – Мало сказать. Великолепные отношения! – Баярд чуть помедлил, словно раскаиваясь в том, что утерял обычную сдержанность. – Которые строятся, разумеется, на взаимном уважении. Они выпили еще. Эдди Майо очень непринужденно курила сигару, лучащийся благодушием Кюссен как мог создавал подходящую обстановку. Улучив момент, он перевел разговор на искусство и вскользь упомянул Пикассо. Фалько заявил, что ему бы хотелось посетить его мастерскую. – Нет ничего проще, – сказала Эдди. – Он же наш друг. Баярд рассмеялся: – «Наш»? Твой прежде всего. Этот сатир давно глаз на тебя положил. – Глупости какие. – Это не глупости. – Баярд подмигнул Фалько. – Наш Пабло обожает женщин, а Эдди – первоклассный экземпляр. – Как грубо. – Он всегда с тобой кокетничает. Надежды не теряет. И это при том, что мы отлично знаем его нынешнюю жену Мари-Терезу. – И нынешнюю любовницу Дору, – добавила Эдди. Кюссен воспользовался случаем. Сперва с задумчивым видом облокотился о стойку, подперев ладонью изуродованную рубцами челюсть, а потом, словно в озарении, воскликнул: – А давайте прямо сейчас нагрянем к нему! Позвоню, узнаю, есть ли у него что-нибудь подходящее на продажу. – Прекрасная мысль, – поддержал его Фалько. – Лучше завтра днем, – предложила Эдди. Но Баярд покачал головой: – Я не смогу. У меня важная встреча с Андре Жидом и Мориаком. – Отправимся без тебя. Мы с Гупси проводим нашего гостя, – Эдди повернулась к Фалько: – Вы не против? – Я – всецело за. – Потом поужинаем и выпьем, а ты, Лео, к нам присоединишься. Баярд погрузил нос в бокал, ехидно скосив глаза на Фалько: – Берегитесь Пикассо и Гупси… Это сочетание просто гибельно. Выжмут вас как апельсин. – Я не допущу, – пообещала девушка. Заказали еще по коктейлю. Дружелюбная, умело изображающая легкую растерянность улыбка Фалько скрывала острое профессиональное любопытство. Он приехал сюда ликвидировать этого человека, и чем лучше узнает его, тем лучше будет для дела. Потому что Пикассо и его картина – только половина поставленной двойной задачи. Всему свое время. – А почему вы уехали? Баярд взглянул недоуменно: – Вы о чем? – Об Испании, разумеется. Баярд поглядел на свой бокал и только потом осушил его. Потом перевел глаза на Эдди и вздохнул, словно примиряясь с неизбежным. – Ваши соотечественники – люди очень недоверчивые, – сказал он. – Испанские летчики на нас смотрели косо, потому что мы, по их мнению, слишком много зарабатывали. Потом стали чересчур часто вмешиваться в наши дела, так что я счел за благо бросить эту затею… Говорю же, я не создан подчиняться. Однако борьбу не прекратил – веду ее на свой манер. – Лео завершает работу над фильмом, – сказал Кюссен, всегда готовый погнать быка на пикадора. – Да. Будет называться «Испанские небеса». Основан, разумеется, на собственном опыте. Я во всеуслышание заявлю, что западные демократии, боясь конфликта с Гитлером и Муссолини, вот-вот бросят Республику на произвол судьбы. Эдди стряхнула пепел с сигары. – «Политика невмешательства» – это подлость космического масштаба. – Вопиющее бесстыдство! – с готовностью подхватил Кюссен. – Конечно, – веско заметил Баярд. – Не понимают, что расчищают место для другой войны, стократ ужаснее. – Как бы то ни было, ты ведь никогда раньше не снимал фильмы, – сказала Эдди. – И что? Мало ли чего я никогда не делал? Я и самолет водить не умел, а стал командовать эскадрильей. Думаешь, съемки трудней, чем воздушный бой? – «Испанские небеса» могут обернуться неудачей. – Сомневаюсь. Но даже если и так, это будет блистательная неудача. Из разряда тех, что дороже иных побед. Он по-прежнему взирал на Фалько немного свысока. Со снисходительным великодушием. – Возможно, вам интересно было бы принять участие в съемках фильма? – произнес он медленно. Фалько сдержанно кивнул, не выказывая чрезмерного воодушевления. Всему свой черед. Подойти к цели окольным путем. Не тащить силком в расставленные силки, а мягко, потихоньку подманить к ним жертву – и пусть шагнет в них сама. – Вполне возможно, – сказал он. – Вы серьезно?