– Красиво, – уточнила она. Несколько секунд Аби не двигался и лицо у него оставалось отрешенным, а глаза – хитрющими, будто он раздумывал, подшутить над ней или нет. А потом он медленно повернулся к дому и очень убедительно восхитился. Может даже слишком убедительно, но Бесси решила на этот раз об этом не думать. Кто-то в окне помахал ей рукой. Бесси помахала в ответ, и Аби повторил за ней. – Скройся, – скомандовала она, заметив, как по его рукаву побежали помехи. – Эй, ты новенькая? Проводить тебя? На крыльце стояла девушка в желтом свитере. Наверное, она и махала из окна. Бесси торопливо спрятала браслет под манжету и подошла ближе. – Нет, я к другу пришла, – ответила Бесси, как Марш ее учила. Она только сначала сомневалась, что Освальд считает ее другом, но Марш сказала, что он самый лучший ее друг, с платформы аэробусной ради нее бы прыгнул. Она это как-то так говорила, что Бесси решила, что это тоже шутка была, и вообще не очень-то поверила, что Освальд считает ее другом, но Марш наверное хотела ей приятное сделать, и не хотелось ее расстраивать. – Э-эй, ты тут? Друга-то твоего как зовут? – позвала ее девушка. Оказалось она успела достать трубку, почти такую же, как у Марш, только от этой не дымом пахло, а персиками, и дым был не прозрачный, а сиреневый. – Да-да, – спохватилась Бесси. Вот поэтому ей было трудно с кем-то дружить. Она все запоминала, все слышала, но часто отвлекалась, и люди на нее обижались. Но девушка совсем не обиделась. Она улыбалась, курила и разглядывала двор с таким довольным видом, будто сама все деревья высаживала. А может, правда высаживала? Вот это было бы здорово! – Освальд, – Бесси вспомнила, что был еще вопрос. – Он выпускается, выпускается скоро. А это не вы деревья сажали? – Что?.. – растерянно пробормотала девушка, выпуская клуб лилового дыма. – Нет, я пациент, я не сажаю деревья… меня Джен зовут. А тебя? – Бесси. – Она нахмурилась. Марш что-то говорила про пациентов, вроде что они не очень хорошие люди, и вообще слово «пациент» плохо звучало. Если «пациент» – значит, чем-то болен. Значит, человеку сейчас плохо. Но Джен выглядела довольной, только отрешенной немного, почти как Аби, пока ему не подскажешь, зачем его вызвали. – Очень хорошо. Я не знаю, где сейчас Освальд, – улыбнулась Джен. – Давай вместе его поищем? Бесси замялась. Марш сказала, что нельзя говорить, что она что-то принесла, но Бесси ужасно не любила врать, да и не умела совсем. Но ведь она пришла повидать Освальда? – Повидаться, – сказала она, на всякий случай зажмурившись. – Пошли, пошли поищем. – Ну и хорошо. Пошли, чего мы тут мерзнем… Они мерзли, потому что Джен курила, но Бесси не стала ей об этом напоминать. Наверное, она тоже была рассеянная. Внутри дом тоже был замечательный, и Бесси пожалела, что нельзя его показать Аби – люди почему-то странно смотрели, когда рядом с ней барахлил его призрак. А она хотела бы показать кремовые стены с огромными экранами, на которых что-то такое странное показывали, вроде пятен разноцветных, но в них угадывались то кроны деревьев и птички, то блики солнца на воде, а еще были гладкие и мокрые черные камни. На других экранах вообще ничего не разобрать было, только пятна, но очень яркие и тоже красивые. Но лучше всего, конечно, были окна. Хотелось остановиться и посмотреть, потрогать стекло, но Джен быстро шла, а Бесси пыталась не отставать. И музыка играла из всех динамиков, хорошая, но спокойная слишком – Бесси даже спать захотела. А на полу коврики были разноцветные, толстые такие, смешные. Она решила, что на обратном пути обязательно их тоже поразглядывает. – Эй, Анни, ты Освальда не видела? – весело спросила у кого-то Джен. Бесси не стала смотреть – у окна больно уж замечательный коврик был, с бахромой. – Он на тренинге, дорогая. С табуреткой разговаривает, – ласково ответила Анни. – А кто это его спрашивает? Бесси все-таки оторвалась от коврика и поискала взглядом вторую девушку. Анни носила такой же огромный желтый свитер, только ворот зачем-то подвязала синим платком. Она была ужасно славная, почти как коврик, наверное даже еще лучше. И глаза у нее были добрые-добрые, совсем светлые, волосы розовые и нос в веснушках нарисованных – Бесси раньше тоже такие делала. – Подружка его, – пожала плечами Джен. – А зачем с табуреткой разговаривать? – Надо представить, что на табуретке сидит человек, из-за которого у тебя скопился непреодолимый негатив, – с готовностью пояснила Анни. – И все ему рассказать. Это для продвинутых, для новичков конвенты со специально созданными аватарами. – И что, ты разговариваешь с дядей, которого пришила? – ехидно поинтересовалась Джен. – С аватаром его тоже разговаривала? Или ты его еще видишь на пустых табуретках? – Вот видишь сколько у тебя непреодолимого негатива, – улыбнулась Анни. – Я как раз к Гершеллу иду обсуждать выпускную программу, попрошу, чтобы тебя на терапию с табуреткой записали. И девочку отведу, а? Хорошая идея? Бесси ничего не поняла, но Джен куда-то делась, а Анни сказала идти за ней. Паучки Марш во внутреннем кармане вдруг словно ожили, несколько лапок пролезли сквозь петли кардигана и слегка оцарапали кожу – словно им хотелось скорее убежать. Бесси прижала карман ладонью, и только потом подумала, что сейчас себя еще больше поцарапает. Но паучки оказались воспитанными и царапать ее не захотели – убрали лапки сразу, как она поднесла руку. Все равно надо скорее их отпустить. Анни повела ее на второй этаж – там коврики были серые, а стены розовые. На экранах показывали цветы и пчел. Только когда они остановились у серой двери, по которой бегала быстрая гусеница из синих огоньков, Бесси заметила, что Анни все это время держала ее за руку. Выше локтя, но Бесси неожиданно подумала, что ей бы не хотелось, чтобы она прикасалась к ее ладони. – Аве, – вкрадчиво сказала Анни закрытой двери. – У нас с вами встреча. – Можно постучать, – подсказала Бесси. На ее двери камеры и датчики все время барахлили, и их подолгу никто не чинил. Надо было Марш еще про это сказать, а может и не стоило – она бы тогда еще больше жалоб отправила. Анни только досадливо дернула плечом. Гусеница огоньков распалась и снова собралась в две вертикальные черточки глаз и горизонтальную скобку улыбки. Дверь бесшумно открылась. … Разговор с карабинерской ищейкой не заладился с самого начала. Рихард надеялся, что пришлют мальчика или девочку из новичков, потому что дома больше не горели, а если бы и горели – кому какое до них дело, если подумать. Но пришел мужчина, его ровесник, без единого знака отличия на штатском пиджаке, и Рихард сразу понял, что придется говорить правду. Демонстративно выведенные на воротник датчики благостно мигали зеленым. Рихард знал, что для карабинеров Аби безошибочно анализирует уровень убежденности говорящего, а он не был уверен, что сможет обмануть искусственный интеллект. Впрочем, он и не собирался. Пришлось вспоминать всех недовольных пациентов и уволенный персонал. Конечно, карабинер зацепился за историю с Леопольдом Вассером. Рихард подбирал слова так тщательно, что зеленые датчики слегка помутнели, сомневаясь – не пора ли взорваться торжествующей желтизной, обличающей полуправду? Но он смог удержаться на этой грани. К счастью, Леопольд его послушал – уехал и с тех пор не пытался связаться. И записи с того кого конвента действительно не подлежали восстановлению из-за халатности сотрудника – тут зелень была ближе всего к желтизне. Никто не обвинил бы Рихарда в халатности, он бил по тем чипам молотком так ответственно, как только мог. Ему даже удалось не назвать имени Марш Арто – вот уж каких выпускников Рихард не желал показывать карабинерам даже без мутных историй с экспериментами и штрафами. Но он был уверен, что если взорвется еще хоть один распроклятый дом. Хотя бы задымится. Если кто-нибудь покурит внутри, и карабинеры заметят дым из окна. Да, тогда ему придется вспомнить все имена, поднять все архивы, включая рукописные. А этого ему совсем не хотелось делать. Когда приперлась Анни, он еще не успел докурить расслабляющий концентрат и все еще был не в духе. Но пришлось срочно делать доброе лицо – для Анни он бы стараться не стал, но она притащила незнакомую девицу нездешнего вида, а таких Рихард инстинктивно опасался. С таких станется и дома поджигать. Одета девочка была так, будто пьяная и в темноте грабила костюмерную киностудии – с полосатыми чулками не сочеталась желтая кружевная юбка, а с желтой юбкой – синее пальто, расшитое белыми цветами. Рихард видел много эпатирующих девушек, но у этой на миловидной мордашке читалась особая мечтательность, какой у эпатирующих никогда не бывает. – Ее зовут Бесси, она пришла к Освальду, – доложила Анни. – Он про нее раньше не говорил. Рихард поморщился. Анни очень старалась, Анни даже слишком старалась – думала, что убийство все-таки не сойдет ей с рук. Вот теперь она подогревает его паранойю, таская к нему в кабинет всяких воздушных созданий, про которых не говорил Освальд. И все это до того, как он докурит концентрат. – Аве Аби! Доступ к карточке посетителя, – потребовал он, покосив на Бесси. Но она не протестовала и, казалось, даже не заметила бестактности – она разглядывала белый резной постамент и алую вазу с сухими цветами. Рихард на несколько секунд прикрыл глаза, вслушиваясь в доклад Аби. Доклад ему не понравился – девочка была из тех, кого в «Саду» называли «люди с особенностями восприятия в легкой форме». Интересно, когда Освальд успел завести себе слабоумную подружку? Слабоумной, конечно, ее нельзя было назвать, но если один из выпускников собрался трахаться с тихой дурочкой, еще и сиротой – нужно объяснить ему, что так он рейтинг себе точно не поднимет. И главное – что нужно подождать пока он, Рихард, переедет наконец в свой дом. – Освальд скоро освободится, – сообщил он. – Ты хочешь подождать, или мне ему что-то передать? Бесси обернулась и часто закивала. Потянулась к карману, а потом вдруг уронила руку и нахмурилась. – Нет-нет, я подожду, – заверила она. – Где, где подождать? Рихард потер виски. Он знал, что занятия, на которых должен быть Освальд, продлятся не меньше сорока минут, и проще его вызвать. Да, вызвать, пускай объясняется со своей девчонкой, а потом зайдет к нему в кабинет и объяснит, что за неуместная любвеобильность в нем проснулась. А Рихард объяснит, почему ее нужно держать при себе. Современные дети совершенно не умеют работать руками. Нет, вряд ли девчонка его любовница. Это уже что-то на грани с педофилией, а Рихард видел дело Освальда – ни одного отклонения от нормы, что даже странно для юноши, выросшего без родительского ограничителя на профиле. Вообще-то ему не было никакого дела до Освальда и его делишек. Но после разговора с карабинером что-то проснулось в сознании – потревоженное чутье, застарелая паранойя. Рихард жизнь построил на краю обрыва. Детей не завел, потому что не хотел рисковать рейтингом – он-то как никто знал, что от родителей иногда удивительно мало зависит. Не менял работу, не ввязывался в сомнительные предприятия даже в молодости. И теперь он чувствовал любой сквозняк, который пытался потревожить застарелый воздух дома на обрыве. А еще у него болела голова и хотелось на улицу. Анни все не уходила и бросала на него многозначительные взгляды, будто ждала, что он вот-вот прикажет вызвать карабинеров обратно или свернет Бесси шею. – Зачем ты будешь просто его ждать. Хочешь, сад тебе покажу? – решился он. – А когда Освальд освободится, я его позову, и ты ему… передашь что собиралась. Можно прогуляться. Убедиться, что у девчонки в кармане не лежит бомба, а потом забыть о ней и ее жутком пальто. Бесси сомневалась, и это было странно. Дурные предчувствия сгущались кислотой в горле – почему она сомневается? Не боится его, точно нет. В этом мире боятся только умные люди.