Прихожу домой мокрая, пятнистая, пропитанная сыростью, раненая и злая. Муж (обычный, не скульптор) посмотрел на меня и говорит: – Чаю тебе сделать, ламантинчик? И ванну надо набрать. – Давай ванну, – говорю. – И чай гони. И сосиски. Вечность потом, еще успеется. 43. Простая женская магия Однажды, разбирая вещи из старого сундука, я наткнулась на легкое белое платье из тонкой, местами аккуратно заштопанной ткани. По нашим временам – хлам, безделица. Но я почему-то почувствовала в нем что-то очень важное. Платье не выходило у меня из головы, и я начала расспрашивать бабушку о его происхождении. Оказывается, чутье меня не обмануло. Платье принадлежало прабабушке. Я перерыла старый альбом и нашла ту самую фотографию, где она была запечатлена в нем. Уставшая, но красивая женщина на полянке в лесу, на пикнике. А рядом подпись: 1948 год. Я вспомнила семейную историю. В тот период прабабушке было около тридцати семи лет. Она в те времена трудилась на заводе, а страна медленно восстанавливалась от страшных последствий войны. Несмотря на то, что самое ужасное было позади, время наступило тяжелое, голодное. У прабабушки были три дочери, кроме того, ей пришлось пережить смерть одного из детей. Во время войны ведь и тылу досталось тоже. Работали много, на износ. У бабушки тогда уже возникли проблемы со здоровьем. Не так уж просто ей было, наверное, постоянно стирать белую вещь. Я еще раз посмотрела на фотографию. И поняла. Иногда, когда совсем не остается сил, мы, женщины, делаем все будто назло. Надеваем красивое светлое платье, хоть оно и маркое. Мажем губы помадой и накручиваем локоны, даже если очень устали. Влезаем в изящные туфли. И в этом последнем, отчаянном манифесте женственности получаем новые силы. Силы трудиться, бороться, жить. Вот для этого нужен был именно белый наряд. Платье это уже очень хрупкое, да и для носков в современных условиях не слишком подходит. Но на фотографии пусть оно останется. А с ним – его особенная, женская «назло» магия. 44. Учитель Поскольку отца в моей жизни практически не было, за моими нравственностью и целомудрием бдил дедушка. Не очень он в этом преуспел, но, по крайней мере, старался. Не в том направлении работал, чтобы близкую связь с подростком создать, вести задушевные разговоры или интересные книжки подсовывать. А в том, чтобы постоянно повторять: не встречайся со взрослыми мужчинами, не принеси в подоле, вот я тебе ужо. Я сейчас дедушку ни в коем случае не обвиняю. Он заботился обо мне так, как мог и умел. Просто, скажем так, рассказываю о расстановке сил в семье. С одной стороны – нет отца. С другой стороны – есть вот такой нудно блюдящий мою невинность дедушка с полезными предупреждениями. И на этом фоне появляется он. Наш учитель химии. Это, хочу напомнить, 90-е годы. Быть учителем это всегда подвиг, а быть учителем в 90-е – это двойной подвиг, конечно. Даже, вернее, не подвиг, а призвание. Вот химик у нас и был таким – с призванием. И кстати, чтобы не было подозрений, – с нами, мелочью обоих полов, он и беседы по душам вел до вечера, и конфликты подростковые разбирал, и советы давал, и сушками угощал. И не только сушками, но и книжками. Именно здесь циркулировала отличная литература, обсуждались рассказы и передачи, шли дискуссии. Кто-то готовился к олимпиадам по химии – и многие побеждали, к слову. А кто-то делился прочитанным, общался. Я принадлежала к последнему «клубу». Часто брала что-то почитать. И вот однажды я задержала книжку, которую сам химик у кого-то взял. – Вынеси мне ее на остановку! – попросил химик. Он как раз уезжал домой всегда с остановки у моего дома. Поэтому знал, где я живу. И номер телефона знал. Я вынесла книгу. А дедушка подсмотрел, что я побежала куда-то срочно после звонка. Ходил потом по дому с отрешенным взглядом, с головой, обмотанной полотенцем. Все кричал: «В ее-то годы!.. Со взрослым мужчиной!» Химику тогда было где-то двадцать восемь лет. Мне, девочке-подростку, казалось, что это целая вечность. Для меня они в равной интимной категории находились – что химик, что дедушка. С точки зрения сексуальной привлекательности это были глубокие-глубокие старики. Помню, я поняла, что именно он подумал, и горько расплакалась. От одной мысли о таком несправедливом, чудовищном обвинении. Химика, кстати, потом уволили все-таки. Начали что-то подозревать, хотя я уверена, что никаким харассментом в его кабинете не пахло, только книжками и сушками. Но все равно, непорядок это – такое близкое общение с учениками. Надо прекратить от греха подальше. Еще в нашем дворе жил-был чудаковатый дед. Высокий, полностью седой, похожий на Гэндальфа старик, он сам, по своей инициативе, собрал для детей из дерева аттракцион – деревянного коня с вращающимися деталями. И ходил с ним по городу, заходил во дворы и бесплатно катал детвору. А дети бежали за ним, восхищенные, крича: «Волшебник, волшебник!» И в газетах о нем даже писали, и тоже называли его волшебником. А сейчас, я думаю, все могло бы иначе быть. Попробовал бы он со своими деревянными лошадками вторгнуться на детскую площадку или на территорию школы! Его бы тут же сфотографировали, разослали фото по родительским чатикам. Мол, не уверены, но, возможно, педофил. Нужно разобраться. И в Интернете бы наверняка вывесили, чтобы другие родители бдили. Сейчас вообще все иначе как-то стало. Все напряженные. К чужим детям (особенно если ты мужчина) вообще лучше не подходить. Ни с конфетками, ни с книжками, ни с задушевными разговорами. Родители все начеку. Хотя самим на детей времени часто не хватает. Оно, может, и правильно: от греха подальше. Но что-то есть в этом бесконечно грустное… 45. Просто хорошая женщина Мне по жизни везет на хороших, но странных людей. Помню, в двенадцать лет попала в больницу с аппендицитом. Оперировали под общим наркозом, отходняк был жуткий, рвало какой-то мутной зеленой гадостью. Мамы рядом нет, в палате, кроме меня, никого, одиноко, страшно, больно, тошно, тяжело. В голове звенит, все как в тумане, только голос слышится откуда-то сверху: – Как ты? И кто-то ласково берет меня за руку. Просто держит за руку. Просто сидит рядом. Засыпаю, просыпаюсь снова. Образы становятся четче, различаю кружку с водой на тумбочке, швабру, две ноги. Потом снова берут меня за руку. Различаю слова. – Не уходите! – прошу. Рядом со мной сидит женщина в цветастом халате, в которых тогда санитарки ходили. – Не уйду, – говорит. – Почитаю пока тебе Блока. Я его очень люблю. И правда читала. Вот так – по памяти, с выражением, с разными интонациями. Не помню уже, с какой частотой она приходила, больше двадцати лет прошло, но виделись мы потом не раз до выписки. Маленькая сухонькая санитарочка, которая наизусть помнила массу прекрасных стихов. Не просто помнила – чувствовала, понимала. И меня понимала: мой страх и мое одиночество. Не бросала меня, хотя никто ей за это не платил. Им вообще платили унизительно мало, редко и нерегулярно. Просто хорошая незнакомая женщина. Надеюсь, все хорошо у нее сейчас. С такой-то кармой не может быть плохо. 46. Ты – женщина незамужняя… Ольга (32 года, 65 килограммов, не замужем) проснулась с утра в прекрасном настроении. Впереди был целый выходной, когда никто никому ничего не должен. А значит, можно поупражняться в кулинарном искусстве. В связи с этим Ольга наконец решилась на радужный торт, рецепт которого давно присмотрела в Интернете. Множество разноцветных бисквитных коржей, легкий крем, взбитые сливки и миллион розочек. Несколько часов труда, и на выходе – маленький шедевр домашней кухни. Так вот, едва этот чудесный тортик был завершен, у Ольги вдруг зазвонил телефон. Звонил ей двоюродный брат – мужчина средних лет, среднего звена, с активной жизненной позицией. Просился в гости и страшным голосом шипел в трубку, что придет, мол, с другом. – Ну, с другом так с другом… – не отреагировала Ольга. С одной стороны, посторонних в доме не хотелось. С другой – если в доме есть радужный торт, вкусный ароматный чай и потрясающее сливовое варенье, то и людей принять не стыдно. С такими мыслями, сменив халат на домашнее платье, Ольга встречала гостей. Мужчина лет пятидесяти, представленный братцем как друг, пах сигаретами и какой-то технический жидкостью. Разделся, небрежно развалившись, расселся в кухне и вдруг извлек из сумки бутылку дешевой водки. Мол, не с пустыми руками пришел. – Я вообще-то против! – резко возразила Ольга, косясь на поллитровку. – Утро, во-первых. Крепкое, во-вторых. Точно не для дам. При этих словах пахнущий табаком и техническими жидкостями мужчина грустно спрятал бутылку обратно в сумку и дальше уже чай пил молча. После получаса вымученных разговоров о погоде мужчины ушли, а еще через два часа в квартире Ольги раздался звонок. Братец упрекал ее в том, что она проворонила счастье всей своей жизни: