– И куда же я, к примеру, вкладываю? – В одной парижской галерее выставлены работы Эдди Майо. Ты страшно заинтересуешься и купишь одну-две фотографии. – Сюрреально-транссексуальное искусство – так она называет этот жанр, – пояснил Кюссен. Фалько, улыбнувшись, почесал за ухом: – Да? Звучит заманчиво. – Отставить шуточки, – заворчал адмирал. – В столь поздний час я к ним не склонен. – Я имел в виду «сюрреально». – Молчать, я сказал! – Есть молчать! Воцарилась тишина. Слышно было лишь, как адмирал посасывает трубку. Потом он обратился к Канарису, кивнув на своего подчиненного: – Ну, что скажете? Светлые глаза благожелательно остановились на Фалько. – Мне кажется, подойдет, – ответил немец. – Годится. Он говорил неторопливо и очень вежливо, с почти незаметным акцентом. В свою очередь адмирал с деловитым беспристрастием уставил на Фалько стеклянный глаз: – У меня какая-то извращенная слабость к этому прощелыге… Оттого, наверно, что он никогда не притворяется, будто действует из высоких побуждений. И имеет то неоспоримое достоинство, что производит приятное впечатление как на мужчин, так и на женщин… И, как вы сами видите, наделен этаким нагловатым шармом сорванца-гимназиста. – В самом деле, есть некоторое сходство, – кивнул Канарис. Его светлые глаза потеплели: он улыбкой показал, что согласен с такой характеристикой. Что же, отметил Фалько, отличную маску придумал себе этот человек – один из трех-четырех самых могущественных людей в нацистской Германии. Сплетенная им паутина шпионской сети опутала весь мир. Адмирал окутался дымом, потом хмуро оглядел чашечку, проверяя, равномерно ли горит табак, и показал на Фалько мундштуком: – А когда прочухаются и наконец смекнут, как действует этот механизм, – поздно: он их уже обул или вот-вот обует. – Обует? – заморгал Канарис. – Капут им придет. – А-а, понимаю. – Он владеет ремеслом, как хозяйка преуспевающего борделя. Фалько переводил глаза с одного собеседника на другого, словно следил за партией в теннис. – Позвольте, господин адмирал, мне… – Нет, черт подери! Не позволю! Повисла пауза. Кюссен, Канарис и адмирал смотрели на Фалько. Тот, чтобы сохранить бесстрастие, принялся считать кольца на портьере. Старый трюк. Когда дошел до четырнадцати, адмирал вытащил трубку изо рта. – Значит, познакомишься с Баярдом, сделаешь вид, что подпал под его обаяние и готов выписать чек-другой для благородного испанского народа и все такое… Ни один борец за свободу не станет противиться. Парочка примет тебя с распростертыми объятиями. – А потом? Потом, отвечал адмирал, Фалько сыграет с Баярдом злую шутку. Сплетет ажурное кружево интриги с тем, чтобы дискредитировать героя-авиатора и, если получится, убрать, причем руками его собственных единомышленников. Излагая все это, адмирал рылся в портфеле и наконец извлек оттуда большой и туго набитый конверт из плотной желтоватой бумаги. – Все детали найдешь здесь. Инструкцию по прочтении уничтожишь, – он по столу подтолкнул конверт к Фалько. – Здесь же и все остальное, то есть необходимое – документы, чековые книжки… В Париже спрячешь в надежное место, пока не понадобятся. Пока не придет час вбить гвоздь в гроб Баярда. – Каким кодом мне работать? – «Сория-8» – он новый, и красные его еще не взломали. Шифровальной книгой будет «Влюбленная большевичка» Чавеса Ногалеса. Держи. Повестушка тридцатого года. Читал? – Нет. – Ну, вот и пригодится для препровождения времени. Фалько поглядел на дешевое издание в бумажной обложке: такие обычно продаются на вокзалах. И спросил себя, намеренно или случайно адмирал после истории с Евой Неретвой в Танжере выбрал книжку с таким названием. Глаз здоровый и глаз искусственный прочертили к его лицу сходящиеся трассы, и Фалько почудились в них искры злорадства. – Еще получишь билет в спальный вагон первого класса на утренний поезд в Париж. Фалько посмотрел на Канариса. Потом, пряча книжку в конверт, на Кюссена: – Мы поедем вместе? Австриец покачал головой: – Я лечу «Люфтганзой». Увидимся в Париже. – Должен буду остановиться в каком-то определенном отеле? – Вам забронирован номер в «Мэдисоне», на бульваре Сен-Жермен, – сказал Канарис. – Маленький, но удобный и очень стильный. – Именно такой снял бы себе кубинский миллионер с хорошим вкусом, – добавил Кюссен. – И очень недешевый, – проворчал адмирал. – Восемьдесят, мать их, франков в сутки. Кюссен улыбнулся Фалько. Светская милая улыбка вообще не сходила с его лица, контрастируя с ужасающими рубцами. – Подходит? – Вполне. Но если в Париже мне придется бывать в людных местах, меня может узнать какой-нибудь республиканский агент. Канарис нахмурился. Его явно что-то вдруг обеспокоило. – Вы много где бывали в последнее время? – Мало. – Можно узнать, где именно? – Нет. – Ах вот как… Понятно. – Я веду довольно замкнутый образ жизни, но от случайностей никто не застрахован. – Ну, если что, будете действовать по обстоятельствам, – сказал Канарис после недолгого раздумья. И перевел взгляд на адмирала, как бы возлагая ответственность на него. – Он парень дошлый, – заметил тот не без яда. – Такого в море брось – жабры отрастут. И плавники. Канарис покивал с таким убежденным видом, словно долго изучал Фалько и в словах адмирала не сомневается. – У Кюссена уже подготовлен план, – сказал он. – Разумеется. Через два дня мы встретимся как бы случайно в ресторане «Мишо», рядом с отелем… Я буду там обедать с Баярдом и Эдди Майо. В час дня там большой наплыв посетителей, и надо ждать, когда появится свободное место. Мы поздороваемся как давние знакомые, и я вас приглашу за свой столик. Ну, и с этой минуты игру вести вам, хотя я, конечно, буду рядом. – Тебя что-то смущает? – спросил адмирал. – Пока нет, – ответил Фалько. Под седыми усами снова мелькнула сардоническая ухмылка. Адмирал пододвинул ему сифон: – Прими-ка еще таблеточку аспирина, мой мальчик, она тебе понадобится… Потому что сейчас мы поведаем тебе вторую часть этой чудесной истории. Стало жарко. Погасив свет, открыли одно окно и вчетвером постояли перед ним молча и неподвижно, наслаждаясь ночным бризом. За погруженным в сумрак песчаным полукругом простиралось темное пространство бухты, по которому ветер и луна плавно тасовали серебристые блики. – Изысканный город, – сказал Канарис. И он, и Кюссен с наслаждением попыхивали ароматными сигарами. Адмирал, чуждый красотам природы, обернулся к Фалько: – Что-нибудь слышал о Всемирной выставке в Париже? – спросил он неожиданно.