— Говорю-говорю, — фыркнул Микаэль, забираясь в седло. — Слух пошел, будто девиц похищали и убивали школяры-солнцепоклонники, вот горожане и взбеленились. — Даже так? — хмыкнул я. — Красиво! — Не знаю, не знаю, — покачал головой маэстро Салазар. — Как по мне — перебор. Я кивнул. Слухи об ужасающих преступлениях сектантов наилучшим образом отвлекали внимание от служанки Адалинды, вот только ситуация могла в любой момент выйти из-под контроля. Если толпа решится на штурм отделения Вселенской комиссии, крови прольется столько, что сеньора Белладонна вылетит в отставку быстрее пробки из бутылки игристого вина. Микаэль, впрочем, моих опасений не разделил. — Сегодня толпе бросят кость, — сообщил он. — Та парочка, которую задержали мы с тобой, пошла в отказ, их будут судить. А вот дурачок, хлебнувший отравы, окончательно рехнулся и только и делает, что твердит о величии солнца. Его виновность признана очевидной, казнь состоится этим вечером. Так говорят. Я потер переносицу. — Подожди, а чего тогда бузят подмастерья? — Простая арифметика, Филипп, — рассмеялся бретер. — Арестантов трое, казнят только одного. Люди недовольны и подозревают, что Вселенская комиссия выгораживает своих. Вроде кто-то из коллег не от большого ума заикнулся об их непричастности к убийствам девиц. — Ситуация… — протянул я и взглянул на небо. Солнце начинало понемногу клониться к закату, и было совершенно непонятно, почему казнь назначили на столь поздний час. Хотя, если разобраться, вполне логично сжечь солнцепоклонника именно после заката, дабы лишить смерть язычника символичности и убрать малейший намек на жертвенность. — Что будем делать? — спросил Микаэль. — Костер запалят на Червонной площади? — предположил я. — Бери выше! — рассмеялся маэстро Салазар. — Эшафот сколотили перед кафедральным собором! — Он задумчиво покрутил ус. — Желаешь почтить своим присутствием казнь? — Желаю. Только надо как-то убить время. Микаэль кивнул и выдал двустишие: Клинок, вино и женщина — священная триада. Чего еще желать мне? Мне большего не надо! Я усмехнулся: — Обойдемся сегодня без женщин. — А вина вдосталь и в подвалах маркизы, — добавил бретер и прищелкнул пальцами. — Слушай, Филипп! Блондин показал мне один чудесный оружейный магазинчик. Туда как в музей ходить можно! — Поехали! Микаэль оказался совершенно прав — ассортимент лавки и в самом деле вызывал завистливое уважение, перемежаемое откровенным восхищением. Помимо разных образчиков клинкового оружия, там были представлены и арбалеты с мушкетами, и даже пистоли. Вот у завешенной ими стены я и застрял, поскольку моя видавшая виды пара смотрелась на фоне всего этого великолепия откровенно бледно. Впрочем, даже мысли не возникло обновить свой арсенал, и дело было отнюдь не в заоблачных расценках. Просто сроднился я в некотором роде со своими пистолями, чего уж там. Приказчик наметанным взглядом определил в нас двух скучающих зевак, а посему просто ходил по пятам словно тень, не утруждая себя расхваливанием образчиков представленного в магазине оружия. Вместе с тем и слишком уж назойливо он за спиной не сопел, поскольку все тот же опыт подсказывал, что выгоду может принести и наше бесцельное блуждание по залу. Земля слухами полнится, а мало ли кому мы расскажем об этом замечательном заведении? Удивительное дело, но без покупок все же не обошлось. Некоторое время спустя я приметил дамский набор из двух заколок для волос в половину локтя длиной, складного перочинного ножика с рукоятью из апельсинового дерева и миниатюрного кинжальчика. Все эти безделушки были выкованы из мозаичной стали серебристо-синих тонов, отдаленно напоминавших цвет льдистых глаз Марты, а трехгранные заколки с резными янтарными головками больше походили на стилеты, нежели на аксессуары модниц. Впрочем, придворные красотки — те еще ядовитые гадюки. — Мерсанская сталь, — в один миг оказался рядом приказчик. — Работа рольдских мастеров. Здесь и клейма имеются… — Нет, Филипп! — рассмеялся Микаэль. — Не выбрасывай деньги на ветер! — Не станет же она ходить на занятия с разделочным ножом, — сказал я, имея в виду Марту. — Магу ножи ни к чему. — Ты сам слышал, что сказал? Ножи нужны всем. Приказчик незамедлительно кивнул: — Истинно так. Ваша правда, сеньор. — Сколько? — Десять талеров. Я презрительно фыркнул: — Сбросьте половину — и по рукам. — Немыслимо! Набор попросту уникален! Микаэль провел пальцем по краю деревянного ящичка и продемонстрировал приказчику пыль. — Уникальные вещи продать непросто, а пять талеров — это пять талеров. Пользуйтесь случаем, любезный. Пользуйтесь-пользуйтесь. В итоге за набор пришлось выложить семь полновесных монет, но я нисколько по этому поводу не переживал. Не последние отдал, в конце-то концов. — Балуешь ты ее, — заметил маэстро Салазар, когда мы вышли на улицу. — Балуешь-балуешь. — Брось! — отмахнулся я. — В пирамиде без девчонки нам пришлось бы лихо, разве нет? Уве шпагу и пистоль получил, Марте ножи подарю. Такой красотой и человека зарезать приятно. Бретер только хрюкнул и никак мое высказывание комментировать не стал, но, как видно, шутку оценил, поскольку больше эту тему не затрагивал. — Подкаблучник, — лишь пробормотал он негромко, когда мы тронулись в путь. К нашему возвращению людей у отделения Вселенской комиссии заметно прибавилось, горожане заполонили все соседние улочки, и настроены они теперь были куда серьезней, нежели еще час назад. На смену беспорядочным крикам и свисту пришло слаженное скандирование, к палкам добавились факелы. Собравшиеся все как один требовали покарать арестантов здесь и сейчас, в противном случае угрожая сжечь их прямо в обиталище моих коллег, но пока что от слов к делу перейти никто не решался. — Ты смотри! — указал вдруг Микаэль куда-то в толпу. — Вон тот лысоватый живчик в кожаном жилете! Смотри! Я пригляделся и очень быстро заметил мужичка, который явственным образом подзуживал соседей, хлопками ладоней задавал ритм и без промедления разевал пасть, когда выкрики начинали сходить на нет. — Возьмем в оборот? — предложил маэстро Салазар, не слишком, впрочем, уверенно. — Он же не задарма глотку дерет, кто-то заплатил. — Опасно, — засомневался я. — Если что-то пойдет не так, нас на куски порвут. — Порвут-порвут, — согласился Микаэль и без промедления выдал на эту тему рифмованное высказывание: Толпы простецов страшнее нет. Пойдешь поперек — сломают хребет! — Давай-ка лучше попробуем его коллег высмотреть, — решил я. — Он ведь точно тут не один такой… Но понаблюдать за провокатором не вышло; почти сразу с соседней улочки выдвинулся отряд стражи, и загородившиеся щитами крепкие парни принялись раздвигать толпу и выдавливать ее с мостовой. Нас оттеснили в какой-то переулок, и некоторое время ничего не происходило, а затем горожане взревели с такой силой, что едва не заложило уши: — Убийца! Язычник! Смерть! Смерть! Смерть! Стражники кое-как сдерживали бюргеров, давая проехать процессии с отрядом тяжелой кавалерии во главе. За верховыми катила карета с символикой Вселенской комиссии на дверцах, дальше в окружении пехотинцев ехала телега с железной клеткой, в которой скорчился школяр. Следом подпрыгивала на неровной брусчатке еще одна карета, а замыкал шествие отряд вооруженных до зубов ландскнехтов. В солнцепоклонника летели камни и нечистоты, что-то отскакивало от прутьев решетки, что-то попадало внутрь. Самые рьяные горожане пытались ткнуть школяра палками, но мало кому удавалось проскочить мимо алебардщиков, а брошенный в телегу факел погас в воздухе, словно его опустили в ведро с водой. Помимо ландскнехтов, оберегали арестанта и колдуны. Когда процессия миновала наш переулок, толпа бурлящим потоком повалила следом. Смолкли крики, улица опустела, но поглазеть на казнь ушли отнюдь не все. Памятуя о двух остававшихся в особняке Вселенской комиссии школярах, часть горожан взялась караулить ворота. Надо ли говорить, что примеченный нами лысый живчик вертелся там в компании столь же подозрительных персон? — Это неспроста, — заметил маэстро Салазар. — И не говори, — кивнул я и махнул рукой. — Ладно, едем! Сам не знаю, зачем мы поехали к ратуше. Наверное, просто хотелось оценить, как все пройдет. С учетом некоторых уже бросившихся в глаза странностей во время экзекуции могли случиться весьма прелюбопытные эксцессы, но кто бы ни занимался организацией казни, он предусмотрел решительно все. Эшафот окружало тройное кольцо стражи и сколоченных из бруса загородок; ничуть не менее серьезная охрана отсекала разгоряченную толпу от ступеней ратуши. Полагаю, дело не обошлось и без шпиков, а в окрестных переулках наверняка дежурили на случай возможных беспорядков отряды ландскнехтов. И потому беспорядков не случилось. Лошадей пришлось оставить за три квартала на заднем дворе попавшейся по пути таверны. Местный вышибала за небольшое вспоможение взялся приглядеть за ними, и мы со спокойной душой выдвинулись к площади, расталкивая стекавшихся туда зевак. Столпотворение на окрестных улочках царило жутчайшее, и к тому времени, когда подобрались к месту казни, школяра уже ослепили и оскопили, переломали железным прутом руки и ноги. Язычник попытался выкрикнуть что-то вроде «солнце за нас!», но мигом лишился языка, а затем дюжие парни споро прикрутили его веревками к столбу и начали обкладывать этот кусок мяса вязанками хвороста. На балконе ратуши вольготно расположился маркграф с присными, там же сидели епископ и маркиза цу Лидорф, компанию которой составлял Мориц Прантл. — Рыбак далеко пойдет! — крикнул мне в ухо маэстро Салазар.